– Вижу, я вас впечатлил, – продолжал потешаться Леонар, – А если учесть, что посол содействует переселению в Чахучан своих единомышленников, можете вообразить, что из себя представляет аконийский квартал Синтана. Инженеры, проектировщики, строители и их несчастные скучающие жёны в закрытых платьях в пол. Наверное, удручающее зрелище. Но я бы взглянул хотя бы одним глазком. Даже написал бы о них пару строчек. А вы бы сделали фотоснимок, пусть в столице полюбуются на этих бедолаг, а то все уже как-то успели подзабыть, кто такие "Белые Лилии".

– Боюсь, живой и невредимой после такого репортажа мне не вернуться.

Леонар снова рассмеялся, а потом посмотрел мне в глаза и с ехидством сказал:

– Но вы же такая смелая, самостоятельная и ни от кого не зависите, даже в мелочах. Что вам стоит защитить свои взгляды перед кучкой ретроградов? Или вы успели усомниться в правильности своих убеждений?

– Что вы имеете в виду? – с подозрением спросила я.

– Может быть, передумаете и разрешите мне оплатить счёт? Всё-таки, это я вас пригласил.

Ну вот, вернулись к тому, с чего начали. А ведь каков хитрец. Смотрит на меня так внимательно, выжидающе, словно хищник в засаде. Думает, жертва дрогнет и попадётся в ловушку. А вот и нет.

Когда к нам подошёл официант, я рассчиталась за свою порцию супа и с улыбкой сообщила Леонару:

– Вы правы, убеждения важнее.

– Когда-нибудь эти убеждения вас погубят, – неожиданно заявил он, когда официант нас покинул.

– Неужели?

– Именно. Скажу по секрету, мужчинам не особо интересны независимые и самостоятельные женщины. Ведь если за женщиной не нужно ухаживать и о ней не нужно заботиться, тогда зачем ей мужчина рядом? Подумайте об этом, Эмеран.

И на этом он покинул ресторан, а после и я поспешила отправиться в свою каюту.

А ведь каков наглец! Самостоятельные женщины ему не нравятся. Просто сногсшибательная информация, и как я только засну, зная это? Ухаживать ему не дают, не чувствует он себя нужным… А мне-то что до этого? Не мои проблемы… наверное.

Поутру теплоход приблизился к гавани Синтана. Погода радовала. Хоть Синтан находится южнее Камфуни, но особой разницы в климате я не ощутила. Никакой изматывающей жары, только приятная прохлада. Хотя, может, всё ещё впереди?

Пока Леонар любовался с палубы на заливаемый солнцем зелёный берег и строчил что-то в своём стенографическом блокноте, я загнула спереди поля своей шляпы и приступила к работе. Повесив на плечо сумку со сменными объективами, я нацелила "кирпич" на вереницу рыбацких лодок. Они заполонили собой всю бухту и издали напоминали настоящий частокол. Друг за другом они направлялись в открытое море, угрожающе приближаясь к нам.

– Наверное, их тут сотни, целая флотилия, – задумчиво проговорил Леонар. – А можно снять их так, чтобы передать масштаб?

– Попробую.

Пришлось сменить пару объективов, чтобы исполнить его пожелание. Красные лодочки с косыми парусами подплывали всё ближе, и длиннофокусный объектив выхватил весьма пикантную картинку:

– Как в вашем журнале обстоит дело с цензурой? – спросила я Леонара, глядя в видоискатель.

– В каком смысле?

– Обнажённую натуру напечатают?

Пришлось дать ему в руки камеру, чтобы и он оценил моду сарпальских рыбаков: повязка на лбу, чтобы длинные чёрные волосы не мешали, и светлая набедренная повязка на смуглом теле. Вот и вся одежда. Что-то "Белые лилии" плохо насаждают в Чахучане аконийские нравы.

– Редактор такой снимок сразу выкинет в мусорную корзину, – наконец, ответил Леонар, возвращая мне камеру. – Ещё и скажет, что недопустимо выставлять наших чахучанских союзников дикарями.

– А как же правда жизни?

– Да всем на неё плевать. Главное – идейно выверенный материал для очередного номера.

