– Нам надо залезть на крышу дома, что стоит напротив храма, – заявила я и уже начала искать взглядом подходящий для этого объект.

Потом я опомнилась и посмотрела на моих спутников. Никакого интереса, энтузиазма, даже попытки сделать хоть что-то.

– Лео, покажи пальцем на то здание и скажи, что мы полезем наверх.

– Что мы сделаем? – поразился он. – Куколка, ты уверена?

– Лео, не спорь, а просто говори, что я прошу.

Он и сказал, а Чензир, будто вдруг стал понимать аконийский, отмер и отдал приказ своим стражам идти в пятиэтажный дом и разогнать жильцов по комнаткам, чтобы мы беспрепятственно поднялись на крышу.

Иризи пожелала остаться на улице, а мы с Леоном через пять минут уже стояли на крыше и готовились к съёмке. Пока я раскладывала поданный мне стражем штатив, Леон держал в руках мою камеру с громоздким длиннофокусным объективом и разглядывал через видоискатель крышу храма.

– С ума сойти… – завороженно выдохнул он. – Куколка, а ты уверена, что тебе разрешат напечатать такие фотографии?

– Какие такие? – не поняла я, а потом забрала у него камеру, закрепила на штативе, и сама взглянула на крышу через увеличительную оптику.

Да… такого я предугадать не могла. Да что там предугадать – представить.

Крыша храма была улеплена множеством каменных скульптур людей, что тянулись рядами вдоль каждого из пяти ярусов. Мужчины и женщины, женщины и мужчины, один мужчина и много женщин – и все они запечатлены в самых откровенных и недвусмысленных позах. Даже не знаю, что меня больше поражает: проработка скульптором натурализма каждой фигуры, изображение на стенах вроде как священного места откровенной порнографии или энциклопедический перечень всевозможных позиций для плотских утех.

– Редактор меня убьёт, если я предложу такое для печати.

… особенно, если покажу ему снимок, где в клубке из переплетённых рук и ног можно заметить ещё и парочку мужских гениталий.

– Что это за храм? Какому божеству он посвящён? – слишком поздно догадалась я спросить.

И, конечно же, Чензир сделал вид, что я не к нему обращаюсь. Ну ладно, спущусь и спрошу у Иризи, она-то как бывшая жрица точно должна знать.

– А вот это интересная идея… – стоило мне отвлечься, а Леон снова принялся разглядывать любвеобильные парочки на фасаде. – Слушай, сфотографируй их все и поподробнее. На память. В познавательных целях. Будет нам потом, чем заняться долгими зимними вечерами.

Ну да, конечно.

– Дай сюда, – отогнала я его от моей камеры, чтобы снова взглянуть в видоискатель и сказать, – Я не буду тратить плёнку на бесполезные снимки.

– Да ладно тебе, Эми, ты же не ханжа. Уж мне ли не знать.

Прозвучало это с такой теплотой в голосе, что мне даже сердиться и спорить перехотелось.

– Ты прав. Я не ханжа. Я просто очень уставшая женщина. У меня сегодня нет настроения заниматься бесполезной работой.

– Да? А где ты успела устать? Ты, случайно, не заболела?

Так, спокойней, Эмеран, не надо злиться. Просто вдохни и выдохни, вдохни и выдохни. И не думай про храп. Даже не вспоминай о нём.

Я поспешила сменить объектив и сделать общий снимок храма, где эротическую лепнину будет не разглядеть. Да, такой снимок для печати сгодится. Ну ладно, сейчас прикручу длиннофокусный объектив обратно и сделаю ещё шесть приближенных кадров. Познавательные так познавательные. А если найти дом позади храма и залезть ещё и на его крышу, оттуда будут видны и другие поучительные сцены… Так, ладно, не в этот раз.

Когда мы спустились вниз на улицу, я спросила Иризи:

– Кому посвящён это храм?

– Гештиту, богу плодородия, отцу, что даёт жизнь всему сущему.

Ну да, плодородие – к чему ещё может призывать лепнина на крыше храма? Я и сама должна была догадаться.

– А какого плодородия можно ждать от двух мужчин, что вырезаны из камня на втором ярусе крыши?

Иризи задумалась, но ненадолго.

