Непомнящий таинственно промолчал.

— Вот же повезло! — вздохнул негр и завел мотор.

Прежде, чем залезть в салон, я оглянулся на стадион. Легкий и воздушный, он будто парил в рассеянном свете на фоне темного неба и светящихся вдалеке небоскребов. Спасибо тебе, Соу-Фай, здесь я был счастлив и оставил частицу своей души!

Музыка в отеле грохотала так, что было слышно на улице. Под козырьком курил Карпин, увидел нас, помахал рукой, кивнул на здание и показал «класс».

Мы с Микробом, как две голодные акулы, стремились не на музыку, а на едва уловимый запах еды. А может, нам только казалось, что этот аромат щекочет ноздри. Еда туманила разум и влекла, как те вожделенные котлеты, которые мне нельзя было есть перед боем несколько лет назад.

Ворвавшись в столовую, мы сперва уселись за свободный столик и проглотили пару стейков, запивая свежевыжатым апельсиновым соком, и только потом осмотрелись и остолбенели. Это не то место, где мы столовались! Это крутой ресторан! Если бы не знакомые лица вокруг, подумал бы, что мы заскочили не туда.

На фоне огромного полотна, переливающегося всеми цветами радуги, пела Билли Айлиш. На подобии танцпола выплясывали Сэм, Тюкавин и Кокорин. Столы и стулья поменяли. Официантки, сновавшие с подносами, были на любой вкус и цвет.

Вспомнился наш Колесо, он, наверное, косоглазие заработал бы. Думаю, если найдутся желающие, эти девушки будут на все согласны, и среди них наверняка есть такие, как покойная Энн.

Пока нас с Микробом проверяли, все тосты были сказаны, формальности соблюдены, огромный экран на противоположной от входа стене выключили, и началась самая приятная неформальная часть мероприятия.

Насытившись, я отыскал в полумраке Непомнящего и спросил:

— Когда я увижу Дарину?

Он протянул мне планшет, где было расписано, кто и когда выходит на связь с родными.

— Через два часа. Сейчас в Москве раннее утро, и в больницу все равно не пустят.

Раз будет связь с Риной, значит, с ней все хорошо, и не о чем переживать. Потому, насытившись, я пустился в пляс с Микробом и остальными. Ко мне придвинулся Сэм и спросил:

— Слышь, а кто такой Барановский?

— Боксер. — Я вспомнил парня, которому добровольно проиграл во время турнира в честь дня рождения Горского. — А что?

— Нас тут разные люди поздравляли, пока вас с Федором не было. Так вот, этот боксер говорил тебе спасибо и показывал чемпионский пояс какой-то, не очень в них шарю.

— Дрались мы с ним как-то, — уточнил я и подумал, что все-таки то сложное решение было правильным: ну что мне тот бокс? А у парня теперь имя, карьера… Все равно я выиграл бы с помощью способностей, что не совсем честно.

К часу ночи спать не хотелось, и я убежал на сеанс связи раскрасневшийся, с сияющими глазами.

Рина тоже выглядела свежей и отдохнувшей, а рядом с ней на белоснежном белье лежал наш ребенок, маленький, красный, с жиденьким пушком на голове, и дергал ручками и ножками. А в фильмах показывают таких красивых новорожденных! Потому что им больше месяца. Наш тоже будет красивым, когда подрастет.

— Как ты, родная? — спросил я.

— Ты же видишь, — улыбнулась Рина и подмигнула. — Я умею быстро восстанавливаться.

Непонятно только, почему не воспользовалась способностями, когда попала в больницу. Спрашивать об этом я, конечно же, не стал.

— Ты бы видел, что тут было! Представь: девушка рожает… Тяжело рожает. Родила и просит не показать ребенка, не спрашивает, все ли в порядке… Единственный вопрос: они или наши?

Я рассмеялся, Рина продолжила:

— Роженицы, кто был в состоянии, смотрели игру на сестринском посту. Когда Денисова удалили, такой вой стоял, что я сквозь сон слышала. А по радостному визгу поняла: победа! И тут за окнами, как в новый год, салюты — бам! Бам! Бам! Все небо цветное, светло, как днем! Вы герои. По телику и в новостях только о вас и говорят. Как же я тобой горжусь!

Моя жена мечтательно зажмурилась и проговорила:

— И безумно хочу тебя обнять. Как же я соскучилась! Вы когда прилетаете?

