— Плохо, — кивнула Велька, — но сама говоришь, что обошлось.

— А нас недавно обоз купеческий обогнал, большой! — сменила тему Любица. — Приезжали люди от них, подарки привозили, воеводы их принимали. Лесованцев там много, из звериных племен.

— Это которые оборотни? — Велька даже вздрогнула, сразу вспомнив своего знакомца Касмета.

И подумала о Венко, конечно. Он ведь, получается, гоже должен бы быть в том обозе.

— Ну да! — усмехнулась боярыня. — У них многие и оборачиваться не могут, а все равно оборотни! Так вот, один сюда прямо, в шатер, зашел, воеводу искал, говорит. Прощения просил, что в женский шатер ввалился. И тебя он увидел…

— И что? — поежилась Велька.

— Так смотрел, словно признал. Спросил, кто ты, я сказала, что боярышня хворая. Он стал лекаря ихнего предлагать, еле избавились. — Любица вздохнула, опустила взгляд: — Неспокойно мне что-то, Огнявушка. Что ему от тебя может быть нужно, не знаешь?

Велька плечами пожала — откуда знать?..

— Ты сказала кому про лесованца этого?

— А как же? Воеводе и сказала. Он сразу у шатра кметей поставил, охранять, мало ли что. Да они уже, должно быть, далеко уехали, купцы! А все равно неспокойно…

— Любушка, ты помнишь купцов-оборотней, тех, что в день сговора?..

— Что меч дарили, а потом с князем спорили? Я главного их запомнила, но это был не он. Ладно. Я тебе рассказала, чтобы ты осторожной была.

— Поняла я. Спасибо, Любушка, буду осторожной, — искренне пообещала Велька.

Оборотней тех она отчего-то боялась, особенно Касмета, который посмел утверждать, что она, Велька, чуть ли не его холопка, и так хотел ее получить, что не побоялся ссориться с самим князем. Правда, он не знал, что она дочка этого князя. И теперь еще не знает.

Если, конечно, тот нечаянный приход лесованца в шатер вообще имеет какое-то значение и он впрямь видел ее в Верилоге. А бабкины обереги Велька, хоть и не сняла, но на виду больше не носила, спрятала под верхицу.

Еще день стоял на месте княжеский обоз, ждали пробуждения княжича Иринея, боялись воеводы нарушить знахаркино указание и потревожить его сон. Чаяна от жениха почти не отходила. Велька раз подошла взглянуть: Ириней спокойно спал, Чаяна сидела рядом и за руку его держала, а на руке у него так и было надето ее узорчатое обручье. И язык бы не повернулся, глядя на них, упрекать Чаяну, такую преданную и заботливую. Ее и не упрекал никто.

К Вельке зато пришли в шатер все трое княжичей и боярин Мирята с ними, разом поклонились. Заговорил боярин:

— Вот, значит, благодарим мы тебя, боярышня Огнява. Спасла ты им брата, моего князя любимого сына. Самое время, получается, было бы теперь его оплакивать, а вот же, не пришлось. Все, что хочешь, попроси, боярышня, отказа не получишь!

Велька в ответ тоже поклонилась.

— Не за что меня благодарить, не чужие ведь мы теперь! Смогла помочь, и хорошо. А попросить, говоришь, все можно, Мирята Веденич? — сообразила она и лукаво улыбнулась.

— Не проси уговор нарушить и про нас рассказать, это только князю можно, — вмешался княжич Горибор, — а прочее только пожелай, хоть птичьего молока, все бросим и поедем добывать! — он широко улыбался Вельке.

— Все бросите и уедете, а мы с сестрой состаримся, женихов обратно дожидаясь! — рассмеялась княженка. — Нет уж, не уезжайте, очень прошу!

А боярин Мирята кряхтел и смотрел недовольно на Горибора — видно, его теперь даже шутки ввергали в беспокойство.

Утром следующего дня долгожданное случилось: проснулся Ириней. Велька с Любицей как раз к Чаяне зашли, поэтому тоже увидели, как открыл он глаза, как удивленно поглядел по сторонам, улыбнулся Чаяне.

— Боярышня? А зачем ты тут?

— Милый мой! Ну, наконец-то! — сестра даже расплакалась от радости, поэтому не видела, какое недоумение стояло в глазах Иринея.

— Пойдем-ка, — Любица потянула Вельку за собой, — нечего нам тут, успеем еще поздороваться.

