– Эй, Имрана из Блантеля? – вдруг раздался голос за дверью. – Тебе уже лучше? Чувствуешь, что болезнь высокомерия тебя покинула? Готова освободиться от пут, позволить служанке тебя отмыть и причесать, а потом заночевать на мягкой тахте в прохладной комнате?

Я услышала, как засовы на двери открываются и поспешила перевернуться на бок, чтобы увидеть своего визитёра. Им оказался старший евнух Сеюм. Он смотрел на меня сверху вниз, а в его глазах играли смешинки, и губы растянулись в самодовольной усмешке.

– Я – Эмеран Бланмартель, маркиза Мартельская, невеста… – не теряя самообладания, напомнила я ему и тут же услышала:

– Нет, кажется, ты не исцелилась. Учти, больные наложницы во дворце не нужны. Больных здесь кладут в сундук, а сундук кидают в реку, и он тут же идёт на дно. Хочешь оказаться в нём?

– Уж лучше пойти камнем на дно, чем делить ложе с незнакомым мужчиной и ещё тысячью его женщин.

Улыбка Сеюма вмиг пропала с губ, а лицо его стало задумчивым.

– Ты будешь представлена господину, когда придёт время. Он не будет для тебя незнакомцем. И на его ложе побывало вовсе не тысяча женщин, не наговаривай. У повелителя есть одна-единственная старшая жена, выбранная ему матерью, две младшие жены, которых выбирал он сам, семь старших наложниц и двадцать три младших. Вот видишь, никаких тысяч. Наш повелитель бесспорно сильный мужчина с крепким семенем, но дворцовая кухня полчища женщин не прокормит.

– Мне всё равно, сколько прокормит, а сколько нет. Тридцать четвёртой женщиной вашего повелителя я тоже быть не хочу.

Тут по лицу Сеюма пробежала тень недовольства, но он взял себя в руки и вкрадчиво произнёс:

– Нет, ты будешь двадцать четвёртой младшей наложницей. Десятки дворцовых служанок мечтают оказаться на твоём месте, но получат его, только если случайно попадутся повелителю на глаза, и он захочет провести с ними ночь. Ты же станешь младшей наложницей сразу и в помощь получишь одну служанку. Ты не будешь никому прислуживать, прислуживать будут тебе. Если повелителю запомнится ночь любви с тобой, он одарит тебя нарядами и украшениями. Если ты родишь ему дитя, то он сделает тебя старшей наложницей и тогда у тебя будут отдельные покои и целых три прислужницы. А если ты покоришь его сердце, и он захочет сделать тебя третьей младшей женой, ты будешь жить в Малом дворце отдельно ото всех завистниц, и прислуживать там тебе будут уже шесть девушек. Понимаешь, Имрана из Блантеля, какое великое будущее тебя ждёт, если ты сейчас перестанешь своевольничать и пойдёшь со мной в свои новые покои?

– У меня есть жених, – напомнила я.

– Больше нет. Ты теперь невеста повелителя, которая может стать его женой. Если будешь вести себя скромно и почтительно, разумеется.

Да конечно, спешу и падаю. Один принц уже не дождался от меня почтения, другой его тем более не получит.

– А если я не приглянусь твоему повелителю, что тогда со мной будет? Сундук и дно реки?

– Ну что ты, повелитель всегда добр со своими красавицами. Тех, кто ему мил, он щедро одаривает, а тех, кто не зажёг в его сердце искру, он просто отправляет жить в Дом Тишины, где нет никого, кроме отверженных наложниц и куда никогда не ступит нога повелителя.

Целый дом с наскучившими женщинами? И сам сатрап там не бывает? Какое хорошее место. Вот бы попасть туда сразу, минуя его постель.

– Что мне сделать, чтобы попасть в Дом Тишины? – прямо спросила я.

Мой вопрос удивил Сеюма. Видимо, в это место никто из здешних обитательниц не стремился, но он всё же ответил:

– Если будешь холодна и неприветлива с повелителем. Если наскучишь ему. Если надоешь ему и разонравишься. И если твоё чрево не принесёт ребёнка через десять лет. Видишь, путей в Дом Тишины множество. Если ты будешь так же глупа, как и сейчас, то скоро окажешься там, куда так сильно стремишься. Вот только слуг у тебя там не будет. Не будет нарядов и украшений. Не будет радости от жизни, только печаль и уныние, которыми тебя заразят другие отверженные. Такую жизнь ты для себя хочешь?