— Послезавтра вечером, — ответил я. — Завтра парни поедут смотреть Лос-Анджелес и в Голливуд заглянут.

— Парни? А ты?

— Останусь в отеле. Так нужно. Не хочу рисковать, тут случалось… всякое.

— Ты про отравление вашего защитника? — уточнила Рина.

— Просочилось все-таки?

— Да. Я жутко переживала за тебя, ведь цель — ты. Наверное, из-за этого все и пошло не так.

Я испытал укол вины и потупился. Вот же черти! Все-таки растиражировали новость!

— С Коровьевым все более-менее в порядке. Он полетит с нами и продолжит лечение дома. Все, переживать не о чем. Скоро увидимся. Первым делом я поеду к тебе. Надеюсь, меня пустят в палату, и с сыном я поздороваюсь.

Интересно, передался ли ему дар?

— К тому времени меня переведут в общую палату. Ты ж понимаешь, что я не хочу так быстро… ну-у…

— Понимаю все. Жди! И пусть мысль о скорой встрече греет тебя так же, как меня.

Мы молча смотрели друг на друга. У Рины все было написано на лице, я кожей ощущал ее взгляд, и становилось спокойно и уютно. А еще, помимо нежности, проснулось влечение. Месяц воздержания — не шутки, молодой организм требовал своего! Но с этим придется немного повременить.

Сегодня я был последним, меня никто не выгонял из переговорной, но к Рине явился врач, глянул на меня, расплылся в улыбке.

— Нерушимый? Тот самый? Вы — герои! Спасибо за игру. Прошу прощения, но…

— Понимаю, — кивнул я и простился с Риной.

Безудержного веселья больше не хотелось, захотелось тишины и домашнего уюта, и я отправился к себе в номер, мысленно молясь, чтобы там не оказалось эскортниц, которых придется выгонять. Открывал дверь и трепетал, но там оказалось пусто.

Выходит, Гусак ошибся, и никто меня не будет убивать? Может, рискнуть и посмотреть город — когда еще предоставится такая возможность? Нет. Перетерплю день — и домой!

Есть люди, мечтающие о публичности и мировой славе. Кто бы знал, как я от всего этого устал! Шум, гам, бесконечные встречи с западными журналистами и политиками — в том числе вчера вечером, в день, отведенный для отдыха. А потом еще сегодня утром.

И вот наконец мы в самолете, разгоняющемся по взлетке. Я занял место возле иллюминатора и провожал взглядом Америку. Рядом дремал Микроб. Впереди сидел Коровьев, его привезли накануне вечером, и он рассказал, что чувствует себя нормально, только очень быстро устает. Из побочек остался опущенный слева угол рта, из-за чего выражение его лица казалось презрительно-недовольным.

Самолет вздрогнул, взлетев, и я уставился вниз, на отдаляющуюся землю, на крохотные погрузчики и уменьшающееся здание аэропорта.

Вот и завершилось мое знакомство с Америкой. Я увожу положительные впечатления, несмотря на некоторые моменты. Даже таможенники особенно нас не мучили, отпускали скорее как друзей, а не как опасных визитеров.

— Гудбай, Америка, о-о-о, — с закрытыми глазами запел Микроб, — где я не буду никогда. Услышу ли песню…

— Которую запомню навсегда, — подпели ему с галерки, и один голос точно принадлежал Денисову.

Бессмертный «Наутилус» вне возраста!

Из Лос-Анджелеса в Москву лететь двенадцать часов, мы вылетели в 13.00, и во столько же прибываем. Мы движемся навстречу солнцу, и оно для нас вроде как будет стоять на месте. Где бы мы ни пролетали, время будет колебаться в районе 13.00 — то есть как будто бы застынет. А мы, получается, перепрыгнем через день, но он для нас будет вполовину длиннее с учетом часов, проведенных в самолете.

Казалось, что время и правда застыло, шутки ли — полдня просидеть! Благо нас вез спецборт, где имелся салон с диванчиками, там можно хотя бы ноги вытянуть и комфортно постоять.

Пожалуй, самые мучительные часы в моей жизни, потому что мысленно я был уже дома, со своей командой. Сегодня в 18.00 официальное открытие стадиона «Титан», сперва выйдет наша команда, потом — три богатыря, защитившие честь земли Русской: я, Микроб и Сэм, который, правда, на Тугарина больше похож, но это второй вопрос. СССР — страна многонациональная.