– Так всякий, кто не лишён своего семени, однажды может послужить Гештиту и его завету плодиться и умножать своё число. Гештит никого не отвергает и не наказывает. Он – милостивый бог. Он готов ждать возвращения всех своих заблудших чад.

Вот это да. Такой толерантности я даже в аконийском королевстве не встречала. А Сарпаль не перестаёт удивлять. Сначала фривольные беседы в женской купальне, теперь откровенные скульптуры на крыше храма… Интересно, а в самом храме что происходит?

Своё любопытство я быстро удовлетворила. Стражи позволили приблизиться к храму и посмотреть на здешних поклонников всепрощающего Гештита. К этому храму шли мужчины и женщины, и несли они с собой корзины, полные фиников, невзрачных мелких цветов и даже раздобытые где-то свежие фрукты. Подношения богу плодородия в виде результатов этого самого плодородия. Логично, но…

– Для чего все эти люди хотят одарить Гештита? – спросила я Иризи. – А, поняла, они хотят, чтобы дождь подобно животворящему семени оплодотворил иссохшую землю, и в пустыне расцвели сады, запели птицы, снова поселились звери.

– Как правильно ты говоришь, как точно всё понимаешь! – снова восхитилась она.

Ещё бы. Спасибо Стиану Вистингу, столько всяких мифов и легенд он собрал и подробно разъяснил в своей книге, что мне теперь ничего выспрашивать и узнавать не надо – Сахирдин и его религиозные традиции для меня теперь всё равно, что открытая книга.

На площади перед храмом я сделала несколько снимков страждущих, но этого было мало. Очень уж мне хотелось зайти в храм, посмотреть на его убранство, служителей.

– Госпожа, тебе и господину непременно нужно побывать там, – поддержала меня Иризи. – Жрецы или жрицы Гештита обязательно помогут вам в вашем горе.

– А у нас горе? – удивилась я.

– Ты же сама говорила, нет у вас детей. Если вознести мольбы Гештиту, принести ему богатые дары, он обязательно смилостивится и пошлёт вам сына.

– Думаю, молитвы и дары подождут, – попыталась я закрыть тему.

– Не спеши отвергать милость Гештита. Подумай хорошенько. Другого такого храма во всём Сахирдине ты больше не встретишь, в других городах люди чтят своих богов. А жрецы Гештита никогда не откажут женщине в её тяге стать матерью. Надо только провести ночь в храме и вместе со жрецом возносить мольбы Гештиту до самого рассвета.

Я смотрела на людей возле храма, на женщин с корзинами, на нищих стариков с чашами для подаяния, на мелькающие в тёмном вестибюле фигуры в красных одеяниях с чёрными масками на лицах. Женщины с распущенными волосами поверх туники, мужчины с голыми торсами и юбками вокруг бёдер. Так вот, какие они – жрецы и жрицы бога плодородия.

– Иризи, – пытаясь унять сарказм, спросила я, – и что же это за молитвы возносят по ночам жрецы и бездетные женщины? Даже боюсь спросить, они это в одеждах делают или как на крыше изображено? Во всех мыслимых и немыслимых позах.

– Ну так… – замялась девушка, понизив голос, – если у мужа семя жидкое как вода, как жене иначе на милость Гештита надеяться? Бывают в жизни чудеса, но всему есть предел. А так это даже не блуд. Ведь сам Гештит в такую ночь сходит с небес и вселяется в тело своего жреца, чтобы одарить несчастную ребёночком.

Ну да, сам бог приходит на свидание к замужней женщине. Муж, интересно, знает об этом? Или она говорит, что просто идёт с дарами в храм Гештита помолиться о наследнике, а он и верит?

– Эми, – внезапно раздался голос Леона.

Я посмотрела в сторону и увидела, как моего как бы мужа схватила за рукав простоволосая барышня в маске и тянет его в глубины тёмного храма.

– Эми, что ей нужно? – недоумевал он. – Что она мне тут втолковывает?

Я поспешила на помощь Леону, пока жрица не затащила его в храм, приговаривая:

– … твоё семя даст всходы. Я выношу и рожу тебе дитя, и ты обретёшь вечность…

Так, это ещё что за предложение? Пока жрецы забавляются с бездетными женщинами, жрицы в этом храме обслуживают бездетных мужчин?

– Прости, госпожа, но этот мужчина в твоём чреве не нуждается.