В рот страдальца я теперь боялся заглядывать — каша из гноя и крови заполнила все вокруг. Рыжая тянула изо всех сил — а их явно не хватало, рука подрагивала, на лбу выступила испарина, шапка сбилась на бок, выпустив на свободу рыжую прядь.

— Давай помогу, — обхватил ее руку и потянул вместе с ней. И почувствовал, как что-то там, в зубе треснуло, мужик дернулся и начал заваливаться на Димона, закатив глаза. Рыжая, отодвинув мою руку, бросила в стоящее на полу пустое ведро окровавленный зуб, схватила кусочек ткани и, открыв баночку, намочила ее. По комнате тут же пополз неприятный запах нашатырного спирта. Мужик, понюхав тряпочку, тут же очнулся, по его подбородку стекала струйка крови. Рыжая выразительно посмотрела на меня:

— Слава, всё, дальше я сама, спасибо!

Что? Слава? Почему не Яр, как все? Так меня сто лет уже никто не звал…

Хозяину дома полегчало где-то через час. Он, лежавший, свернувшись калачиком лицом к стене, вдруг медленно сел, все еще держась за щеку. Удивленно покрутил головой, как будто впервые разглядывая мужиков, которые заняли практически все горизонтальные плоскости в помещении. И, наконец, остановился взглядом на мне.

— Не болит. Нет. Болит, но не так болит. Почти не болит.

Красавчик, сидевший на стуле возле стола и все еще жующий, кстати, очень вкусную картошку, заржал:

— Ты б уже определился, болит или не болит!

Я подошла к нему, заставила снова открыть рот — толком-то не удалось обработать даже, совсем никакой он был после удаления наболевшего зуба. Ну вот, вроде получше.

— Нормально, через пару дней, вообще, забудешь о нем.

Он вдруг схватил за руку.

— Доктор, не знаю как и благодарить — так не хотелось из-за зуба какого-то подыхать до того, как… в смысле, раньше времени.

Смочила кусок желтого от старости бинта из своих, стремительно подходящих к концу, запасов остатками перекиси из пластиковой бутылочки и дала ему. Видимо, своим лечением я вызвала уважение и, как следствие, доверие у мужчины, потому что он сказал тихонько, чтобы остальные не слышали:

— Можешь сходить со мной… тут недалеко? Кое-что покажу.

Я пожала плечами, ночью с незнакомым человеком куда-то идти не очень-то хотелось. Но, в принципе, сидеть в чужом доме с толпой малознакомых мужиков, один из которых только утром пытался изнасиловать, вообще не слишком-то безопасно. Тем более, что Ярослав (надо же мне было, глупой, Славой его назвать! Он даже дернулся от неожиданности! Сама не поняла, с чего это я вдруг?) вместе с Медведем, так я называла его про себя, хотя уже и запомнила, что все обращаются к мужчине — Димон или Десантник, ушли на улицу. А нечего мною командовать — кто он такой, чтобы позволять себе так со мной разговаривать, как тогда, возле дома?

Да и о девушке очень хотелось расспросить нашего хозяина. Почему-то она не давала мне покоя. Он снова наклонился к моему лицу и прошептал:

— Если что, скажи им, что я тебя в уборную поведу.

Я кивнула, собрала свои причиндалы назад в чемодан и, когда он снова обвязав лицо шарфом (правильно, чтобы не застудить), пошел на выход, я направилась за ним. Молодой нехотя встал со стула.

— Зоя, мне командир приказал тебя одну не отпускать никуда.

Хороший мальчик — спокойный, милый, добрый, симпатичный, не то что этот черноглазый, который ухмыльнулся и покачал головой, услышав Степкины слова.

— Степа, хозяин меня в туалет проводит. Я скоро вернусь.

Плевать. Я вам не барышня какая-нибудь, давно пришлось забыть о таких приятных, но ненужных в наше время вещах, как скромность. И на удивленный взгляд красавчика мне захотелось добавить: "Я и при тебе нужду смогу справить, если понадобится…"

Хотела сказать это, но не стала. Только когда шагала за стариком через двор мимо машины, подумала, что при этом самовлюбленном наглеце смогла бы, а при Славе (тфу, блин, привязалось ко мне имя это!), при Яре — ни за что, лучше в штаны…

За туалетом, на который, действительно, указал хозяин, видимо, на всякий случай, в заборе была дыра. Вот туда-то и нырнул старик. Я, естественно сгорая от любопытства, шагнула за ним. По хорошо натоптанной тропе мы быстро дошли задними дворами до еще одного, стоящего в ряд на улице полуразрушенного домика. Но мужик в дом не пошёл, а открыл дверь в крепкий сарайчик.

