Последний предохранительный клапан попытался открыть Дж. Элси, главный автор президентских речей. Он увидел политический заряд, которым начинена речь президента. В специальном меморандуме помощнику президента по национальной безопасности К. Клиффорду от 7 марта 1947 г. Элси писал: «За последнее время со стороны СССР не было открытых действий, которые служили бы соответствующим предлогом для речи в стиле „карты на стол“. Но Клиффорд вспоминает, что „ничто не могло остановить советские войска. Если они ринутся к Ла-Маншу. Именно об этом думал президент“.
12 марта 1947 г. президент обратился к объединенной сессии конгресса. На нем был темный костюм и темный галстук. Он читал текст медленно и как бы задумчиво. Выступление получило название «доктрины Трумэна». Это был своего рода манифест американской экспансии. Глава американского правительства оговаривал перед законодателями право вмешиваться в любые процессы, происходящие в мире, если это вмешательство целесообразно с точки зрения правительства США. Оправдывалась военная помощь тем политическим силам внутри любой страны мира, взгляды и политика которых импонировали Вашингтону. Выступление послужило обоснованием массовой военной помощи проамериканским режимам. Логика Г. Трумэна была относительно проста. В небольшом историческом зкскурсе президент отмечал, что Германия и Япония пытались навязать другим странам свой образ жизни и это стало основной причиной того, почему США объявили им войну. Ныне, говорил президент, появилась новая страна, стремящаяся навязать миру свой образ жизни. Такой ход событий вынуждает США принять а качестве основополагающей цели своей политики создание условий, при которых «мы и другие страны были бы способны обеспечить образ жизни, свободный от принуждения». По существу же речь шла о навязывании другим американского видения мира, то есть «мира по-американски».
«Доктрина Трумэна» провозглашала, что «политикой Соединенных Штатов должна быть поддержка свободных народов, сопротивляющихся попыткам подчинения вооруженным меньшинствам или внешнему давлению». Этот постулат стал основой американской политики на грядущие десятилетия. Широковещательное провозглашение новых задач нужно было американскому правительству, помимо прочего, для того, чтобы получить поддержку общественного мнения и конгресса: сохранение глобальной зоны влияния, создание новых структур, мобилизация военных сил и резкое увеличение экономической помощи (становившейся в то время важнейшим рычагом внешнеполитического воздействия) требовали новых бюджетных расходов.
Даже в написанной в апологетическом по отношению к президенту духе биографии Г. Трумэна говорится, что «доктрина Трумэна» означала по существу «декларацию войны против любого влияния России за пределами границ, установленных в 1945 г.». И далее: «В тексте доктрины был описан кризис, которого не было в природе, в ней описаны злые люди в Кремле, готовые нанести удар по слабой Америке… позднее американцам удалось убедиться, что… слова Трумэна — преувеличение».
Сенатор от Флориды Пеппер заключил, что такая политика уничтожает все надежды на примирение с Россией. Дочери президент признался, что речь довела его до нервного истощения. (Но через девять дней после произнесения речи Трумэн издал Исполнительный приказ № 9835, вводящий в действие Программу проверки лояльности федеральных служащих). Маккартизм получил невероятный шанс. В течение четырех лет были проверены согласно этому указу 3 млн. государственных служащих. Несколько тысяч были вынуждены уйти в отставку, а 212 человек заставили это сделать. При этом не было найдено ни одного признака шпионажа. Жене он пообещал, что «сможет предотвратить создание НКВД или Гестапо». Но в конечном счете вынужден был признаться, что допустил «ужасную ошибку»).
К моменту провозглашения «доктрины Трумэна» США были единственной страной в мире, владевшей ядерным оружием, они не имели конкурентов на морях — у США был самый большой военно-морской флот и несомненно наиболее мощные военно-воздушные силы. Флот и ВВС пользовались базами, расположенными во всех районах земного шара. Алармизм, содержащийся в «доктрине Трумэна», был рассчитан на расширение и без того огромного для мирного времени военного строительства. Речь шла о помощи проамериканским режимам в сумме сотен миллионов, чуть позже масштаб был увеличен, потребовались миллиарды долларов. На установление контроля над Грецией и Турцией Г. Трумэн запросил 400 млн. долл.
