Из конференц-зала мы вышли необычайно сплоченные, словно слившиеся в единое целое. Связанные одной целью. Впервые я почувствовал единство, как с «титанами». Я был уверен, что безо всякой эмпатии почувствую намерения парней. Надеюсь, и они тоже сумеют стать шестеренками одного механизма, как в «немецкой машине», катком проехавшейся по противникам четырежды: в 1954, 1974, 1990, 2014.

Как мое счастливое число — тройка, так у них, похоже, четверка, только девяностый в систему не вписывается.

Расходиться по номерам не хотелось, чтобы не терять это чувство единства, мы столпились в коридоре, перешучиваясь и мечтая, как завтра мы разделаем англичан.

Простояли минут пятнадцать, пока не подошел задумчивый Бердыев.

— Парни, расходимся. Не засиживаемся. Спать! Завтра нужно быть в форме. Если у кого ипохондрия, обратитесь к медикам за успокоительным. Завтра трудный и ответственный день.

Недовольно погудев, мы начали расходиться.

В номере после душа я долго вертелся волчком в кровати. Какой там спать! Такое событие! И я в центре. Стоило начать засыпать, и я оказывался на воротах, куда летел мяч. Я прыгал, чтобы его отбить, и просыпался снова и снова.

Уснуть удалось только в полдвенадцатого.

Но, зная, что все будут психовать накануне игры, время подъема сдвинули на восемь, однако в семь я был как штык, бодрым и полным сил, энергия аж бурлила, гнала в бой. Но играть мы будем только в пять. Главное не перегореть к тому времени.

Это был самый длинный день в моей жизни и один из самых нервных.

В девять — медосмотр, и аж до полдвенадцатого. Нас будто в космос отправляли. Хорошо, что не появилась дополнительная проверка на полиграфе! Микроб мог не пройти.

В двенадцать — завтракообед, который в командном расписании записан как ланч, полтора часа отдыха, чтобы добрали сна те, кто не выспался ночью.

И вот мы сидим в раздевалке, взбудораженные и воодушевленные.

Выступил Непомнящий, повторил вчерашнюю речь. И мне подумалось, что, действительно, нам остается только отодвигать игру подальше от ворот. Англичане и издали могут приложить, и на угловых-штрафных, и вверху, и вообще мощные ребята. Ну, родоначальники, так его, футбола!

Ну и ложка дегтя: нас не восприняли всерьез, потому судьи, не имея соответствующей установки, раньше относились к нам лояльно. Теперь же никто нам не даст играть спокойно. Пусть мы будем сильнее. Пусть! Но нас просто засудят — есть такая практика и такая традиция. Поэтому не прижиматься к воротам. Ни в коем случае не прижиматься к воротам! Только вперед. Вперед, вперед, вперед! На износ. До последнего дыхания.

После Непомнящего слово взял… врач-суггестор. Начал за здравие, закончил установкой, что мы крутые и все сможем. Я абстрагировался, Микроб, зная, что это за человек, тихонько выскользнул в душ, чтобы не слышать его — ему делалось плохо от внушения.

Только запасные были в печали, потому что основной состав тот же. У Микроба есть надежда выйти во втором тайме, Кокорин надежду потерял и потух. На него больно было смотреть. Бесхитростный и менее амбициозный Сэм проникся атмосферой азарта.

Тактика та же: яркий атакующий футбол. Ударить первыми и деморализовать противника. Так начать, чтобы все обалдели!

— Время! — сказал Непомнящий.

Мы вскочили синхронно, словно повинуясь мысленной команде, и бутсы зацокали по плитке. Я шел в числе последних, чтобы не отвлекаться и разжечь за грудиной внутренний огонь. В этот раз получалось легко. Шагая, я отмечал, как обостряются слух и зрение, как отсекается все ненужное.

Обычно, когда выходил на такой огромный стадион, на пару секунд рев трибун оглушал, сейчас — нет. Я бросил взгляд на небоскребы делового центра, на ревущие трибуны, где колыхалось множество красных знамен.

Почти все болельщики, чьи фавориты вылетели с чемпионата, болели за нас, но все равно их было меньше. Трепетали английские флаги и флажки, гордо так реяли, и чувствовалось в этом некое превосходство. Но ничего!

