– Бей, – процедила жрица, не сводя с меня чёрных, полных злобы глаз

– Нет! – пыталась я вырвать руку, но хватка жрицы оказалась на удивление крепкой.

– Убей или умрёшь сама, – продолжала угрожать она.

– Убивай сама, если так хочешь, но оставь меня!

– Нас здесь шесть верховных жриц, шесть рук Чёрной Матери. Либо все вместе мы принесём причитающуюся ей жертву, либо все вместе познаем всю глубину её гнева.

– Нет! Я не стану! Я не…

Договорить я не успела. Внезапно моя рука под нажимом ладони жрицы скользнула вниз, а дальше… Дальше была лишь багровая пелена – она застлала всё вокруг.

Кровь была повсюду: на разорванном платье пленницы, на каменной плите, на полу и в жёлобе. Жрица энергично двигала кинжалом в моих руках, а они теперь тоже были в крови.

Я не чувствовала ног, не чувствовала присутствия духа в собственном теле. Кинжал выскользнул из пальцев, а я отчего-то оказалась на полу. Кажется, я упала и отползла к стене, и меня совсем не испугали ноги мёртвого извращенца, что упёрлись в моё плечо. Мертвец не сможет причинить мне вреда, а вот живые…

Четыре жрицы распевали малопонятные заклинания, пока пятая старательно орудовала кинжалом. Держа пустую чашу в вытянутых руках, царица неспешно приближалась к растерзанной жертве.

Я зажмурила глаза, не в силах смотреть на это безумие, но хлюпающий звук заставил меня снова их открыть, и я увидела Алилату. С перемазанным красными разводами лицом она держала чашу у самого рта и с остервенением вгрызалась в кровоточащий кусок упругого мяса размером с кулак. Или это было вовсе не мясо...

Последнее, что я увидела, прежде чем багровая пелена перед глазами сменилась кромешной тьмой, был жёлоб под каменным столом и ручеёк крови, что бежал в соседнюю комнату прямиком к статуе Камали. Кажется, в глазницах черепов за её спиной начали вспыхивать огоньки нездешнего света: ослепительного и несущего тьму.

Я тонула в этих лучах забвения, а когда открыла глаза, то снова очутилась в темноте, вот только в воздухе больше не витал удушающий аромат благовоний. В нос ударила опьяняющая струя чистого воздуха, и с первым же вздохом я ощутила, как она выбивает из меня всю накопленную боль и тошнота подступает к горлу.

Так плохо мне ещё никогда не было. Даже после первой бутылки крепкого алкоголя в юности. Меня едва не выворачивало наизнанку, и с каждым новым приступом тошноты лишнее покидало мой организм, а разум всё больше прояснялся. Я поняла, что стою на коленях возле стены дома по ту сторону площади от храма, Илимин держит мои волосы, а Гро обеспокоено тычется носом в спину.

– Слишком слаба для верховной жрицы, – обсуждали меня неподалёку мерзкие ведьмы.

– И неопытна.

– Верховная жрица не должна знать жалости к недостойным.

– Она даже не смогла нанести удар в сердце. Всё пришлось делать за неё.

– Внутри она такая же мужелюбка, как и все, кто отправился на съедение Чёрной Матери. От неё не будет никакого толка.

– Ничего страшного, – послышался голос Алилаты. – У неё ещё будет время всему научиться с вашей помощью. Она нужна нам. Кто-то же должен привезти учение Чёрной Матери на северный континент. Только там мы сможем найти полную поддержку среди северян, понимающих истинную суть вещей. Северяне богаты, умны и могущественны. С их помощью мы установим новый мир в Румелате куда быстрее, чем только лишь своими силами.

Проклятье… А ведь ещё недавно я верила, что царица Алилата – самая мудрая и справедливая правительница на всём южном континенте. Нет, она такая же полоумная душегубка, как и её товарки. Новый мир, новая мораль, новая справедливость – нет, не это им на самом деле нужно. Всё, что он хотят, так это перемалывать живых людей в жерновах своего людоедского культа. Кровь, сердца и головы – вот их вожделенная добыча. И если я не вырвусь их этого колдовского круга, то следующей жертвой на каменном столе буду уже я сама. А потом Гро. И Стиан. И…

В сторону сантименты и жалость к самой себе. Ты должна думать Эмеран, думать. Иначе каждый день для тебя может стать последним.

