— Нет! — отчаянно рычу.

Меня потряхивает от причиняемой им грубости. От животных инстинктов, которые завладели его мужской волей. От унизительного положения, в которое он меня поставил. От всего, что сейчас между нами происходит.

— Тем хуже для тебя. Сегодня я не дам тебе кончить. Выебу ради своего удовольствия, чтобы не чесались ладони хлестать меня по лицу.

— Животное! — вскрикиваю, улавливая звяканье пряжки ремня, скрежет молнии на ширинке, шорох его одежды. В следующую секунду входа касается раскалённая головка. Вздрагиваю от горячего контакта. Сердце превращается в расстроенный механизм. Сделав несколько интенсивных болезненных сокращений, стопорится в груди. Затихает вместе со мной. Резкий, грубый толчок вынуждает меня всхлипнуть и закусить губу от пронзившей вспышки боли.

***

Руслан с глухим рыком врывается на сухую, как обжигающий вихрь. Нутро мгновенно скрючивает в тугой болезненный жгут. Душа наполняется едкой, невыразимой горечью. Из глаз текут слёзы. Каждая клеточка в теле реагирует отторжением на его ярость. Даже воспоминания о приятном сексе не помогают телу расслабиться.

Всё плохо. Не выходит смириться с происходящим. Внутренняя истерика нарастает как снежный ком. Исаев непросто трахает. Он наказывает, подключая к процессу весь свой необузданный гнев. Я продолжаю испытывать дискомфорт и рывками тянуть носом воздух. Голова под давлением его огромной ладони елозит по столу в такт толчкам.

Господи, пусть прекратит! Пожалуйста, пусть очнётся и отпустит меня! Он же не в себе. Явно не даёт отчёта своим действиям. Неужели пощёчина настолько сильно его задела, что он готов безжалостно размазать меня по столу?

Кусаю губы до крови и тихо скулю. Так унизительно я себя ещё не чувствовала. Так, наверное, трахают шлюх. Грязно и беспощадно. Не заботясь об их удовольствии.

Исаев приподнимает меня, прижимая спиной к своей груди. Прихватывает ладонью за горло, двигается резче, глубже, опаляя утробным рычанием висок. Жжение в промежности становится сильнее. Намного ярче. Раскалённая, словно лава кровь, ударяет в голову, заглушает все посторонние звуки и даже трели доносящихся звонков. В ушах нарастает шум. Каждое выплеснутое им слово ядом по венам проносится. Отравляет. Взращивает к нему ненависть и ещё какое-то чувство, что отчаянно пытается пробиться в скомканное Русланом сердце. В моё сердце.

Не хочу об этом думать сейчас.

Я его не люблю!

Я его ненавижу!

Ненавижу его!!!

Горю желанием прибить!

Вскрикнув от очередного глубокого вторжения, пытаюсь заглушить в себе эмоциональный взрыв. Приподнимаюсь на носочки в надежде ускользнуть, вцепляюсь пальцами в его запястье. Царапаюсь ногтями, зацепляя металический браслет часов. В голове всё ещё звенит. Звучание моего мобильного с трелью селектора врываются в мозг, возвращают утраченную ясность мышления.

— Отпусти, — шиплю, вспарывая кожу на его запястье. Хватка ослабевает.

— Твою мать! — рявкнув, вбивается в меня последний раз. Так глубоко пытается проникнуть членом, словно до этого не входил до самого конца. Непрерывно давит им. Давит. Давит. С какой-то отчаянной остервенелостью. Будто в последний раз наслаждается мной. Сгибаемся, теряя силы. Оба падаем ладонями на стол. Затем Руслан покидает истерзанное лоно, так и не дойдя до финала.

С облегчением выдыхаю. Сглатываю нервный ком. Веки опускаются, освобождая глаза от слёз. Если бы не рука Исаева, которой он всё ещё крепко прижимает меня к своей груди, я бы давно осела на пол как тряпичная кукла. Потому что ноги не держат, дрожат, напоминая желе. Тяжёлое сбивчивое дыхание мужчины горячо опаляет висок.

На какое-то время мы так и застываем, игнорируя чью-то настойчивость. Просто дышим. Оба приходим в себя.

— Прости, — хриплый шёпот просачивается в пространство. Я даже вздрагиваю от него. — Не знаю, что на меня нашло. Какое-то гребаное помешательство. Прости, Маша… Прости…

Он прижимается губами к затылку, а у меня сердце разрывается на куски. С болью пульсирует в груди. Мне наконец-то удаётся взять себя в руки и вырваться из душного плена.

