Странным показалось, что шестерки Хозяина нас не преследовали. Когда меня поймали и вели к уроду этому, видела у них транспорт во дворе. Спросила у мужиков, но они отвечали в один голос, что машины хотели, но не сумели повредить — охрана там была выставлена серьезная, не стали рисковать.

— Ты решай, Рыжая, сейчас, — Странник вновь бросил недовольный косой взгляд, но говорил достаточно уважительно. — Потому что километров через двадцать местечко одно будет. Там нас принять смогут. Если не туда, то только ночью, а-то и к утру люди встретятся.

— Конечно, остановиться нужно. Кра… Давида обработать нормально. А Ярославу просто жизненно необходимо спокойно отлежаться, иначе с травмой такой проблемы у него могут быть.

Нет, конечно, травма была несмертельная. Но сотрясение он получил серьезное. А лучшее лечение для любого сотрясения — покой. Где-то в глубине души, так глубоко, что мне казалось, другим по мне и не видно, я была совсем немножечко, капельку, рада, что Ярослав получил травму, потому что я теперь имела возможность рассматривать его лицо, наслаждаться тяжестью головы, лежащей на моих коленях. Жаль, нельзя погладить эти черные брови, пальцем провести по расслабленным, пухлым губам, прочертить линии по щетине на подбородке. Но при особенно сильных толчках, когда нас встряхивало в машине, как горошины в погремушке, я все-таки трогала его, прижимала к своему животу голову, смягчая тряску и, одновременно, сладко замирая от ЕГО близости, от ощущения ЕГО кожи под подушечками моих пальцев. А стоило только закрыть глаза, как я отчетливо видела картинки нашей близости. Не мерзко, не грязно, не пошло, а ласково и нежно, чувственно и трогательно, чего просто не могло быть в таких условиях, но ведь было, ведь случилось! А может, это только мне так показалось? Может, он просто на публику играл? Да и, вообще, мне-то он удовольствие доставил, и я у всех на глазах извивалась под его губами… А себе не позволил!

— Димон, я покажу, где сворачивать с этой дороги будем. Только учтите, что в месте этом особые люди живут. За ночлег заплатить нужно будет — патронами лучше всего. О Боге говорить будут, вы слушайте, кивайте, не возражайте. Надеюсь, ума хватит не вникать в их россказни? Разврата никакого, — Валерка снова недобрым взглядом смерил меня и Славу. — И еще… за стол посадят, еды там, какой-нибудь дадут, выпить предложат. Есть можно. Пить — нельзя. Кто выпил, тот — покойник.

Димон присвистнул, а Степка испуганно посмотрел на меня, а потом снова на Странника, как бы проверял мою реакцию.

— А чего так? — не удержался парень, спросил первым.

— Да фанатики они. Говорят, что пороки человеческие нас довели до жизни такой. И что интересно, убийство грехом не считают! А вот пьянство — это да!

— А чем они живут? Чем кормятся?

— Скотоводством.

— Что?

Даже я, услышав это, спросила, в один голос с остальными. Я о таком не слыхала. И дело ведь даже не в том, что в городе негде держать животных — сейчас растительность практически не сдерживалась цивилизацией. И если деревья еще шли на отопление, так же, как впрочем, и здания деревянные, мебель, паркет, книги, то кустарники, травы, сорняки всякие, все больше заполоняли улицы, прорастали в фундаменте домов и даже на крышах зданий многоэтажных, пробивали асфальтное покрытие, торчали из окон давно заброшенных домов. Дело было еще и в том, что звери, лишившись человеческого покровительства на некоторое время в первые годы после катастрофы, потом, когда люди опомнились и вновь попытались заняться разведением домашних животных, почему-то не поддавались. Даже самые безобидные кошки и собаки, испокон веков жившие бок о бок с людьми, стали агрессивными и никакие уловки — забота, подкормка — не меняли этого отношения. Слепой даже когда-то говорил, что происходит это от того, что природа озлобилась на человека за совершенное им, за ту боль, которую люди причинили планете. А тут скотоводством занимаются!

— А кого выращивают — коров или свиней?

Странник загадочно улыбнулся:

— Увидишь скоро, чего слова тратить?

