3. Слабость России, особенно очевидная на фоне мощи США, слабость, столь ярко себя проявившая в военной сфере (а ведь в XVII-XX вв. российская армия была не слабее лучших западных); в 2003 г. годичный военный бюджет США превысит весь государственный бюджет РФ; даже турецкая армия могла позволить себе технологические новинки, недоступные российской армии, ослабленной коллапсом государства и социальной деморализацией.

4. Отчаянная нужда российской экономики в западных инвестициях.

5. Потенциал вестернизма как 300-летней исторической традиции российского развития. Газета «Интернешнл геральд трибюн» пришла к выводу, что «Путин покончил со столетиями российских колебаний между Востоком и Западом и сделал стратегический выбор в пользу того, что будущее его страны бесспорно лежит в Европе. Как он понимает, дорога к этой цели требует восстановления российской экономики, что возможно только с помощью Запада… Может быть, через 10 или 15 лет, когда российская экономика будет в рабочем порядке, Россия сможет снова бросить вызов глобальному лидерству Америки и начать осуществлять геополитическое влияние в Восточной Европе, на ближнем Востоке и в других местах. Но ныне приоритеты смещаются на внутренний фронт — улучшение благосостояния населения, приглашение иностранных инвестиций, уменьшение стоимости внешней политики, поиски стабильности для экономического роста… Мы находимся при формировании явления исторических пропорций, Россия окончательно решила стать западной страной».

Россия обратилась к Америке не с пустыми руками. Вот что предложил Америке Путин в ее час нужды:

I. обмен разведывательной информацией;

II. открытие российского воздушного пространства для полетов американской авиации;

III. поддержка обращения к центральноазиатским государствам с целью предоставление американским вооруженным силам необходимых военных баз;

IV. военная поддержка Северного альянса в его борьбе против Талибана.

В Вашингтоне определенно оценили готовность России быть союзником в борьбе против терроризма. Америка нуждалась в международной поддержке и Россия, вопреки психологическому грузу предшествующих пятидесяти лет, высказала свои чувства с русской широтой и открытостью. Важен был не только психологический аспект дела. Огромная территория России соседствовала с Средним Востоком и давала значительные преимущества стороне, которая становилась союзником Российской Федерации. Помимо очевидной политической значимости, четыре обстоятельства отметили в США, повышающие стратегический вес РФ даже в сопоставлении с ближайшими для американцев — западноевропейскими союзниками:

— Россия могла влиять на ряд окружающих ее государств, таких как Узбекистан и Таджикистан, в ту или иную сторону (чего Западная Европа сделать не могла);

— Россия имела боеготовые войска (чего в данный конкретный момент в Западной Европе не было);

— Россия имела транспортные самолеты для транспортировки вооруженных сил к театру военных действий (а незначительному контингенту бундесвера и других западноевропейских армий пришлось просить их у Узбекистана и Украины);

— Россия реально и остро нуждалась в союзниках по борьбе против исламского фундаментализма на Северном Кавказе и в других местах (что для Западной Европы смотрелось как гораздо более отдаленная проблема).

Указанные обстоятельства поставили отношения России с Америкой в новую плоскость, характерную гораздо большей степенью сотрудничества. Названы были конкретные формы такого сотрудничества. В конце сентября 2001 г. представитель США на глобальных торговых переговорах Р. Зеллик охарактеризовал в Москве главные проблемы, в решении которых Вашингтон мог бы помочь неожиданному новому союзнику: прием в ВТО, отказ от дискриминационной поправки Джексона-Вэника, предоставление России статуса страны с «рыночной экономикой».

В Афганистане Россия оказала Америке значительную помощь. Именно вооруженный российским оружием Северный альянс проделал в ходе войны, двигаясь с севера на юг (Мазари-Шариф, Кабул, Кандагар) значительную долю «грязной» работы за американцев. Это обернулось стремительным поражением Талибана в ноябре-декабре 2001 г.