Поспешно натягиваю трусы. Поднимаю брюки. Дрожащими пальцами привожу себя в порядок. По шороху ткани и глухому стуку пряжки ремня понимаю, что он тоже одевается.

На Руслана не смотрю. Не реагирую. Не разговариваю с ним.

Пусть валит на хрен со своими извинениями.

К черту его!

Всё к черту!

Звонки не прекращаются. Нарастают. Нервируют. Особенно его.

Матерясь, Исаев подходит к селектору. Резко отвечает секретарю.

— Да!

— Руслан Георгиевич, к вам организатор свадеб приехал. И заместитель ваш, Степан Андреевич. ЧП на стройке.

— Пусть подождут! — рявкает так, что даже я вздрагиваю от его жёсткого тона. Фокусирую на Исаеве опасливый взгляд. Он отключает селектор. Выуживает из ящика стола пачку сигарет с зажигалкой. Прикуривает с третьего раза. Нервничает. Его трясёт. Так же сильно как и меня.

Сделав глубокую затяжку, задумчиво выпускает изо рта плотный серый дым. Затем наши глаза встречаются. Смотрит на меня, словно очнулся от какого-то наваждения. Будто бы прозрел. Даже радужки стали намного ярче и светлее. В них появилась невыразимая тоска.

— Маша, прости… — раздаётся его собственный сдавленный голос.

Не отвечаю. Руки дрожат. Я вся дрожу, словно от дикого холода, хоть в кабинете достаточно тепло. Обнимаю себя за плечи.

Он подходит вплотную. Поправляет на мне воротник пиджака. Обнимает свободной рукой за шею, прижимая лицом к своей груди. Курит, царапая щетиной мой висок.

— Прости меня, — хрипит задушенно. — С катушек слетел. Затмение какое-то… Помрачение рассудка.

Я начинаю беззвучно реветь. Душе становится ещё больнее. Сердце не прекращает кровоточить. Оно едва справляется со своими обычными функциями. Плечи содрогаются в немом плаче. Его рука тотчас стискивает сильнее. До хруста лопаток. Фиксирует, чтобы не дёргалась.

— Маша, не надо, слышишь? Не плачь. Прости меня, малыш. Прости… — повторяет, будто раскручивают старую заезженную пластинку. — Прости, Машенька… Посмотри на меня.

Целует в макушку. Обнимает второй рукой, поглаживает пальцами по плечу. Чувствую себя подобранным с улицы котёнком. Пребывая в полнейшем раздрае, послушно поднимаю к нему лицо. Исаев щурится, внимательно рассматривая мои мокрые от слёз глаза.

— Хорошо, что я тогда проглотила таблетку, — выговариваю с трудом. Горло всё ещё зажато болезненным спазмом. В глазах расплывается его озадаченное лицо. — От тебя рожать почему-то больше не хочется.

— Маша… — вздохнув, Руслан пытается прижаться к моим губам своими. Отворачиваюсь на звук своего мобильного.

— Мне нужно ответить на звонок, — сиплю, отталкиваясь от него. Не протестует. Сразу же выпускает из рук.

Молча подхожу к вешалке. Выуживаю телефон из кармана шубки. На экране номер отца. Сразу же отвечаю.

— Алло, пап. Всё хорошо?

— Машенька, это я. Тётя Вера. С папой беда…

Маша

— Машенька, это я. Тётя Вера. С папой беда…

Она говорит, а я заторможенно вникаю в суть доносящихся слов.

Я всё ещё не отошла после инцидента с Русланом, только-только начала возвращаться к жизни, выныривать на поверхность, и тут меня снова накрывает очередной мощной волной отчаяния, утягивает обратно на дно, перекрывая дыхание.

Боже мой, откуда столько испытаний на мою голову?

Чем я всё это заслужила? Чем? Согрешила в утробе матери? Тем, что появилась на свет?

Я всю жизнь свято верила в твою справедливость и доброту! А сейчас испытания сыпятся на мою голову одно за другим. Столько боли я просто не вынесу!

В глазах начинают расплываться чёрно-белые пятна. Слизистую обжигает, будто на неё насыпали соль. Слёзы не останавливаются, текут ручьями. Смахиваю их тыльной стороной ладони и опять всё по новой.

— К-как… беда..? — уловив шокирующий посыл, обессилено прислоняюсь спиной к шкафчикам. — Какая беда? Тёть Вера, что с ним? Не молчите…