— Григорий Алексеевич, иди готовить документы. Знаю, что их накопилось немало. А мы с детьми пока сходим в церковь.

Глава канцелярии кивнул и принялся отдавать распоряжения своим подчинённым. Сложно заниматься делами в дороге, но Потёмкин со своими обязанностями справляется. Ведь канцелярия — это не только секретариат, но и восемь отделов, ведающих делами всей империи. Даже не знаю, имеет ли смысл переводить толкового человека на должность министра? Ведь сейчас он, пусть и неофициально, седьмое лицо в государстве, после меня, цесаревича, канцлера, двух вице-канцлеров и министра внутренних дел. А по влиянию чуть ли не выше. Может назначить его на должность, освобождённую в связи с гибелью фон Мозена? Или поставить вместо убитого испанца? Надо подумать, но, мне кажется, полицию Григорий Алексеевич не потянет. Характер не тот. Только верные и толковые люди нужны на самых важных постах. За канцелярией я всё-таки слежу самостоятельно.

В церкви холодно, аж пар изо рта идёт. Подхожу к постаменту с гробом. Дотрагиваюсь до серого лица покойного и замираю. В голове мелькают картинки, как рос и взрослел мой сын, и почему-то вся наша семья до гибели Кати. Раздавшиеся рыдания выводят меня из приятных воспоминаний, возвращая в жуткую реальность. Не дай бог вам хоронить собственных детей, ещё и столь юных. Ведь перед Сашей была всё жизнь, но вон как вышло. Горло давно стянуло будто удавкой, а глаза наполнились влагой. Только я император и не должен показывать слабость. Какой бред! Слёзы начали капать на холодный пол, будто прорвав плотину.

Обнимаю Аню с Ваней и стою, пытаясь успокоиться. Но покоя мне больше не видеть. Ведь это именно я убил Сашу своими поспешными решениями, особенно отстранением Шешковского от экспедиции, и излишней добротой к преступникам. Сложись всё иначе и сейчас мои враги лежали бы в гробах, а их родственники рыдали над бездыханными телами. Ничего, от возмездия не уйдёт никто. Только месть не вернёт мне сына. Рядом раздали новые рыдания, в церковь вошли брат с племянниками и Антоновские. Ну не выгонять же родню? Мы семья и должны быть вместе в радостях и горестях.

Наконец, я немного успокаиваюсь и хочу увлечь детей на выход. Но дочь с сыном упёрлись, решив остаться. Глажу обоих по головам и выхожу на улицу. Я не могу больше этого терпеть. Около входа собралась немалая толпа из чиновников, военных и придворных. В стороне стоят слуги, многие женщины вытирают слёзы. Молча киваю людям, и в окружении охраны двигаюсь к дворцу. У меня сегодня ещё много дел и нет времени даже на горе. Такова судьба монарха.

Успокоиться помогла работа с документами. Вернее, боль просто временно отодвинута, и сейчас я весь в делах. Только не знаю, что будет, когда я останусь один. Ты ведь не можешь постоянно находиться в окружении людей. А пока я вчитываюсь в каждую букву, чем изрядно расстраиваю статс-секретарей, привыкших, что им доверяют. Плюс, любая бумага проверяется ревизорами и юристами. Всё, что касается финансов и выделения земельных участков с приисками, изучается мною дотошно. В мелочи вроде назначения пенсии ветеранам или похожих вещей, я не лезу. Но вопросы экономики надо курировать лично, пресекая махинации, попыток которых ранее хватало. Да, мне пришлось чистить даже собственную канцелярию, пока не был найден баланс.

— Ваше Величество, всё готово, — произнёс хмурый Пафнутий, вошедший в кабинет.

Пытаюсь понять, о чём речь, чего-то я совсем погрузился в документацию.

— Идём, — поднимаюсь с кресла и сую кинжал с пистолетом в тайные карманы камзола.

Бабарыкин одобрил моё решение носить оружие. Пока непонятно, сколько врагов затаилось, ожидая довести замыслы до конца, лучше поберечься.

В сопровождении пары охранников и камергера захожу в скрытую от любопытных глаз комнату. Отсюда удобно спускаться в подвал, где у меня расположены камеры. Катя всегда возмущалась наличию во дворце пыточной, как она её называла. Но работа императора весьма многогранная, и бывают случаи, когда необходимо лично допросить преступников или провести тайную встречу. Не будешь же ради этого ездить в Петропавловскую крепость или за город? А так всё удобно, людей привозят через чёрные ходы, которых во дворце хватает.

