Но не гол.

Да ладно! И так хорошо.

Свисток судьи.

Конец игры. Что, блин? Конец? Игры? Мы их всухую раскатали? Вот это да!

Англичане рухнули кто где стоял. Их защитники-ветераны, Кайл Уокер и Киран Триппьер, для которых этот мундиаль последний, не скрывали слез.

А тем временем стадион, забитый английскими болельщиками, затих. В этой мертвой тишине наши водили хоровод в центре, а мне просто хотелось упасть и слушать, как колотится, успокаиваясь, сердце.

Победа! Даже если продуем в финале, все равно поедем домой победителями.

Вот! Вот это есть — великая игра футбол.

Когда я, ошалелый от радости, шел в раздевалку, в ушах еще стоял рев и свист трибун, перед глазами мельтешили спины защитников, мяч метался по полю.

Играя с Бразилией, я устал гораздо больше: было дополнительное время и пенальти. Теперь же радость просто захлестывала волной и несла, несла, смывая усталость и голод, как одежду во время шторма, и оставалась чистая эйфория.

О-о-о, что творилось в раздевалке! Кокорина качали и подбрасывали, Микробу батончик не давали съесть, то Федор летал вверх-вниз, то мой отличившийся тезка. И если у Микроба все впереди, то Кокорин — по футбольным меркам ветеран. Скорее всего, это его последний чемпионат мира. Даже если бы я не участвовал в игре, одного взгляда на него было достаточно, чтобы ощутить душевный подъем. Это был его последний шанс, и Саня им воспользовался!

Только Артем Дзюба, который тоже ветеран, был не весел: он понимал, что сильно подвел команду, и его теперь вряд ли выпустят. И еще Тюкавин печалился, прикладывающий лед к ушибленному колену. Рядом с ним на корточках сидел наш врач, ощупывал его ногу, и эта троица, расположившаяся рядом, словно излучала отчаянье.

Представилось, что там, в раздевалке англичан. Наверное, настоящий траур. Потому что ладно бы Аргентине проиграть или Италии, а так — всухую продули аутсайдерам, которых и в четвертьфинале никто не ждал. Но такова жизнь: по закону равновесия, если где-то смех и пляски, в другом месте должны быть печаль и слезы.

Откуда им знать про особенность советского человека находить резервы, когда отправили в нокдаун, и не просто подниматься, а становиться сильнее. Нас загнали в спортивную резервацию, желая наказать, заставить деградировать, но мы даже в таких условиях выиграли у англичан!

И очень жаль, что футболисты «Рейнджерс», с которыми у «Титана» давние счеты, сидели на скамейке. Весь мир смотрел игру, потому судьи не решались топить нас открыто: это мировой скандал! А мелкие пакости не помешали нам выиграть.

Наши праздновали. Карпин приволок две бутылки шампанского, встряхнул, открыл обе и с двух рук поливал парней, с открытыми ртами кидающихся в пенные струи. В душ никто не спешил, и я решил освежиться первым.

Жуя батончик, я принимал душ. Наша команда добилась наилучшего результата за все время участия в чемпионатах мира! В чем секрет? Во мне и Микробе? Может быть, но скорее нет. В государственной заинтересованности и косвенном участии самого Горского.

В той реальности, что ли, мало талантливых парней? Навалом, в такой-то огромной стране. Просто система слишком коррумпирована, вникать начнешь, как там и что работает — противно делается, и долго не хочется смотреть футбол, гниль эта словно видна и чувствуется. Футболисты — не столько мастера своего дела и надежда страны, сколько расходники. Денисов просто так, что ли, на уши клуб поставил, требуя, чтобы гонорары отечественных футболистов равнялись тем, что получают легионеры? Не от них зависит, будут ли они играть, а от воли зажравшихся чинуш и того, как повезет.

Когда я вышел, освежившись, ликование продолжалось. Пиняев, которому тоже не везло, и его не выпускали в поле, скакал с таким же низкорослым Микробом, схватившись за руки. Кокорин, положив руку на плечо Сэма, хлебнул шампанское с горла и отдал бутылку казаху, тот тоже к ней приложился.

Валерий Кузьмич наблюдал за подопечными с тихой радостью. Нет, он был счастлив, зачем-то держал радость внутри, но она все равно рвалась наружу. Казалось, если выключить свет, его глаза будут сиять.

