Относительно позиции Сталина приведем слова британского историка Овери: «Сталин не обманывал Запад, они обманывали себя сами. Ничто в Сталине не позволяло предположить, что он отойдет от политического оппортунизма и защиты собственных национальных интересов… Его приоритетом была советская безопасность, вот почему Польша так много значила для него». По окончании конференции Рузвельт пишет: «Конференция в Крыму была поворотным пунктом — я надеюсь, и в нашей истории и в мировой истории… Крымская конференция должна положить конец системе односторонних действий, особых союзов, сфер влияния, баланса мощи и всех прочих средств, которые опробовались в течение столетий — и всегда приводили к краху. Мы предлагаем замену всему этому в виде всеобщей организации, в которую все миролюбивые нации в конечном счете будут иметь возможность войти. Мы должны либо взять ответственность за мировое сотрудничество, либо нести ответственность за следующий мировой конфликт».

Сталин сказал, что мир будет сохранен, по крайней мере, на период жизни трех руководителей-участников. Но он не знал — не мог ответить — каким будет мир через десять лет. Через некоторое время он сказал, что «есть вопросы более важные, чем создание международной организации». Не следует слишком большое внимание уделять малым государствам. «Самую большую опасность несет конфликт между тремя Великими Державами». Главная задача — предотвратить их конфликт, «обеспечить их единство на будущее».

На третьем пленарном заседании Рузвельт объявил, что хотел бы обсудить польский вопрос. «Я проделал самый длинный путь и, находясь на самом большом удалении, имею преимущества взгляда издалека». Касательно Польши вопрос вставал о границах и правительстве. Отметим, что польский вопрос обсуждался в Ялте больше и детальнее, чем какой-либо другой.

Головной болью западных союзников польский вопрос встал еще на предварительном заседании на Мальте. Было ясно, что реформировать эмигрантское лондонское правительство уже поздно. Советская армия стояла на польской территории и вовсе не просила о воздействии на лондонских поляков. В то же время Рузвельт и Черчилль не были готовы признать люблинское правительство. Бросить все ради защиты старой Польши? Госсекретарь Стеттиниус предупредил президента Рузвельта, что неразрешенность польской проблемы может в конечном счете поставить под вопрос наиболее ценимое американцами — создание Организации Объединенных наций.

Три фактора воздействовали на Рузвельта в польском вопросе: решения Тегеранской конференции; реалистическая оценка потребности Советской Армии в дружественном, а не враждебном тыле; и, главное, учет того, что в общую международную организацию главные военные союзники должны войти, соблюдая интересы своей безопасности. Последнее касалось СССР не в меньшей степени, чем США.

Складывается впечатление, что в «польском вопросе» Рузвельт был гораздо менее связан идеей американского самоутверждения, чем многие его дипломатические помощники. Как пишет американский историк Р. Даллек, у Рузвельта не было особых иллюзий относительно американского влияния в этой стране, но «он надеялся, что Сталин примет предложения, которые сделают Польшу меньшим по значимости предметом обсуждений внутри США и за границей… Он утверждал, что удаленность Америки от Польши делает его объективным в отношении этой проблемы. Но в США проживает от шести до семи миллионов поляков, и ему было бы легче иметь с ними дело, если бы советское правительство изменило „линию Керзона“ — в частности, отдав Польше Львов и нефтяные месторождения в прилегающей области. Но он лишь делает предложения, — добавил быстро президент, — и вовсе не настаивает на них».

Польский вопрос был единственным, при обсуждении которого хладнокровие едва не покинуло руководителя советской делегации. Сталин после испрошенного им десятиминутного перерыва сказал: «Если для Великобритании вопрос о Польше является вопросом чести, то для России это не только вопрос чести, но и вопрос безопасности… В течение последних тридцати лет Германия дважды пересекала этот коридор вследствие того, что Польша была слаба. В русских интересах, как и в польских интересах, иметь сильную Польшу, мощную и имеющую возможность собственными силами закрыть этот коридор. Этот коридор не может быть механически закрыт извне Россией. Он может быть закрыт лишь изнутри самой Польшей. Необходимо, чтобы Польша была свободной, независимой и мощной… Я должен напомнить вам, что „линия Керзона“ была изобретена не Россией, а иностранцами Керзоном, Клемансо и американцами в 1918-1919 годах. Россия не изобретала ее и не участвовала в этом… Некоторые люди хотят, чтобы мы были меньше русскими, чем Керзон и Клемансо».

