Ничего, успеется, все успеется! Ночь ведь купальская долгая-долгая… хоть и самая короткая она за лето, а все успеется!

Оттуда, где стояли парни, уже доносился смех, возгласы, звуки возни, возмущенные крики, а подале — чей-то пронзительный визг и треск кустов. Живая цепь, преграждающая путь, уже разбилась, и Велька вбежала под деревья, не встретив преграды, и тут же пришлось с визгом уворачиваться от чьих-то ловких рук. А с другой стороны тоже выскочили темные фигуры, и она чуть не попалась, но другие «русалки», вооруженные крапивными вениками, пришли на помощь, и она благополучно сбежала. Чтобы оказаться прямо посреди крапивных зарослей, сразу ощутив под ногами жгучий ковер, и это здорово! Велька тут же нарвала себе веник, завернув стебли в большой лист, и помчалась туда, где слышала визг — какую-то «русалку» догоняли сразу трое парней…

Зря, что ли, руки обожгла, ломая крапиву?

Не догнали их, конечно. Но одному из преследователей, самому настырному, от обеих досталось жгучего угощения. Велька ее, эту другую девку, которой помогла, не узнала, да и не старалась узнать! В конце концов они трое, «русалки» и парень, разбежались в разные стороны, и… Велька вдруг оказалась одна.

Совсем одна.

Тихо стало, шум остался где-то далеко. Хорошо, что все же остался, а то и растеряться можно, куда ни глянь — лес глухой, ночной. И звуки леса исконные стали слышны: скрип дерева, крик какой-то птицы в кустах и уханье совы неподалеку. И жутко стало, подумалось, что вот сейчас покажется кто-то из кустов… леший?

Ничего, сейчас она просто постоит, отдохнет немного, осмотрится и поймет, куда забралась…

Велька тяжело дышала, чувствуя, как навалилась усталость, даже шевельнуться не хотелось.

Слишком ранняя усталость! Выпей она русальего отвара — еще носилась бы по лесу.

Ничего, просто отдохнуть всего-то и нужно. Оглядываясь, она стала узнавать место, старые березы, а если еще немного влево пройти, будет кривая береза с большим дуплом. Значит, чтобы к Русальему озеру выйти, надо взять правее. Все они, «русалки», в конце концов выйдут в этому озеру, чтобы искупаться в его холодной черной воде и отпустить русалок восвояси, потому что в этом озере и скрыт проход в их навий мир.

Ей, Вельке, можно и не купаться нынче, она ведь отвар не пила, она не русалка. Но — кто знает? Вон как по лесу ей славно бегалось! Может, взяла ее русалка и без отвара? Значит, надо идти. Вот немного еще постоять, прислонившись к березе, совсем немного…

Луна выглянула полностью, стало светлее, зато тени меж деревьями легли чернее, гуще.

И вдруг — Велька даже вскрикнуть не успела — кто-то большой возник, выдвинулся из-за ее спины, неслышно, как тень, и крепко ее обнял, стиснул так, что и не пошевелиться. Она только вздохнула судорожно, дернулась, да куда там! И травы из ее венка, смятые его рукой, запахли необычайно пряно и резко.

Леший?

Нет. Человек.

Кричать — какой смысл? Да и крикнуть она бы не смогла, только замычать, потому что одной ладонью он крепко прижал ее лицом к своей груди, а держал, значит, всего лишь одной рукой — да точно ли у него их всего две, почему будто связанная крепко?

— Тихо, лиска, тихо, — шепотом попросил он, склоняясь к самому ее уху. — Поймал я тебя все-таки. Обещай не шуметь — отпущу.

Лиска?! Ириней звал ее лисой и обещал поймать на шапку. А еще раньше назвал белкой.

Но это был не Ириней, точно не Ириней, и голос не его, и вообще…

Не он.

— Не станешь кричать?

Как будто это было важно — не кричать в лесу в купальскую ночь!

Велька отрицательно мотнула головой, и крепкие объятия тут же ослабли, парень отодвинулся, дал на себя взглянуть, благо луна светила не скупясь.

Незнакомый.

— Не бойся меня, — добавил, — не обижу. И другим не позволю.

Ох ты ж…

— А если я тебя обижу? — лукаво предположила Велька. — Ты, что ли, русалок не боишься?

