— Так вы не тратьте времени на пустые объяснения, — прямо сказал я. — Лучше сразу расскажите, какие конкретно жалобы вас волнуют?

— Подождите, Алексей Александрович, я ведь должен разобраться, могу ли вам доверять, — заявил он. — Ваша фамилия у нас — большая редкость. Уж не приходитесь ли вы родственником Олегу Сергеевичу Мечникову?

Каждый второй считает жизненно необходимым докопаться до прошлого моего дяди. Недобрую же славу заслужил он себе в Хопёрске.

— Отношения это к делу не имеет, но скрывать не стану — я его племянник, — признался я.

— Ясно… — вздохнул Шацкий. — Тогда, думаю, мне лучше поискать достойного лекаря в Саратове. Я пока что не горю желанием умереть от рук непрофессионала.

Анатолий Шацкий поднялся со стула, поправил пальто и медленно побрёл к выходу из моего кабинета.

Вот так просто? Зашёл только для того, чтобы унизить изгнанных Мечников?

— Вы допускаете большую ошибку, господин Шацкий, — бросил я ему вслед. — Вряд ли кто-то догадается, почему у вас так сильно трясутся руки.

Шацкий замер в дверном проёме. Он уже успел схватиться за ручку двери, но так и не решился её повернуть. Мужчина медленно обернулся и удивлённо посмотрел на меня:

— Кто вам рассказал? Кораблёв? — недоверчиво спросил он.

— Нет, я ещё не успел обсудить в другими лекарями местных пациентов, — признался я. — Просто заметил, как трясутся ваши руки, когда вы поправляли пальто. Но в мои обязанности не входит — навязывать лекарскую помощь. Хотите идти — идите. Я буду ждать более сговорчивого больного.

— Подождите, — начал оправдываться он. — Простите, Алексей Александрович, возможно, я погорячился.

— Точно погорячились, — кивнул я. — Может быть, для начала позволите мне вас осмотреть? За осмотр денег брать не буду — даю слово.

— Деньги для меня — не проблема, — хмыкнул он. — Лишь бы кто-нибудь помог. Все думают, что я алкоголик. Оттого и тряска в руках. Мне это, между прочим, ваш главный лекарь заявил!

— А вы алкоголем не злоупотребляете? — решил уточнить я.

— Стал бы я позориться и ходить по лекарям в таком случае? — усмехнулся он. — Нет. Я трезвенник, и никаких запрещённых жидкостей в себя не вливаю. Просто местные жители распространяют обо мне всякие слухи. Крестьяне полагают, что, раз я человек искусства, значит, ради вдохновения могу порой увлечься вином. Но это — ложь.

Ого, а человек этот Шацкий весьма интересный. Надо бы разобраться, что с ним происходит на самом деле. Если он действительно не выпивает, вариантов остаётся не так уж много.

Болезнь Паркинсона? Вряд ли. Он молод. Если судить только по внешнему виду, моему пациенту не более тридцати пяти лет. Нарушений мозгового кровообращения он вряд ли переносил. А аппаратуры для выявления столь тонких нарушений в головном мозге у меня нет.

Значит, придётся прибегнуть к старому доброму разговорному методу — к сбору анамнеза заболевания. Остаётся надеяться, что у него не магический недуг. В противном случае я должен буду назначить ему повторную явку, чтобы за это время вычитать, какие заболевания нервной системы встречаются в практике местных лекарей.

— Присядьте, Анатолий Васильевич, и давайте начнём наш разговор с самого начала, — предложил я. — Скажите, травм головы или спины у вас не было?

— Нет, я себя берегу, — заявил он.

— Это правильно, — улыбнулся я. — А что насчёт острых состояний? Бывали ли такое, чтобы вы теряли сознание или переживали судороги?

— Нет! — воскликнул он. — Такого со мной не случалось. У меня здоровая родословная. Мой прадед дожил до ста восьми лет. Думаю, вы понимаете, какая кровь течёт в моих жилах.

Ну точно аристократ! Правда, не совсем ясно, что делает такой, как он, в Хопёрске. Ведь местная правящая семья принадлежит к роду Елиных. По крайней мере, о Шацких я ни слова не слышал.

Возможно, стоит уделить внимание его трудовому анамнезу. Там тоже могут крыться проблемы.

— А чем, если не секрет, вы занимаетесь? — спросил я. — Какого рода искусство?