Помахав болельщикам, футболисты рассредоточились на поле, я встал на ворота, попрыгал, поприседал, коснулся штанги и напрягся, превратившись в зрение и слух, а на краю сознания вертелось: «Если продуем, если не получится победить, есть еще „Титан“, уж тогда в Лиге Европы мы всех порвем».

Нет! Мы выиграем! Англичане, гоу хоум!

Свисток! Понеслась! Красно-белые против бело-небесно-голубых.

И наши погнали деревенских. То есть наглов. То есть англичан. Хотя, если присмотреться, родовых англичан там треть команды, а остальные… африканцы, балканцы, поляк и целых четыре игрока с Ямайки.

Пока игра была на их половине поля, я бросил взгляд на нашу скамейку, увидел качающегося Бекиевича с четками в руках, что-то пересматривающего на экране большого планшета Валерия Кузьмича.

Тактика сработала. Англичане просто не поняли, что это такое неправильное происходит на поле. Ведь положено родоначальников футбола побаиваться и выстраивать оборонительные редуты, только изредка выстреливая контратаками. Вон и защитников у нас вроде как пять по расстановке — значит, советские готовятся обороняться.

И тут на тебе!

Мы не оборонялись! И защитников у нас было не пятеро, а всего трое. Края же мчали вперед, разгоняя атаку и создавая преимущество в атакующей линии. Ну какие это защитники, когда вон впереди Тюкавин с Дзюбой, а крайние наши — с ними наравне, а то и выше!

Первые минуты казалось: вот сейчас, вот сомнут ребята противника, додавят до гола… А не выходило. То есть давление выходило, бег выходил — все носились, как наскипидаренные. А вот ударов точных в створ ворот, опасности там и около — как бы и никакой.

Карпин и Тихонов по очереди выскакивали к самой кромке поля, заряжали и гнали парней вперед.

Туда! Туда! — показывали руками.

— Ворота — там! — махал Карпин.

А англичане постепенно, да почти и сразу, приободрились, подтянулись, оскалились — и тоже побежали! О-о-о! Пошла заруба! Волна на волну! Наши — туда, эти — сюда! Да все на скоростях, на скоростях!

Кстати, возможно, эти скорости и мешали что нам, что им. Отсюда ошибки в последней трети поля, неточные удары и неудачные подходы. Наверное, игра смотрелась с трибун здорово, потому что шум стоял — мама, не горюй! Болельщики орали, как резаные, весь первый тайм. Мы друг друга не слышали. Только видно было, как то Карпин, то Тихонов срывались с места, вылетали к кромке поля и — туда, туда, все туда!

Еще и судейство было по-английски. То есть арбитр давал побиться в поле, не давил свистками, не ломал игру. С другой стороны, так ведь и травмироваться недолго. Да, это не явные удары по ногам, но все равно опасно же!

Свисток!

Я встал на цыпочки, силясь разглядеть, что там, в чужой штрафной. Что? Дзюба?

Фол в нападении. Судья показал четким и понятным жестом, что Дзюба в чужой штрафной при развороте локтем зацепил защитника. Артём здоровый, гад. Его локоть пришелся англичанину по уху. Вон, валялся, как будто пулю в голову словил. А Дзюбе — горчичник.

Ну, это не страшно. Страшно, когда на желтые подсаживают защитников. Это они все время в подкатах стелются, толчками оттесняют от мяча, подталкивают в спину исподтишка. Там только приглядеться…

Сглазил. Пригляделись.

Судья свистит и четко рукой — на точку. Стадион орет не переставая.

Да что случилось-то? Эй, судья! Не было удара по ногам, не было! Это же все передо мной!

Айвен Тоуни врывался в штрафную, отпустив мяч. Коровьев стелился в подкате — и успевал ведь! Но нападающий поставил ногу вперед и справа. Не к мячу — против защитника. И тот, уже убирая свои грабли, поджимаясь, чтобы не скосить, краем бутсы чиркнул по щитку.

Англичанин упал, притянул к груди типа травмированную ногу, изобразил страдание.

Удара — не было! Травмы — не было! Ну?

А правило теперь такое. В штрафной не удар смотрят, а касание. Касание по ногам было? Было. Нападающий упал? Упал. С мячом шел он? Он.

Пенальти. Пенальти и желтая карточка нашему защитнику. Кто там будет исполнять? Правый краек, Коул Палмер? Звезда, сияющая одинаково ярко в обеих реальностях, но еще не набравшая авторитета, чтобы мне его бояться.