Вот все-таки страшно было идти туда за ним — мало ли, вдруг он — маньяк! Сейчас тюкнет меня по голове топором и поминай, как звали! Но он остановился и негромко проговорил в темноту:

— Лина, не бойся, это я пришёл… И не один…

Он шагнул в домик, а я стояла на пороге, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Было слышно, как чиркнула спичка, и скоро помещение осветилось керосиновой лампой, стоящей в центре на столе.

Одна комнатка. Стол, лавка возле, в уголке — кровать. На кровати — та самая девушка, которую я видела в лесу. Она сидела, укрывшись по самую шею грязным ватным одеялом. Я рассматривала ее, а она меня. Спокойно, без страха.

Красивая очень, волосы только спутанные и сто лет немытые. Глаза огромные в пол-лица, маленький носик и четко очерченные полные губы, вдруг зашептавшие что-то. Я шагнула к ней, чувствуя непреодолимое, непонятно откуда взявшееся, желание дотронуться, погладить по голове и услышать, что именно она шепчет. И тут она резко встала с постели, отбросила одеяло и громко сказала:

— Ли-ина…

Я округлившимися глазами смотрела на нее. Ох, даже не знаю… как тут и быть….

Когда она пряталась в зарослях возле дома, огромный живот видно не было. Когда убегала, тем более — слишком густой кустарник хорошо скрывал ее тело. (Как же она с таким-то бежала вообще?) Да в тот момент я больше о мужчине думала, который неожиданно появился за моей спиной. Сейчас я ее разглядела. И ужаснулась. Широкая длинная рубаха не могла скрыть от глаз нереально большой живот. Двойня? Или даже тройня у нее будет! Как рожать их в вот в таких-то условиях? Верная смерть… Кесарево нужно делать. Операционная нужна. Ну, теоретически-то я могла бы попробовать, только к нам ее нужно. Успеем ли вернуться до того, как роды начнуться? Разрешат ли мне ее к нам привезти? Да и кто потом этих младенцев выхаживать будет? Е-моё!

Старик подошел к девушке, ласково погладил по плечу, подтолкнул к кровати. Она легла, он укрыл ее:

— Ты не пугайся, она ничего не отвечает, да и не разговаривает почти. Я выйду ненадолго. Проголодалась, наверное, бедняжка моя. Сейчас что-нибудь придумаю. Картошку-то съели всю, наверное. Доктор, посмотри ее, прошу тебя! Может, как помочь сможешь!

Он и сам понимал, видимо, что все плохо. Да только видно было, что жалел девчонку сильно.

— Тут у меня погребок есть неподалеку — сбегаю. Ей-то все время есть хочется, тянет из неё соки обжора такой! Посмотришь?

— Посмотрю.

Он ушел. Девушка молчала, но её глаза неотрывно следили за мной. Я подошла ближе, села рядом с ней. По всему ее виду, по странному поведению, было понятно, что она психически ненормальна.

— Лина, тебя же так зовут? — старалась говорить, как можно, спокойнее, ласковее, чтобы расположить девушку к себе.

Она все так же молчала.

— Лина, можно я живот твой посмотрю. Я не обижу тебя. Только потрогаю.

Чуть спустила вниз одеяло, не встретив сопротивления, взялась за край рубахи. Блядь, я ж не гинеколог! Принимала роды несколько раз. Но мне везло — бабы сами со своим делом справлялись. А вообще у нас в группе тётка одна живет, так вот она акушеркой когда-то работала. И больше меня о таких вещах знала. Поэтому я и не старалась в эти дела вникать — Ирина всегда беременных сама обслуживала.

Лина, наверное, понимала, что я не представляю опасности — не мешала. Позволила задрать на себе одежду, только сжала руками, вытянутыми вдоль тела, одеяло. Я пощупала, попыталась послушать, приложив ухо к животу, — без инструментов тут совсем делать нечего. Живот был ещё не опущен. До родов, по внешним признакам, еще время есть.