Как грустно. А я думала, что Макки занимается фотожурналистикой из любви к документальности. Зачем он вообще работает на журнал, где его умение поймать самый горячий, самый сочный кадр, может оказаться лишним?

Ответа на этот вопрос я для себя не нашла, зато твёрдо решила перед высадкой на берег достать из своих вещей тромскую "малютку" и параллельно снимать в цвете то, что мне покажется важным и интересным. На меня холодные оковы цензуры никто не накладывал, так что свою экзотическую поездку я смогу задокументировать без прикрас, чтобы потом на старости лет листать фотоальбом и вспоминать жаркие деньки в Чахучане.

Когда теплоход приблизился к пристани, объектив выхватил живописные картины портового быта. Вот плывут длинные лодочки, заваленные всевозможными фруктами, а гребут вёслами облачённые в длинные халаты мужчины. Вот большая лодка с навесом, настоящий передвижной дом, а в нём большая семья. Морщинистая женщина нарезает рыбу, девушка распахнула цветастый халат и кормит грудью младенца, мальчик-подросток что-то старательно вырезает из дерева, молодые люди латают сеть, бородатый старик перебирает связку из досточек. И таких лодок я заметила с десяток – целая плавучая деревня.

Но больше всего меня сразил вид молоденьких девушек на берегу, что без всякого стеснения сбросили одежду и плескались в море. Нет, не так – меня поразило, с каким безразличием мимо проходят мужчины всех возрастов и не обращают внимания на девичьи прелести. Хотя нет, один обратил.

– А ну-ка, – услышала я рядом, и в следующий миг Леонар выхватил у меня камеру и начал разглядывать через неё купальщиц. – Вот это можете снять. Редактор для печати не одобрит, так что фотографию подарите мне. На долгую память.

Я забрала камеру обратно и ничего не сказала, видимо это и насмешило Леонара:

– Да ладно вам, я же просто шучу. Но нравы здесь презабавные.

– Вот это и странно, – всё же заметила я. – "Белые лилии" ещё не добрались до этих девиц?

– "Белые лилии" простыми рыбаками и крестьянами вряд ли интересуются. Их цель – высшие круги, им они навязывают свои представления о правильной и высокоразвитой морали. А у простых людей здесь всё естественное не может быть постыдным. По-моему, прекрасный жизненный принцип.

Спорное суждение, но возражать не стала.

Вскоре теплоход пришвартовался у пристани, и пассажиры друг за другом направились к трапу. В порту их уже встречали: кого-то раскрасневшиеся от духоты аконийцы в деловых костюмах, стоя рядом с автомобилями, а кого-то сарпальцы в укороченных халатах, держа в руках оглобли крытых двухколёсных повозок. Эти бедолаги зазывали прибывших, даже ругались друг с другом и дрались за клиентов, лишь бы те сели в повозку и заплатили за поездку. Я даже засмотрелась на то, как эти извозчики разбегаются и тянут за собой повозку с пассажиром, попутно лавируя между неповоротливыми автомобилями. Две ноги против ревущего мотора, вчерашний день против завтрашнего, эксплуатация против прогресса – такой шикарный кадр я не могла упустить. Думаю, редактор Леонара оценит.

Мы долго озирались по сторонам в поисках встречающего. Он, видимо, тоже не мог нас найти.

– Кто бы это ни был, – тихо рассуждал Леонар, обводя взглядом толпу, – но ему поручили встретить двух мужчин, а не мужчину и женщину. Ваш вид сбивает нашего незримого провожатого с толку.

– Неужели? Думаете, он настолько глуп, что не сможет отыскать журналиста и фотокорреспондента?

Леонар глянул на обе камеры, что висели у меня на шее, и нехотя кивнул.

– Что ж, подождём ещё немного.

Наше терпение было вознаграждено. И пяти минут не прошло, как к нам приблизился улыбчивый сарпалец. Гладко выбрит, тёмно-карие глаза спрятаны за стёклами очков, костюм-тройка по моде двадцатилетней давности, короткая стрижка – он являл собой полную противоположность своим землякам с затянутыми в узел длинными волосами, щетинистыми лицами и халатами на голое тело. Одно только роднило его с рыбаками и извозчиками – приземистый рост Наш встречающий оказался почти на голову ниже меня.