Три дня я не могла прийти в себя после пережитого в подземном святилище ужаса. Приступы отвращения накрывали меня волной тошноты по нескольку раз на дню, стоило мне подняться с кровати, принять пищу или выйти из дворца для съёмки городских пейзажей

В один из дней, когда Илимин сопровождал меня по окраинам Барията, мы забрели в квартал, где вовсю кипела стройка. От вида пыльного облака, в котором копошатся измождённые полуголые мужчины с обветрившейся кожей, исполосованными от шрамов спинами и потрескавшимися от жажды губами, мне стало не по себе. А когда один из надсмотрщиков огрел кнутом по спине самого на его взгляд медлительного бедолагу, я снова ощутила, как тошнота подступает к горлу.

Лживая мерзавка Алилата… В храме говорила своим жрицам и монахам, что сокрушит рабство в Старом Сарпале, а сама устраивает в своей столице стройку силами сотен невольников и с чётко отлаженной системой телесных наказаний. И чем царица лучше Сураджа? Тем, что не продаёт своих подданных, а сама безраздельно владеет их жизнями?

Эти вопросы терзали меня весь день до самого вечера, пока за ужином, куда Алилата пригласила всех приближенных к ней жриц, она не сказала мне:

– Ты грустна и задумчива. Чем заняты твои мысли?

Пришлось мне собраться духом и честно ответить:

– Сегодня я видела стройку на окраине Барията.

– Да, это будет новый квартал для семей чесальщиц и ткачих, – беззаботно отозвалась она, протягивая обглоданную куриную кость лежащему у стола Гро.

– И там было очень много раздетых мужчин.

– Нынче стоят знойные дни, – будто не понимая, о чём я, продолжала она.

– И тех мужчин надсмотрщики били кнутами как какой-то скот.

– Ах вот ты о чём, – неожиданно улыбнулась она. – Это преступники, приговорённые к исправительным работам. Приходится всякий раз напоминать им, что они не вольнонаёмные строители, а воры, мошенники, буяны и тунеядцы. Их отправили на стройку, чтобы они смогли доказать всем, что ещё могут послужить на благо новому Румелату. Прошли те времена, когда преступники бездельничали в темницах и проедали подати из городской казны. Никто больше не будет кормить их задарма. Или они искупят свою вину делом и заслужат свой кусок хлеба, либо отправятся туда, где находят своё последнее пристанище насильники и убийцы.

Я даже не стала спрашивать, что это за место. Видимо, место казни, или очередной алтарь для оскопления, или же заклание злодеев на потеху четырёхрукой Красной Матери.

– Поверь, – продолжала она, – надсмотрщики делают доброе дело, когда подгоняют своих подопечных и не дают им окончательно стать непосильной обузой для добропорядочных румелатцев. Разве в твоей стране поступают иначе с преступниками?

– Иначе, – пришлось ответить мне. – Ни в моём королевстве, ни в империи, откуда родом Стиан, нет рабства.

Кажется, последнее слово крайне не понравилось царице. Я видела, как блеснули огнём недовольства её глаза, прежде чем она процедила:

– В Румелате нет места рабству. Ни один человек не может владеть другим. Ни муж женой, ни мать ребёнком, ни правитель подданными.

– Однако на деле ты как царица Румелата владеешь жизнями и свободой тех людей на стройке. В твоей власти их наказать или помиловать. Даже не знаю, что ты предпочитаешь делать чаще.

– Я предпочитаю лепить из неприглядных комков глины изящные кувшины, которые смогу наполнить чистой водой, а не перебродившим вином. Понимаешь меня?

– Понимаю. Ты хочешь перестроить румелатское общество на новый лад. Я уже видела, как ты перекроила уклад во многих семьях, как наводнила весь Сарпаль оскоплёнными монахами, как наделила румелатских девочек с детских лет свободой самовыражения и в то же время низвела мальчиков до школьных арестантов, чья участь в будущем быть послушными и удобными, если не рабами, то низшими существами. Здешние мужья уже стали бесправными в собственных семьях, а что будет с их сыновьями, когда ты построишь свой новый счастливый мир, мне даже трудно представить. Наверное, счастлива в нём будет лишь половина румелатцев.