И что предлагают американцы? Ачесон: «Необходимо вмешаться в их внутренние дела и выправит ситуацию». И еще: «Я считаю ошибкой думать, что можно в любое время сесть рядом с русскими и решить проблемы». Сенатор Александер Смит: «Вы планируете такую встречу?» — «С ними бесполезно встречаться». Удивительно то, что как раз через несколько дней именно Ачесон встречался с советским руководством в ходе работы Сессии совета министров иностранных дел в Москве, открывшейся 10 марта 1947 г.
Московская сессия
Весной 1947 г. американское руководство определяет свою политику в германском вопросе. В апреле в Москве начались переговоры министров иностранных дел четырех великих держав (СССР, США, Англии и Франции) о выработке мирного договора с Германией. Мирное воссоединение Германии, ее демилитаризация и нейтральный статус не вписывались в стратегическую концепцию Г. Трумэна, добивавшегося зависимости от США ключевых мировых регионов (а не их нейтрализации). Бевин пишет из Москвы, что «мы приблизились к опасной линии отчуждения… Вежливость еще присутствует, нет повышенных тонов, темперамент сдерживается, но все вокруг холодно». Французский министр иностранных дел Бидо: «Вокруг банкеты, встречи, тосты и другие „замерзшие увеселения“, но ясно, что наступает конец эры».
Во главе американской делегации был госсекретарь Маршалл. Он выглядел уставшим и не подготовленным к решению больших проблем, он не был тем лидером, которого воюющий мир знал в 1941 — 1945 гг. Американская делегация руководствовалась мыслью Ачесона о «бессмысленности переговоров»: «Наша политика изменяется, их политика неизменна. Ни Молотов, ни Сталин, ни Политбюро не могут изменить ее. Это догма. Прочитайте „Красную звезду“ и то, что вы прочтете о капиталистическом мире — это то же, что писалось в 1924 г.»
Главным на сессии было добиться прогресса в германском вопросе. Главным противоречием стали репарации. Как и ожидалось, советская сторона потребовала репараций из текущей немецкой продукции. «Другие вопросы можно было решить быстро», — пишет Дрепер Гуверу 25 апреля 1947 г. Молотов: «Советское правительство не скрывает того факта, что желает получить репарации от Германии, и не скрывает цифры желаемых репараций». Он дает картину разрушенной немцами России: число бездомных, разрушенные города. Уничтоженные железнодорожные станции и пути, угнанный скот. Ни малейшего впечатления. Сталин примирительно говорит, что «пострадала вся Европа». Ни малейшего отклика. На Украине голод, повсеместны случаи каннибализма. Ни малейшего сочувствия. Советская сторона признает, что многое из прежде вывезенного было использовано неэффективно. Молчание моря.
Сталин отмечает, что «в Америке ситуация лучше». Молчание. В дневнике Клей пишет, что «достаточно проехать по России, чтобы убедиться в нуждах русских». Фактически американский администратор в Германии пришел к выводу, что «мы должны дать русским некоторый объем репараций для закупок в Германии». Голос вопиющего во пустыне. 31 марта Клей покинул Москву, давая понять русским, что он не согласен с генеральной западной линией. Но остальные американцы были только счастливы занять жесткую позицию.
Как полагает Д. Йергин, «большинство американцев никогда не понимало проблем, которые обуславливали советские требования. Частично советский стиль выдвижения требований воспринимался как сознательные усилия преодолеть западное сопротивление. Американцы полагали, что повторение советских требований рассчитано Молотовым и его коллегами на то, что Даллес называл „процессом истощения“. Но ни на секунду советская сторона не сомневалась в справедливости своих требований. В разоренной стране с величайшими усилиями восстанавливалась жизнь. Тысячи гибли ежедневно, но лощеных западных дипломатов это не волновало. Прежние западные союзники забыли слово солидарность — именно из-за этого началась „холодная война“.