Военная необходимость диктует предотвращение стрельбы советским войскам в спину. Следует предотвратить подобные действия АК. Почему не признать сотрудничающий с советскими войсками люблинский комитет? Его права на представительство польского народа не меньше чем у де Голля, с согласия союзников представляющего французский народ. 6 февраля Сталин пригласил в Ялту руководителей люблинского правительства, а 7-го февраля Молотов предложил советский пакет решения польского вопроса: союзники признают «линию Керзона» (с некоторыми изменениями в пользу Польши на востоке и с границей по Одеру-Западной Нейссе на западе), в люблинское правительство будут включены «некоторые эмигрантские лидеры» — расширенное правительство будет признано Соединенными Штатами и Британией, в Польше при ближайшей возможности будут проведены всеобщие выборы. Трехсторонняя комиссия оценит расширение польского правительства и даст соответствующие рекомендации своим правительствам.

Президент Рузвельт назвал эти предложения интересными, к нему присоединился Черчилль, оба они испросили время подумать над данными предложениями. По существу Рузвельт предложил отложить обсуждение польского вопроса. В течение последующих трех дней он и Стеттиниус стремились достичь продвижения за счет «тихой дипломатии». Все же Рузвельт посчитал нужным уведомить Сталина, что он не признает люблинское правительство в его нынешнем составе. Тут же он добавил, что, не решив этот вопрос, три лидера «потеряют доверие мира». По мнению Черчилля, люблинское правительство не отражает воли даже трети польского населения. Западные союзники рискуют потерять доверие 150 тысяч поляков, сражающихся на западном фронте и в Италии. Обратившись к Сталину, Рузвельт сказал, что «большинство поляков похоже на китайцев, им главное — спасти лицо». Советская делегация дала обещание реорганизовать люблинское правительство на широкой демократической основе с включением демократических политиков внутри и за пределами Польши. Это правительство проведет свободные выборы. Послы США и Англии в Москве — Гарриман и Керр смогут осуществлять контакты с представителями люблинского правительства в Москве и с другими польскими деятелями.

Лед несколько тронулся. Рузвельт подчеркнул, что он за то, чтобы в Варшаве было правительство, дружественное по отношению к Советскому Союзу. Он предложил призвать на текущие совещания двух членов люблинского правительства и двух-трех других польских политиков, чтобы здесь же, не откладывая дела в долгий ящик, решить вопрос о временном правительстве Польши. Сталин выдвинул контрпредложение: пусть часть деятелей польской эмиграции войдет в люблинское правительство.

Премьер-министр Черчилль, имея в виду получение Польшей больших территорий на западе с шестимиллионным немецким населением, предупредил, что «польский гусь» не должен «съесть слишком много немецкой пищи, чтобы не возникла угроза несварения». Сталин заверил, что бегство немцев от наступающей Советской армии оставит полякам практически пустую территорию.

Можно ли было ставить под вопрос успех всей союзнической конференции, войска участников которой стояли уже под Берлином? Черчилль просил учесть, что несогласие в польском вопросе будет иметь трагические последствия. Британский премьер желал демократического решения вопроса. В этом месте Сталин не выдержал и «попросил страстного сторонника демократии в Польше объяснить присутствующим, что ныне происходит в Греции?». Американская сторона при желании, могла бы воспользоваться этим вопросом. Черчилль ответил, что ответ на этот вопрос займет слишком много времени. Похоже было, что ситуация в Греции, как и греческая демократия, не особенно интересует президента Рузвельта. По крайней мере, он не проявил того интереса, который был столь острым в польском вопросе. Итак, польская демократия — это все, а греческая демократия — это нечто побочное. Сталин также сказал, что он не предъявляет счета Черчиллю по поводу формирования греческого правительства.