— Просто я много читаю, — пожала плечами «поэтесса».

Она первая приблизилась к девочке и ласково погладила по волосам.

— Ты мой ангелочек. — Эй… Эй! Ты слышишь меня? — мягко позвала она. Девочка не отвечала. На её лице отразились полная беспомощность и бессилие. «Поэтесса» отщелкала пальцами налево и направо, но девочка на неё не смотрела, её распахнутые глаза были устремлены куда-то в пространство и никуда больше. И бабушкина одними губами произнесла, повернувшись к капитану: «Видите, она ослепла, вероятно от сильного психологического шока». Сенину показалось величайшей несправедливостью, что эти фиалковые юные глаза не могут видеть окружающего мира и сердце его снова сжалось от сочувствия.

Женщина откинула с детского личика прядь волос, упавшую ей на глаза, и ласково проворковала:

— Не волнуйся, милая, теперь всё будет хорошо. Я привела к тебе кое-кого…

Вас Вас тоже участливо склонился над ребёнком. Она по-прежнему смотрела куда-то в пространство перед собой невидящим взглядом. Мужчина присел рядом на покрышку и очень осторожно коснулся хрупкого плеча. Неожиданно девочка вздрогнула, счастливая улыбка осветила её лицо. Радостно встрепенувшись, она схватила его ручонками за руку. Сенин видел, что трогательное юное создание с готовностью откликнулось на его заботу и готовность помочь. И он почувствовал к ней такую же жалость и сострадание, как бывало к своим собственным детям, когда тем случалось заболеть.

— Всё ясно, — как можно увереннее и одновременно ласково объявил он, — ты испугалась. Не удивительно. Любой бы на твоём месте испугался. Но ты не бойся, папа тебя не бросил, он скоро за тобой вернётся.

Мужчина подхватил ребёнка на руки и отнёс к себе палатку. Там он уложил её на свою койку, укрыл собственной шинелью и сидел рядом, пока она не заснула, продолжая трогательно держать его за руку. Осторожно высвободившись, Вас Вас поднялся с табурета и подошёл к обогревателю, увеличил регулятор температуры, чтобы в палатке стало теплей — ночи нынче прохладные.

Сенин потер ладонью лоб и глаза, ощущая невыносимую усталость от напряжения и страха последних часов. Потом он вышел из палатки. Сощурился на заходящее солнце, его пламенеющие лучи окрашивали всё вокруг в кровавый цвет. Подозвал вестового и велел вызвать к нему старшего сержанта Иванова-Доброхотова.

Как только сержант появился, капитан поставил перед ним задачу:

— Найди Ибрагимова, Коромыслова и командира медицинского взвода прапорщика Нифонтову. Пришли их ко мне. Сам же возьми ещё кого-нибудь потолковей и осмотрите те два автобуса, что стоят возле самого КПП. Если они исправны, заправь их, перегони на нашу сторону, и жди моих приказаний. Задача ясна?

Старший сержант сразу весь подобрался, почувствовав, что предстоит настоящее дело, козырнул и отправился исполнять приказание. А к капитану подбежал его заместитель лейтенант Ляпин. Голос у него дрожал от волнения:

— Василий Васильевич, вам необходимо срочно это видеть!

— В чём дело, Кирилл Петрович?

— Там мёртвые…зашевелились! — доложил ошеломлённый лейтенант и, сняв фуражку, вытер рукавом пот со лба.

— …Не понял, — нахмурился капитан.

— Убитые гражданские, говорю, встают — ну те, которых мы недавно положили при попытке прорыва. У меня чуть глаза на лоб не вылезли! — пожаловался Ляпин, стуча зубами от страха.

— Вы что, пьяны?!

— Никак нет! — Ляпин сделал шаг навстречу и дыхнул на начальника, предлагая убедиться, что он полностью адекватен. — Не дожидаясь вас, я выдвинул за ворота расчёт пулемёта из двух бойцов. И ещё… приказал раздать бойцам спецбоеприпасы.

Об экспансивных пулях — печально-знаменитых «дум дум» Сенин знал, что они обладают повышенным останавливающим эффектом, нанося настолько тяжёлые раны, чтобы остановить самого опасного и непримиримого фанатика. Но перед то ними просто люди!

