Впервые за долгое время наша сборная будет биться за чемпионство, да не где-то — на территории давнего противника!

А послезавтра сборная пройдет первое боевое крещение — как не поддержать героев? В газетах о нас так и писали: «Три богатыря» — никто не вникал, что мы будем насиживать просидни на скамейке. Нас с Микробом ради приличия, может, и выпустят, а вот Сэма — очень и очень вряд ли. А вот самого Бекханова этот факт, похоже, не смущал — вон как фантам машет.

Нас провожать пришли и школьники целыми классами, в сопровождении учителей, и студенты, симпатичные женщины и старушки, молодые мужчины, старики и даже инвалиды в колясках. Я в микрофон пообещал вернуться с победой, Микроб спел гимн «Титана», и почти все подпевали ему.

И если раньше, когда нежился в объятиях Дарины, в душу закрадывалась мысль все бросить, то теперь я окончательно понял: обратного пути нет. Слишком много людей в меня верят.

Под рев толпы, щелчки фотоаппаратов, ловя летящие в нас цветы, мы направились к серебристо-белому автобусу с эмблемой «Титана», окруженному нашими парнями, которые приняли на себя натиск толпы, раздавая заранее заготовленные знамена и ленты с автографами.

В автобусе меня ждала Рина, Микроба — Ольга, которая сфотографировала нас втроем, чмокнула в щеку Федора, но он окаменел и отодвинулся. Моя жена обняла меня, прижалась крепко-крепко и поцеловала, будто в последний раз. Неужели она тоже чувствует нависшую надо мной угрозу? Или так только кажется?

Мы с минуту просидели, обнявшись и уткнувшись друг в друга носами, потом она все-таки меня отпустила и убежала. Автобус тронулся. Народ спохватился и побежал следом, проезду, впрочем, не мешая.

В Москве нас встретили сопровождающие, провели на динамовский стадион — сперва в раздевалку, чтобы мы переоделись в красно-белую форму национальной сборной, потом сопроводили в огромный уже знакомый конференц-зал. Основной состав рассадили на сцене: тренеры заняли места за столом, футболисты — отдельно стулья, выставленные в линию.

Запасные такой чести не удостоились. С нами как будто не знали, что делать: на сцене мест не осталось, те, что предназначались нам в зале в первых рядах, оккупировали журналисты, потому нас загнали на плохо освещенную галерку. Только сейчас Сэм понял, что его участь — галерка, и погрустнел. Особенно расстроенным выглядел Кокорин, который привык к славе и все не мог смириться с ролью второго плана. Он словно транслировал мысль: «Только выпустите меня — и я вам покажу кузькину мать! Всем. Догоню и еще раз покажу!»

Пресс-конференция началась. Пожалуй, впервые было обидно, что я не на сцене и запасных не снимают. Больше даже не за себя обидно — за людей, которые в нас верят.

Хотя чего это я? Народная любовь краткосрочна. Когда начнется чемпионат, о нас с Микробом будут вспоминать, только когда мы на поле. Стоит ошибиться — и все, ты чмо кривоногое.

Вопросы были стандартные, я слышал их десятки раз, а Денисов, имевший скучающий вид — так и сотни раз. Но людям нужно было видеть своих героев и верить, что все будет хорошо, эта накачка проводилась — для них.

Длилось мероприятие полтора часа. Набыченный Микроб весь извертелся. Сэм потух. Остальные тоже подустали и с огромной радостью аплодировали, когда все закончилось.

Потом мы отправились в столовую. Коллектив разделился: тренеры отдельно, основной состав сам по себе, и мы, отщепенцы. К нам троим подсел Топчи. Руслан был возбужден перспективой посмотреть заграницу, ведь сведения о западных странах у нас были весьма скудными, и говорил без умолку, с набитым ртом.

У меня воспоминая о загранице были, да, но — из прошлой жизни. Англия этого мира мало отличалась от того, что я вычитал в Интернете. Но расхождения все же имелись. В моем мире, где нет СССР, тоже близился чемпионат мира, но пройдет он без нашей страны. Интересно, какой там состав итальянской сборной? Италия ближе к СССР, чем Англия, и разница с той реальностью должна быть большая.