Внутренние часы, в тот самый момент, когда я то ли проснулся, то ли очнулся, подсказали, что времени прошло немало. Еще не открыв глаза, понял, что мы едем в машине. Услыхал голоса своих ребят, весело переговаривающихся, и только потом почувствовал, как моего лица касаются теплые ладошки, как бы украдкой поглаживают, большим пальцем задевают ухо, проводят по шее вниз. Глупую мысль подняться, показать, что очнулся, пришел в себя, я тут же отбросил — все же в порядке, едут, смеются, почему бы мне не побыть еще "без сознания"?

Да только недолго мне пришлось наслаждаться, лёжа на коленях у Зои. Буквально через пару минут машина остановилась и Странник вылез наружу, сказав перед этим:

— Я пойду договорюсь с ними, а вы побудьте здесь.

— Командир! Ярослав! — вдруг затормошили меня.

— Зачем ты его будишь? Пусть бы поспал еще!

Но скрывать ото всех, что я очнулся, больше не имело смысла. А вот узнать, чего хочет Димон, было необходимо. Открыл глаза, улыбаясь и встретился с ее зелеными глазами. Вот она рядом — руку протяни и коснешься лица! А если немного приподнять голову с ее колен, то можно было бы поцеловать… Как же жаль, что рядом мои бойцы! Хотелось сказать ей что-то в благодарность за заботу, за неравнодушие — держала меня, чтобы об сиденье твердое не бился головой! Давно уже никто не переживал, не волновался обо мне… Но не сейчас, не при всех, достаточно нам уже публичных отношений! На секунду только прижал ее ладонь к своему лицу, погладил своими пальцами, и сел, ощущая, как все еще вращается мир, как подкатывает к горлу неожиданная тошнота.

Я осмотрелся. Мы явно были в пригороде Москвы, скорее всего, рядом со входом в одну из конечных станций московского метрополитена, странным образом перестроенного, но тем не менее, узнаваемого. Никакой охраны видно не было, но и Странника никто вовнутрь пускать не спешил. Он маячил возле входа, и казалось, давал возможность рассмотреть себя со всех сторон, опознать, так сказать. При этом он не стучал и не пытался привлечь внимание.

— Димон, что ты хотел сказать? Чего встревожился? И куда он нас привез?

— Командир, что-то я как-то… переживаю, в общем. Смущает меня то, что Странник рассказал. Говорит, там у… сектантов, что здесь живут, животные какие-то разводятся. Какие, отказывается сообщать. А еще он проговорился, что там баба главная.

— Ну, раз животные эти хозяев еще не съели, и нас не должны сожрать. А баба… мало ли какие бабы бывают. Помнишь, у группы парковых, что с Малой Охты, тоже баба в командирах ходила.

— А… та, что подковы гнула и на гориллу была похожа? Помню. Так-то разве баба? Форменный мужик!

— Так, может, и эта — такая же.

— Яр, я заметил, что проводник наш и сам какой-то взволнованный, напряженный стал, когда мы сюда подъезжали. Хотя, знаешь, сдается мне, что он просто к нашему Доктору неравнодушен, отсюда и злоба его, — Десантник с хитрым прищуром взглянул с водительского места на Рыжую. — Но в бою, когда мы вас от этих лысых мудаков отбивали, Странник молодцом себя показал. И для Степки он позицию выбрал удачную и, вообще, первым этих татуированных бить рвался.

Он умолк, потому что, переговорив с кем-то, приоткрывшим маленькое окошечко в высокой металлической, явно недавно сколоченной двери, возвращался Странник. В это же время открылись ворота, распахнулись сразу две створки и высокий мужчина в светлой, хоть и достаточно грязной, рубахе, заправленной а армейские брюки и бросающихся в глаза старинных кирзовых сапогах, шагнул навстречу, махая рукой.

— Заводи мотор, — Странник указал на ворота. — Разрешили заехать.

Он оглянулся, посмотрел на меня и добавил:

— Ярослав, они требуют за ночлег десять патронов. И за еду — по патрону на каждого из нас.

Я кивнул, соглашаясь с такими условиями. А он, осмелев, добавил:

— И еще раз повторяю. Пить спиртное здесь нельзя. И шашни разводить ни с местными, ни между собою — тоже. И постарайтесь сильно не удивляться тому, что здесь увидите.