– Но ты Санджану до храма не довёз. Потому что на самом деле не веришь, что боги могут перевоплощаться в маленьких девочек?

– Разумеется, нет. Боги – это боги, а люди – это люди. Боги, как и демоны с чудодеями, могут принимать человеческий облик, но лишь на время. Злые духи могут вселяться в тело человека и мучить его корчами или дурными мыслями. Но чтобы богиня вселилась в тело маленькой девочки – нет, такого на самом деле не бывает. Это просто суеверие, ритуальный аспект культа Талиманти в Ормиле, чтобы в храм стекалось больше паломников, которые принесут жрецам золотые горы из пожертвований. Не каждый культ предлагает простым людям увидеть живую богиню, прикоснуться к её стопам и попросить благословения. Поэтому храм Талиманти очень популярен в Ормиле.

– Ясно. Значит, ты пожалел Санджану. У неё, наверное, не было бы детства, если бы целыми днями она сидела у алтаря, принимала от паломников подношения и благословляла их. Это же нудная работа для четырёхлетнего ребёнка. Особенно когда хочется побегать и поиграть со сверстниками. И верблюдов в альбоме порисовать. Скучная жизнь. А ты можешь дать девочке и кров, и хлеб. И ещё много чего, что нужно ребёнку. Ты ведь так рассуждал, когда, по сути, похитил её?

– Нет, об этом я думал в последнюю очередь.

– Да? – удивилась я. – А о чём же тогда ты думал?

– О культе Талиманти. Просто ты никогда о нём не слышала, а я к тому времени знал достаточно, чтобы прийти в ужас от поручения, которое дал мне Амриш. Дело в том, что Талиманти почитается ормильцами как пресветлая богиня истины и чистоты. Только в невинном ребёнке она и может найти своё воплощение. Но любой ребёнок растёт и однажды становится взрослым человеком. И поэтому жрецы не могут допустить, чтобы их пресветлая Талиманти продолжала жить в осквернённом половозрелостью теле.

– Сколько? – холодея от ужаса, спросила я. – Сколько лет избранная жрецами девочка может оставаться ребёнком?

– Ответ на твой вопрос очевиден – до первой менструальной крови. А это примерно лет одиннадцать-тринадцать. Обычно во столько бедные ормильские семьи выдают своих дочерей замуж.

Я начала лихорадочно считать. Если в прошлом году Санджане было четыре с половиной года, то жить ей в лучшем случае осталось бы лет девять. А потом…

– Что жрецы делают с девочкой, когда она становится женщиной?

– Не знаю точно. Они говорят, что необходимо выпустить богиню Талиманти из осквернённого первой кровью тела. Или они дают девочке выпить отравленный напиток, или душат платком. Никто кроме жрецов не знает точно. Они просто объявляют толпе, что богиня Талиманти покинула этот мир, и теперь астрологи будут вычислять день и час, когда она снова воплотится в новом детском тельце, чтобы жрецы нашли новую живую богиню и привели её в храм. Сотни лет существует эта традиция, сотни лет жрецы устраивают пышные празднества по случаю обретения и освобождения богини. Десятки девочек прошли через храм Талиманти и принесли жрецам горы золота, чтобы в итоге найти свою смерть среди лампад и шелков. И Санджану ждала та же участь. Но я не отвёз её в храм. Я просто не смог этого сделать.

Я не отрываясь смотрела на Стиана, и мне становилось больно от созерцания стальной маски на его лице. Он будто запретил себе показывать клокочущие внутри эмоции. А в его душе точно бушует ураган, как в тот день, когда он узнал об уготованной Санджане судьбе – сжатый в руках руль и побелевшие костяшки выдают его тихий гнев.