Мне следовало сказать, что да, но я замешкалась с ответом. И Сеюм моё молчание воспринял по-своему.

– Развяжите её, – скомандовал он молодым евнухам, а когда меня освободили от верёвок и помогли подняться, добавил, – отведите её в купальни и позовите Малику. Скажите, что отныне она будет прислуживать Имране из Блантеля. Найдите для Имраны наряд, а после отведите в зал младших наложниц. И на кухню отдайте распоряжение, чтобы приготовили ужин для двадцати четырёх девушек. И предупредите самих девушек, что скоро к ним придёт их новая сестра. Хоть ты и дурного нрава, Имрана, но всё же я думаю, богиня не зря прислала тебя ко мне. Не разочаруй меня.

На этом двое молодых евнухов увели меня обратно в купальни и удалились, а там я пережила весь тот ужас, что случился со мной в доме сахирдинского визиря. Суровые банщицы массировали моё тело, мяли его, натирали маслами кожу, а после удалили с тела все волосы, которые посчитали лишними.

Тоненькая как тростинка прислужница по имени Малика помогла мне одеть приталенное платье до пят и привести причёску в порядок. Она же и проводила меня в просторный, освещённый множеством масляных светильников зал, где в столь поздний час собралось девушек сорок, не меньше. Младшие наложницы и их служанки с интересом взирали на меня и молча провожали взглядами, пока одна из них со смехом не объявила:

– Ну вот, Кирти, ты теперь не самая белокожая из нас. Соперница у тебя появилась.

Тут по залу разлился озорной смех, а из дальнего угла и вовсе ликующий. Не смеялась только удивительной красоты девушка с гладкими рыжими волосами по пояс и в наряде из облегающей выдающуюся грудь кофточки без рукавов и длинной юбки с множеством складок. Открытое декольте прикрывало массивное колье из пяти огромных сапфиров, в волосах сияла золотая цепочка, что спускалась по пробору на лоб каплевидной подвеской. Руки девушки были сплошь унизаны кольцами и браслетами. Они были даже на ногах. А вот серьги под распущенными волосами я рассмотреть так и не смогла. Но наверняка они не менее великолепны, чем другие драгоценности. А сама девушка так и простится на обложку модного журнала – экзотически богатый наряд и утончённая тромская внешность достойны того, чтобы ими любовался весь мир, а не один одуревший от безграничной власти сатрап.

Рыжеволосая тромка, а я была более чем уверена, что она чистокровная северянка, а не полукровка, с пронзающим злобой взглядом двинулась ко мне, а когда приблизилась, произнесла ровным голосом речь, которая так и сочилась ядом:

– Не думай, что покоришь его сердце, – сверкнула она своими серыми и абсолютно холодными глазами. – В нём есть место только для Нафисы и меня. Ты здесь лишняя. Ты здесь будешь всегда второй после меня. Всего лишь белобрысой диковинкой, не больше.

Я на миг онемела от столь горячего приёма, а когда девица развернулась, чтобы гордо прошагать обратно к туалетному столику, за которым сидела, я набралась смелости, припомнила уроки тромского и сказала ей:

– Я тебе не враг. Помоги, и я навсегда уйду с твоего пути.

Кажется, она не ожидала услышать ничего подобного. Или её больше всего поразил мой акцент, потому как она развернулась и спросила:

– Ты что, не тромка? Ты хаконайка?

– Аконийка, – привычно поправила я.

– Единственна хаконайка в гареме? – то ли вопрошая, то ли досадуя протянула она. – Единственная блондинка? Да ещё с зелёными глазами?

Тут я поняла, что просто так договориться с этой красоткой у меня не получится. Просить её помочь мне покинуть дворец, а то и вовсе сбежать отсюда вдвоём явно бессмысленно – ей уже застлала глаза глупая ревность. Конечно, ещё вчера она была здесь среди сплошь смуглых темноволосых и кареглазых наложниц уникальной и неповторимой, а теперь эту роль ей придётся разделить со мной. И чего она так переживает за свою неповторимость? Она что, задумала стать старшей наложницей, а то и третьей женой сатрапа?

– Вот что, хаконайка, – сказала она уже по-сарпальски, чтобы её слова слышали все, – здесь я – неповторимая Кирти, рубин среди углей, топаз среди гальки. Тебе не стать изумрудом в золотой оправе. Здесь я – любимая наложница господина.