Думаю, мало кто удивится, что я не люблю казематы и тюрьмы. Проведя в темнице большую часть жизни, начинаешь ценить волю и свежий воздух. Здесь же на плечи будто свалился тяжкий груз, а дыхание спёрло. Сегодня меня ждало две встречи. На самом деле, поймано гораздо больше мятежников, но я хочу посмотреть в глаза только двоим.

Несмотря на массивную дверь, смазанные петли даже не скрипнули, открыв передом мной небольшое помещение, освещаемое двумя лампами. Вытяжка здесь работает хорошо, поэтому кроме копоти нет никакого запаха гари. А вот иных ароматов предостаточно, в том числе страха. Пусть это прозвучит банально, но он будто висит в воздухе. Оно и немудрено. Пленник явно не заблуждается насчёт своей участи. А стойкостью духа он никогда не отличался. Это же вам не интриги со словесными кружевами, завлекающие излишне доверчивых людей в расставленные сети.

Александр Нарышкин растерял весь лоск и предстал бледной тенью блистательного вельможи, обладавшего немалой властью. И надо заметить, что именно я позволил ему взлететь столь высоко. Не сказать, что бывший обер-шенк играл судьбами людей, но он мог разрушить чью-то карьеру. Подобными вещами аристократ не увлекался, хотя было несколько скандалов, связанных с его именем.

Сейчас же главарь заговорщиков смотрел на меня с надеждой, но старался сохранить спокойствие. Получалось у него неважно, но бывает и хуже. По краям двери встали Пафнутий с Анисимом, а я сел на стул. Лишним людям лучше не доверять таких разговоров. Камергер с помощником — люди проверенные, а вот насчёт остальных я не уверен. Ещё в комнате присутствовал Антон, люди которого и захватили Нарышкина с частью соратников, при попытке сбежать в Ревель. Киваю братцу и смотрю на предателя.

— У меня один вопрос. Зачем?

Лицо пленника некрасиво скривилось, будто внутри него происходила борьба, а ещё он хотел соврать. Но быстро себя одёрнул и ненадолго задумался.

— Вы встали на путь уничтожения старых родов и влиятельных помещиков с заводчиками. Это недопустимо и неминуемо приведёт к ослаблению империи.

Сколько пафоса! Спаситель отчизны нашёлся, никак не меньше. Стараюсь сдержать усмешку и произношу спокойным тоном.

— Ведь вы образованный человек, бывали в Европе и даже поддерживаете тамошние прогрессивные веяния. На дворе не только век просвещения, но наступает эпоха механизмов и пара. Если Россия не начнёт меняться, оставшись аграрной и сословной страной, то она отстанет и начнёт слабеть именно из-за этого. Нам нужно как можно больше грамотных людей, а ещё новые формы хозяйствования с управлением. Что мы с вами не раз обсуждали, — произношу спокойно, будто возвращаюсь к прерванной беседе, — При этом никто не отстраняет аристократию от власти. Просто ей теперь надо доказывать своё право на привилегии. Сравните Англию и Францию, благо вы бывали в обеих странах. Париж потихоньку теряет свои позиции, потому что вовремя не перестроился. То же самое касается Австрии и Пруссии. Более прогрессивный и гибкий Берлин в итоге станет главенствовать в немецких землях.

У меня нет желания заниматься философскими спорами, но хочется понять, что толкнуло множество неглупых людей на мятеж.

— Нельзя мерить одним аршином Русь и Европу. У нас особый путь, завещанный предками, который вы всячески попираете. Наши пращуры ковали мощь державы, сделав её великой империей, — наконец не выдержал Нарышкин и сорвался на злобное шипение, — А вы захотели отнять наши права, передав их безродным, а то и простолюдинам. Более того, именно ваши реформы разоряют людей, отнимая у них крестьян и нарушая вековые договорённости. Будто без вас, при Петре Великом или его дщери, Россия не развивалась. Наоборот, именно при этой ветви Романовых, к которым вы имеете дальнее отношение, наша страна стала сильной. И старые роды всегда являлись опорой трону. Но вдруг кому-то захотелось низвергнуть основу, на которой стояла империя. А ещё и церковь вам помешала, надо было её ограбить, во имя реформ помогающей черни.