– Три дня мы ехали к храму Талиманти, – продолжал рассказывать он. В первый день я был в прострации и не мог ни о чём думать кроме Санджаны, а она всю дорогу сидела в седле передо мной и напевала песенки. На второй день я начал продумывать план, как незаметно увезти Санджану из Ормиля, чтобы ни жрецы, ни её родители ничего не заподозрили. А на третий день мы заехали в небольшой городок, и там я продал на рынке козу, куриц и вторую лошадь, которых брал с собой в дорогу. Выручил я за них меньше, чем рассчитывал, и потому мне пришлось пойти на крайние меры. Я предложил одному мяснику купить у меня ружьё. В Ормиле это редкий товар и невероятно престижный. Это в Старом Сарпале старое тромское ружьё говорит только о том, что владелец успел приобрести его у тромцев ещё во времена строительства железной дороги. В Ормиле же тромцы ружьями не торговали, поэтому там они ценятся как показатель достатка и даже власти. Вот за своё ружьё я действительно выручил хорошие деньги. С ними я и поехал к храму Талиманти, но прежде чем наведаться туда поутру, оставил спящую Санджану в пещере, где мы заночевали по пути к городу. А ещё я оставил с ней Гро и наказал ему не выпускать её из укрытия и отгонять всех посторонних. Потом я взял с собой единственную лошадь и поехал к храму. Там мне пришлось ждать целый час, пока жрецы покончат с утренними церемониями в честь Талиманти и соизволят принять меня. Пока я ждал у меня всё внутри переворачивалось. Я думал о Санджане, представлял, как она проснулась в пещере, совершенно одна, и зовёт меня, зовёт маму, заливается плачем, а никого кроме собаки рядом нет. Наконец верховный жрец вышел ко мне, и я сказал ему, что приехал по поручению Амриша передать печальную весть – его дочка неделю назад поперхнулась кукурузной лепёшкой, задохнулась и умерла. Я отдал жрецу деньги и соврал, что это Амриш возвращает храму уплаченный за содержание воплотившейся богини выкуп и просит простить его за то, что не уберёг маленькую Талеманти, ведь теперь жрецам придётся снова искать её очередное воплощение.

– И жрец тебе поверил? Он ни в чём не усомнился?

– Усомнился или нет – не важно. Для него главное – получить ребёнка, а если ребёнка нет, то вернуть потраченные на него деньги. Формально договор бы соблюдён – Санджану я не привёз, но вернул выкуп. А жрецы, видимо, незамедлительно отправились на поиски новой девочки четырёх лет, которую можно привести в храм и устроить в честь неё церемонию возвращения Талиманти. Я уверен, сами они не верят ни в какие воплощения, они просто зарабатывают деньги на паломниках. Кстати, полгода назад я слышал, что в храме Талиманти после почти пятилетнего перерыва снова появилась воплощённая богиня Талиманти. Видимо, жрецы быстро нашли Санджане замену, и теперь другому дитя придётся принять на себя её участь. Потому что я изменил устоявшийся порядок вещей.

Стиан замолчал, а я не удержалась и осторожно коснулась его плеча, желая поддержать и успокоить.

– Если бы можно было спасти всех детей, кому грозит опасность, ты бы спас. Но обстоятельства сильнее нас. Мы ничего не можем с этим поделать.

– И это говорит мне девушка, – будто с ехидцей заметил он, – которая хотела вырвать из рук стражей правосудия младенца и забрать его с собой в Фонтелис, лишь бы его не кинули в Пасть Гатума.

Пасть Гатума... я почти забыла о той страшной ночи. Потому что всеми силами хотела вытеснить из памяти пережитый ужас. А ведь Стиан прав – я и сама такая же, как и он –не могу спокойно смотреть на то, как страдает невинное дитя. Так вот почему он тогда сказал мне, что понимает мою боль. Он ведь и сам пытался обвести вокруг пальца религиозных фанатиков, лишь бы спасти юную жизнь. Вот только в отличие от меня он всё же смог это сделать. Но отчего-то не слишком этому рад.

– Как только я покинул храм, то вскочил на лошадь и чуть не загнал её, пока скакал обратно к пещере. Когда приехал, думал, что услышу сорванный от крика голосок и увижу зарёванную Санджану. Но нет, Гро лежал перед входом в пещеру, а Санджана сидела с ним рядом и сосредоточенно выколупывала зёрнышки из половинки граната, что я оставил ей с вечера. Не ожидал, что гранат с множеством мелких зёрнышек может так надолго увлечь ребёнка, но оказывается, это действенный метод, если нужно оставить Санджану надолго одну. Правда, после этого я опробовал его только раз, когда настало время возвращаться к тётушке Тамани, чтобы отдать ей деньги, якобы уплаченные жрецами за Санджану.

– Даже интересно, что же она сказала, когда получила выкуп за дочь?