Если молодые запасные хотели просто посмотреть заграницу, то мне интереснее было сравнить «здесь» и «там», все-таки Звягинцев много смотрел блогеров-путешественников.

Вылетели мы в четыре вечера, из холода и мороза — в субтропики. В Милане, наверное, уже магнолии цветут. В первую половину завтрашнего местные покажут нам город — хотя что там увидишь за пять часов? А после обеда мы будем играть — надо полагать, запасные против основного состава. Самолет был полон: помимо футболистов, летели отечественные журналисты из разных республик — надо же объективно освещать ситуацию.

Грядущий матч — по сути, боевое крещение, он покажет, насколько мы готовы к более серьезному испытанию. Справимся?

Посмотрим.

С одной стороны, мне хотелось, чтобы команда проявила себя достойно и не осрамила честь СССР. Но с другой, профессиональная ревность скрипела зубами и желала нашим поражения — так их за то, что на скамейку меня посадили!

Как все-таки много в нас дерьма, в том числе во мне! Неудобно стало за собственные мысли.

Пусть наши победят!

Летели мы над облаками, и видами насладиться не получалось, лишь над горами появились разрывы — хоть немного красоты показали: заснеженные вершины, отсвечивающие золотом, угольно-черные ущелья. Все такое маленькое, словно игрушечное!

Международный аэропорт Мальпенса тоже казался крошечным, но сверху напоминал скорее аэродром. Вроде такой же был и в той реальности: длинное здание аэропорта с ответвлениями терминалов, окруженных готовящимся к взлету авиалайнерами.

Один отсоединился от телескопического трапа и покатил к взлеткам. Красиво. Футуристично.

Таможенную зону мы прошли быстро, никаких проблем и претензий к нам не было. Сверили фото, поставили печать в загран — да, у нас он был. У меня и динамовцев — так со времен поездки в Англию, паспорта остальных лишились невинности посредством штампа.

Аэропорт был не лучше и не хуже отечественных. Пока шли к выходу через зал, все наши озирались. Среди ожидающих было много африканцев, мусульманок, закутанных по самые глаза, с выводками разновозрастных ребятишек. Воздух полнился парфюмом, детским визгом, выкриками на разных языках, перекрываемыми объявлениями о прибывающих и отправляющихся рейсах.

Чем-то это все напоминало фантастическую космическую станцию, где пересекались разные расы. Наш молодняк под ноги вообще не смотрел, только по сторонам. Топчи постоянно отставал, что-то фотографируя.

Наша делегация интереса ни у кого не вызвала. Директор команды подошел к двум милым итальяночкам с табличками «СССР», и они, щебеча на неплохом русском, поманили нас к выходу.

Мы с Микробом и Сэмом шли в хвосте процессии и не слышали, что они говорили.

И вдруг я ощутил чей-то пристальный взгляд. По спине продрал мороз, волосы встали дыбом, захотелось пригнуться, спрятаться за широкую спину Коровьева. А вдруг меня прихлопнут именно сейчас? Не как вратаря, который всем малину портит — как опасного одаренного?

Я огляделся и не нашел того, кто на меня смотрел. Паранойка разыгралась. Теперь я ни н минуту не буду чувствовать себя в безопасности. Может, на экскурсию завтра не ехать и вообще из номера выходить только на игры?

На улице было тепло, градусов двенадцать, вокруг зеленела трава. Южное солнце слепило, аж слезы выступили. Девушки отвели нас к автобусу с изображенным мячом, он уже ждал нас и открыл дверцу. Я проскользнул в салон, пока наши фотографировались на его фоне и так, чтобы и здание аэропорта попало.

Я перевел дыхание. Паника немного отступила. Странно, раньше я не был пугливым. Или это как с женщинами, которые во время беременности приобретают всевозможные фобии. Вот и у меня танатофобия пробудилась — я ведь в ответе и за Рину и за нерожденного ребенка.

В автобусе я поглядывал на наших сопровождающих и пытался выяснить, кто из них — охрана. Скорее всего, они одаренные, а чтобы почувствовать их, надо приблизиться, просканировать каждого и услышать белый шум вместо желаний. Зачем? Да чтобы спокойнее было.