«Да вы с ума сошли! — хотелось строго прикрикнуть на подчинённого Сенину. — Применять экспансивные пули против гражданских, да и вообще людей — бесчеловечно! Это же современное варварство! Они же такие же как мы, наши соотечественники! Если среди них и есть парочка опасных смутьянов, то это вовсе не даёт нам право устраивать массовую бойню. Вы что хотите сделать из меня военного преступника?!». Однако вместо того, чтобы дать волю праведному гневу, недавний учитель музыки лишь озабоченно заметил:

— Насколько мне известно, такие патроны запрещены всеми возможными конвенциями…

Всё происходящее на вверенном ему КПП всё меньше поддавалось пониманию офицера. Ведь зачем-то прислали ему в роту с последним транспортом аж 16 цинков «живодёрских» патронов. Ящики с особой маркировкой привезли одним транспортом вместе с кабинками биотуалетов и солдатскими одеялами, но каких-то дополнительных разъяснений капитан Сенин по их поводу так и не получил. Неужели командование ждёт от него, что он прикажет стрелять разрывными пулями в гражданских?!

Вялая реакция командира, которую можно было истолковать скорее, как одобрение его действий, чем недовольство, придала Ляпину уверенности, и он заверил, что сам проверил, чтобы бойцы на передовых постах, сменили автоматные рожки на новые со спецмаркировкой.

— Неужели в этом есть такая необходимость? — уже совсем не по-командирски, расстроенно, бросил на ходу Вас Вас. Словно в ответ ему послышался жуткий вой, словно стая голодных зверей подошла к блок-посту.

Бульбанюк шёл чуть впереди и рассказывал бывшему командиру, что стрельба по живым мишеням вносит элемент новизны в однообразную службу его парней. Ведь быт маленького гарнизона налажен крайне просто, даже примитивно. На развлечения их жизнь крайне скудна. Изо дня в день сутки их расписаны по часам — есть, спать, стоять на посту. Есть, спать, снова стоять на посту…и так до бесконечности. Никакого алкоголя, карточной игры и женщин, за этим он следит строго, иначе дисциплина неизбежно рухнет. Поэтому отправиться в поисковую партию за жратвой или на разведку окрестностей считается завидным приключением. А в остальное время развлечения приходиться изобретать буквально на пустом месте.

Наблюдая опытным глазом за выражением лиц здешних бойцов, состоянием их экипировки, чистотой территории, Легат составил себе примерное впечатление о людях Бульбанюка. Что ж, можно было с удовлетворением констатировать, что он воспитал неплохого командира, который железной рукой навёл порядок в своём хозяйстве. Настораживало лишь, что после всех рассказов Бальбуняка о жестоких боях с заражёнными Стас пока не заметил ни одного раненого, хотя его буквально с первых шагов по территории преследовал резкий запах кровавых бинтов, карболки или йода… Тоже самое с заключёнными, то есть озадачивало их полное отсутствие, будто Стас и не в тюрьме! Во всяком случае до сих пор ему не встретилось ни одного зэка, хотя территория следственного изолятора показалась ему огромной.

Они шли вдоль ограды из сетки рабицы, опоясывающей тюремный корпус. Считалось, что только решёток на окнах и внешней ограды недостаточно для предотвращения побега. Между стальной сеткой и стеной оставалась полоса асфальта шириною метра четыре. В одном месте по ту сторону металлического забора, увитого по верху мотками колючей проволоки, что-то было накрыто несколькими крупными кусками брезента. От нестерпимого зловония Стас даже поморщился. Сквозь металлическую сетку он разглядел очертания тел под брезентом. Там, на «нейтральной полосе» появились двое заключённых, которые откинули край полога, погрузили на носилки очередной труп и повезли его куда-то.

Стас удивлённо взглянул на Бульбанюка.

— После первого штурма я ликвидировал пятую колонну у себя в тылу, — пояснил тот почти с гордостью. — Проблема лишь в жаре и недостатке свободных рук, поэтому приходиться терпеть эту вонь. Но к вечеру их всех сожгут.