— Парни, спасибо за игру, — наконец проговорил он, и в раздевалке воцарилась тишина. — Это было дерзко, профессионально и красиво. Самый зрелищный матч, судьи не ломали игру. Поздравляю всех нас с победой!

— Ура! — заорал Кокорин, его крик подхватили, захлопали себе и боевым товарищам.

Сейчас в Сиэтле 19:20, а в Москве 05:20 — прямая трансляция идет в неудобное время и начинается в три часа ночи, вечером должны показать повтор. Но уверен, что страна не спит, страна смотрит, и миллионы счастливых людей пойдут на работу невыспавшимися. На Дальнем Востоке двенадцать дня, но там уже среда, и тут опасность гораздо большая: может встать рабочий процесс, будний день ведь! А тут наши с англичанами играют! Как пропустить такую эпическую битву?

На месте начальников производств и ведомств я выделил бы несколько часов на просмотр и продлил бы рабочий день… Но это так, мысли. Как оно на самом деле, остается догадываться, и до чего же жаль, что мы не со своим народом!

Правда, на одиннадцать вечера, после игры Аргентины с Бельгией, запланирована еще одна прямая трансляция: герои будут говорить со зрителями, в каждом городе развернут огромные экраны, и, если повезет, кому-то даже удастся задать вопрос.

Так что тренеры следили, чтобы парни оставались в кондиции: страна должна видеть своих героев.

Беснование длилось минут двадцать, после чего, тренеры погнали всех в душ и — на автобус.

Вспомнилось, как Звягинцев мечтал поехать на чемпионат мира, окунуться в эту атмосферу праздника, а теперь я сам ее создаю! Уверен, что после сегодняшней игры у нашей команды появились новые фанаты в разных уголках мира.

Мы погрузились в автобус, огражденный от болельщиков полицейскими. Ощущая тревогу, я одним из первых юркнул в автобус и уселся в середине салона, у окна, поглядывая на пестрые группы болельщиков. В глаза бросилась компания, где у троих на плечи были накинуты английские флаги, а у двоих — красные. Это как когда наша команда разделилась: кто-то болел за Уругвай, кто-то — за Португалию.

Прежде, чем автобус тронулся, Бердыев взял микрофон и проговорил:

— Товарищи, попрошу минуту внимания! Понимаю, что ситуация располагает к отдыху и легкомыслию, но работа еще не закончена! Потому сразу после ужина мы отправимся в конференц-зал смотреть игру Аргентины и Бельгии. Победитель, возможно, станет нашим соперником.

— Вероятность этого, — сказал Тихонов, — тридцать три процента. У нас ведь еще Ирландия — Италия и Швеция — Уругвай. И — полуфинал.

Только он смолк, у него забрал микрофон Карпин.

— Вы только представьте! По-лу-фи-нал! У нас! На чемпионате мира!

«Я вас всех люблю! — говорили его глаза, жесты, улыбка. — Каждого расцеловал бы! Да поймут неправильно и — субординация».

Валерий Кузьмич, стоящий рядом, улыбался уголками губ и смотрел на него и на нас так, как родитель наблюдает за детьми и радуется их успехам.

Автобус тронулся, и все расселись по местам.

Перед ужином мы разошлись по номерам. Я, пока ехал, пропотел и захотел переодеться. Не успела дверь закрыться, как постучали. Я подумал, что это прибежал Микроб, который не знал, куда девать радость, открыл ему.

В коридоре стоял наш третий вратарь, Максат Тойлыев, который уличал меня в сверхъестественных способностях. Опять, что ли, заладит любимую песню? Бесчисленные медицинские проверки ни в чем его не убедили?

Перекладывая из руки в руку бутылочку воды, он спросил:

— Можно?

Я посторонился.

— Ну, проходи.

— Александр, приношу свои извинения за то, что сомневался в твоем таланте. — Он чуть склонил голову.

— Брось, Макс, — улыбнулся я, стянул футболку, чтобы поменять ее на более свежую. — Забыто.

Он криво усмехнулся.

— Хоть ты и не оставишь шанса ни мне, и Полозу, никому — спасибо за игру и за победу.