— Я художник, — гордо произнёс он. — Как вы уже могли понять, я не из местных. Приехал сюда, чтобы запечатлеть красоту природы Хопёрского района. У меня особая техника рисования, но, впрочем, это не имеет никакого отношения к делу. Мне кажется, что вы просто тянете время, лекарь Мечников.

— А вот и нет, — не согласился я. — Где вы обычно работаете? На природе?

— Именно.

— А вам не доводилось обращать внимания на какие-либо странные растения? Ваш тремор — тряска рук — может быть симптомом отравления, — подметил я.

— Нет, я хожу только в безопасные места. Хотя… — задумался он. — Насчёт отравления вы очень правильно подметили. Меня в последнее время сильно тошнит, да и… Ну, поймите меня правильно, проблемы с туалетом у меня имеются. Только не думаю, что трясущиеся руки и туалет могут быть как-то связаны.

Шацкий резко вскочил со стула, махнул рукой и театрально прикрыл глаза.

— И что я делаю? — помотал головой он. — Рассказываю о том, как меня проносит. Я в отчаянии. Дело всей моей жизни застопорилось. Мои «Сияющие картины» больше не пишутся, потому что эти чёртовы руки трясутся, как у последнего алкаша!

Последнюю фразу он проорал так, что даже окна за моей спиной затрещали. Его всплески эмоций я игнорировал, однако случайно сказанная им фраза раскрыла мне глаза.

— Сияющие картины, говорите? — переспросил я.

— Да! — кивнул он. — Моё собственное изобретение.

— И изобрели его вы здесь — в Хопёрске? — спросил я.

— Ну… Да, а что?

— Я знаю, что с вами происходит, Анатолий Васильевич, — заявил я. — И могу вам помочь.

— Надеюсь, вы сейчас не шутите? — нахмурился Шацкий. — Вы же понимаете, лекарь Мечников, сколько я уже обошёл ваших коллег? Половина из них ставит алкоголизм, а другая пожимает плечами. Если вы просто набиваете себе цену…

— Что вы добавляете в свои краски, чтобы картины становились сияющими? — перебил его я.

Я уже понял, что Шацкий — мужчина эмоциональный. Творческая личность. В моё время таких пациентов было пруд пруди, и далеко не каждый из них был художником. В таких случаях, по крайней мере, находясь на рабочем месте, нужно уметь сглаживать конфликт. Это тоже, своего рода, магия.

— Что я добавляю в краски — это секрет, — хмыкнул он. — Это мой хлеб, моё творчество. Я не могу рассказывать про…

— Конечно, вы можете не рассказывать, если хотите и дальше ходить с тремором, — кивнул я. — Анатолий Васильевич, скоро он усилится, и вы не сможете работать. Кисть из рук будет выскальзывать. Однако я действительно заинтересован в том, чтобы помочь вам. Мы можем подписать соглашение о том, что всё сказанное вами никогда не покинет этого кабинета.

— Нет, не надо, — ответил он, смерив меня строгим взглядом. — Почему-то я вам верю, Алексей Александрович. Вы всё же отличаетесь от своего дяди. Чем-то вы к себе предрасполагаете… Наверное, тем, что Олег Сергеевич уже выгнал бы меня с приёма ещё пять минут назад!

Не замечал за дядей такой вспыльчивости. Видимо, я ещё плохо его знаю.

— Я придумал технику, с помощью которой делаю свои краски более яркими, — заявил Шацкий. — Цвета становятся свежее и будто блестят. Картина начинает казаться объёмной, словно её персонажи или фон двигаются. Понимаете?

— Что используете, Анатолий Васильевич? Фосфор? Мышьяк? — прямо спросил я.

— Ч-что… — затрясся Шацкий. — Кто вам рассказал⁈ Я ведь ещё даже не обмолвился… Это моё изобретение!

Не стану говорить художнику, что этой техникой ещё двести лет назад пользовался Рембрандт. Судя по всему, в этом мире даже такого художника не было. Но самое главное даже не это.

— Мои поставщики могли проболтаться, но… — заикался от волнения Шацкий. — У нас с ними договор! Я плачу им большие деньги!

— Анатолий Васильевич, успокойтесь, — усмехнулся я. — Я сразу понял, чем вы отравились. Тремор рук, тошнота, сияющие картины — несложно сопоставить это и вычленить диагноз. Так какими же вы пользуетесь веществами для улучшения качества красок?