Она с интересом поглядывала на парня. Высокий, здоровый, широкоплечий, таких в кмети берут, да не куда-нибудь, а в ближнюю дружину. А рубаха холщовая, и не поймешь в потемках, какого цвета, но — крашеная. Вышивка по вороту и рукавам широкой каймой, света маловато, чтобы ее разглядеть. Но вроде не по-здешнему шито. Волосы не темные и не совсем светлые.

Лицо… Хорошее лицо. Вроде не такой красавец, как, к примеру, кариярский княжич Ириней, но хотелось глядеть и глядеть…

Парень только улыбался.

— Поймал я тебя, русалка. Теперь не отпущу.

Нагнулся и быстро поцеловал в щеку, потом в другую, губы его были сухие и горячие. Велька только вздохнула глубоко, не отстраняясь, удивившись попутно — ну надо же, а хорошо как! Приятно…

А сова продолжала ухать, теперь еще ближе.

Морок, что ли, продолжается? Или другой вот-вот затянет, морочней прежнего? А что, нынче ночью все возможно.

— Ты не такая, как они, — сказал парень, показав кивком куда-то далеко. — Я имею в виду, не такая, как все девки в этом лесу.

— На кикимору похожа? — уточнила Велька, наморщив нос. — Или на болотницу?

Парень засмеялся весело, глаза блеснули.

— На русалку! Но не она. Говорю же — не такая.

Вообще-то, он был прав. Отвар не пила — не такая. Но как догадался? Не спросишь — не узнаешь.

Она и спросила, лукаво взглянув исподлобья:

— А как ты догадался?

— Чую. Сейчас не могу точней сказать, а потом как-нибудь расскажу, — он легонько, почти не коснувшись, погладил ее по щеке. — Будет еще время, лиска.

Ишь ты! Время у него будет! В этом Велька очень сильно сомневалась.

— Человек ли ты? — спросила она требовательно, потихоньку сложив пальцы левой руки в знак, открывающий суть. — И имя свое назови!

Если он из навий, надо сбегать, пока не поздно.

Парень рассмеялся, ответил быстро, не запинаясь:

— Человек я, человек, кто ж еще. Меня Венко зовут. Мы… люди торговые, товары возим. Меха, булат… да чего только не возим. Мы удачливые, серебро в кошеле есть всегда, и невест выбираем, каких захотим. Но я свою вот только нашел, а как зовут ее — на знаю. Имя-то свое назови мне, а, лиска?

Да, он, и верно, человек. У Вельки отлегло от сердца.

— Зовут меня Велей, — не стала она отпираться, — только вряд ли я тебе невестой стану, купец, хоть всем ты хорош. Я тебе не подхожу.

— Подходишь-подходишь… — он придвинулся ближе, — даже не сомневайся. Веля, значит… мне нравится, как тебя зовут.

— Ну, как Светлые Боги рассудят, — вздохнула она, — а только пусти меня сейчас.

— Я русалку поймал и без поцелуя ее никуда не пущу, — он снова улыбался, глядя ей в глаза. — А потом и до рассвета не пущу. И пусть Светлые Боги судят!

Ну да, раз уж поймал…

Можно и не только целоваться. А на беду или на счастье, тут не угадаешь.

А ей от его взгляда хорошо было, тепло и радостно. Целовать ее сейчас его полное право. А вот что касается «до рассвета» — ой, вряд ли!

Но об этом она больше говорить не станет, пусть думает, что хочет.

— Так целуй, что же ты медлишь, — разрешила она.

Он другого приглашения ждать не стал, придвинулся, крепко обнял и нагнулся к ней, чуть приподнимая…

Губы его были такие же горячие, а поцелуй вышел долгий. Сладкий. Даже дышать стало невмочь, и то ли плакать захотелось, то ли смеяться, а по телу словно волны катались жаркие! И как чужое оно стало, тело, и легкое прямо до невозможности…

А парень, прервав поцелуй, стиснул ее так, что и дышать стало почти нельзя. И возражать не хотелось, убегать, прятаться — не хотелось…

Венко…

Имя у него такое, так и катается по языку, так и звенит. Венко, Венко…

Так и звала бы его, кричала бы: Венко!

А у нее дела, между прочим, обещание, сестре данное и не выполненное.

И вообще, княженка она! Княжеская дочь! Можно разве ей с купцом ночью по лесу гулять, даже если это не просто ночь, а Купала! Не обрадуется батюшка-князь такому зятю, это и без ворожбы ясно.

В голове прояснилось, вот и мысли разумные приходить стали. И до Русальего озера еще добраться надо.