Значимость России для боевых действий вооруженных сил США стала почти общепризнанной. Как оценил ситуацию английский политолог А. Ливен, «Россия совершенно очевидно является центральным элементом в определении будущего „коалиции против терроризма“ и пост-11 сентября международного порядка. Она играет ключевую роль в определении событий в Центральной Азии и Афганистане; ее разведывательные службы вносят значительный вклад в проводимую Америкой военную кампанию; она имеет очень большое собственное мусульманское население — между 1996 и 1999 годами мятежная российская республика Чечня стала важной базой международных суннитских исламистских радикалов; и если Соединенные Штаты попытаются улучшить отношения с Ираном — или усилить давление на него — политические и экономические связи России с этой страной будут для США главным фактором. Если „война с терроризмом“ заставит Соединенные Штаты вывести свои войска с Балкан, то и тогда Россия будет играть заглавную роль в оказании помощи Европейскому Союзу по поддержанию мира — или в реализации противоположного курса. Это и другие факторы увеличили значимость России».

Американцы приглушили критику Российской Армии в Чечне — критиковать Российскую армию в свете массированных бомбардировок Афганистана было сложно. «Американцы ощутили сложность различения тех, кто ведет боевые действия от тех, кто эти действия не ведет; и, что оказалось еще более важным, нежелание нести людские потери американскими регулярными войсками потребовало опоры на союзников, вовлекающей косвенно Соединенные Штаты в их жестокости. Более того, многие из американских комментаторов правого политического крыла, столь громкие в обличении российской тактики в Чечне, стали столь же громко призывать Соединенные Штаты следовать столь же крайне безжалостной тактике в Афганистане и повсюду, где началась битва с исламским фундаментализмом». Многим из американских обозревателей Чечня стала видеться неким повтором Сомали, государства, разрушенного исламским экстремизмом. Поддержать выталкивание России с Северного Кавказа стало видеться в Америке бездумным курсом.

Это испытание скрепило личную дружбу президента Путина и Дж. Буша. Взаимная теплота в российско-американских отношениях достигла «невозможного» пика в совместном заявлении президентов Путина и Буша во время встречи в Шанхае 19 ноября 2001 г.

Обнаружилось радикально важное обстоятельство: в сентябре 2001 г. общая угроза проявилась как для Запада, так и для страны, «сдерживать» которую и был создан Североатлантический союз — для России. Общность противника потребовала, как минимум, общего для Брюсселя и Москвы планирования — хотя бы в самых общих чертах. Все это создавало предпосылки нереальной прежде перспективы сближения Москвы с военным блоком Запада.

Посетив зимой 2001 г. штаб-квартиру НАТО в Брюсселе, президент Путин заметил, что видит в НАТО перемены, в свете которых эта организация не смотрится более старым военным альянсом, направленным против России. «Говорят, что НАТО становится скорее политической, чем военной организацией. Мы наблюдаем за этим процессом. Если дело пойдет таким образом, то все изменится значительно… Мы верим, что происходящее ведет к качественной перемене в отношениях России и Запада». Для демонстрации своей благорасположенности Россия сделала несколько недвусмысленных жестов — объявила о своем уходе с баз Камрань (Вьетнам) и Лурдес (Куба).

В результате этой эволюции Запад предпринял попытки коррекции своей союзнической стратегии. Исторически это не ново: ведь была же России важнейшим союзником Запада в двух его главных испытаниях ХХ века — в двух мировых войнах? Начиная с ноября 2001 г., речь зашла о возможности весьма радикальной трансформации НАТО из организации, противостоявшей Советскому Союзу-России, в организацию новой европейской безопасности — и даже с глобальными функциями. Трудно представить себе сближение России с направленной, собственно, против нее военной организацией; но России, при определенном повороте событий, могло бы быть выгодно войти в новый — «наднатовский» альянс, хотя бы частично гарантирующий ее внутреннюю целостность и протяженные границы, хотя бы несколько страхующей опасности жизни рядом с переменчивыми и потенциально опасными соседями.