Так и не узнала Велька, что случилось между Иринеем и Чаяной, поговорили они о чем, нет ли. Но когда садились завтракать, Чаяна, молчаливая, села между Велькой и Воевной. Подошел Ириней, исхудавший и бледный, одетый по-княжески, со взглядом ясным, в котором никто уже не заметил бы непонимания или сомнений. Он поклонился сначала Воевне, потом Чаяне, снял обручье и положил его Чаяне на колени.

— Благодарю за честь, боярышня Белица. Да только знаю, что недостоин я. Выбери себе кого лучшего.

Чаяна молчала, глаз на Иринея не поднимала. Боярин Мирята руками развел, дескать, что же, что я могу поделать! Княжичи переглядывались.

— Недостоин, и ладно, — кивнул Горибор, — а лучшего поискать не такой и труд, не так ли, боярышня Белица? Вон нас еще сколько, окажи честь. А ты, братец, садись да поешь, дорога ждет дальняя, сил набирайся.

Беда ушла, гнев схлынул, и все тоже, видно, вспомнили, какая Чаяна дорогая невеста и что с ее отцом и дедом мир нужен и выгоды торговые, а гневаться да ссориться любой дурак может — дело нехитрое.

Чаяна хотела подняться со своего места, да Любица, позади вставшая, руки на ее плечи положив, удержала. Встала Воевна, поклонилась.

— И тебе, княжич, за честь спасибо. На наш товар купцов хватает, выберем и лучшего. Храни тебя Боги Светлые.

Нечасто Боги те видали, чтобы княжич княжне обручье возвращал. Нельзя сказать, что не бывало еще такого, дела ведь у князей, конечно, тоже по-всякому повернуться могут. Ну а здесь причина была понятна, многие этим утром гадали, что же дальше будет между княжичем и старшей невестой. Вот и выяснилось. А ведь за последние дни, на нее глядя, немало кто уже верил, что у них с Иринеем сладится. Нет ведь такой вины, которую простить нельзя. А у девки, как говорится, только волос долгий, а ум… Да зачем девке ум? Пусть отца да мужа слушает. А беда, что только показалась да мимо прошла, — это и не беда вовсе…

Ириней еще один поклон отвесил и отошел, на княжну больше не глядел. И та словно застыла, пошевелиться боялась.

Позор это был, вот так. Словно пощечина прилюдная, хоть слова говорились вежливые, как положено. И деваться некуда было, только снести и перетерпеть. Вельке сестру жаль было, только ничего ведь не поделаешь, кто знал, что Ириней и на малость разрыв отложить не захочет!

А если бы отложил, то что? Разве стал бы он кого слушать, да хоть бы и ее? Тем более ее. Венко об этом так сказал, будто хорошо Иринея знает. Он-то, кажется, не сомневался, а Велька тогда не поняла, не поверила.

Это было еще не все, потому что вдруг со своего места встал Велемил, и шум, уже малость поднявшийся над скатертями, сразу стих. Княжич Велемил тоже подошел и поклонился сначала Воевне, потом Чаяне. И не только Велька, наверное, поняла, что дальше будет.

— Может, я и не лучший купец, матушка, но не из худших, — обратился княжич к Воевне. — Сочтете ли меня достойным? Отдаст мне обручье боярышня Белица? — перевел он взор на Чаяну, и такая надежда, с любовью перемешанная, была в его глазах, что и Велька дышать перестала. — Будь моей, Белица, отдай обручье мне и никогда о том не пожалеешь, люблю тебя и всегда любить стану! Не первый я в Карияре, но и не последний!

Опять пришлось Воевне ответно кланяться.

— За честь благодарим, купец дорогой. Тебе боярышня потом ответит…

Но княжна решила на потом не откладывать, она сразу протянула Велемилу свое обручье, которое так и не успела еще вернуть на руку, сказала твердо:

— Возьми, княжич, и пусть обручье мое будет твоим, и я буду твоя.

Правда, на жениха нового при этом она и не взглянула. Бережно, словно не веря, взял Велемил обручье, надел, и рука у него задрожала.

— Вот и ладно, — вздохнула Воевна, которая уже не знала, радоваться ей или повременить с этим, — пусть помогают вам Боги Светлые, а Лада одарит любовью да радостью на много лет!

Тут и боярин Мирята спохватился наконец, принялся поздравлять, и воевода Горыныч его поддержал, и бочонок меда с воза сняли, заздравные чаши пустили по рукам. Велька тоже вслед за Любицей хлебнула из чаши малинового меда, сестру поздравила. Но не верилось ей пока, что есть с чем поздравлять! И Чаяна что-то счастьем не светится, и Велемил, хоть и рад, да отравлена его радость, понимает ведь, что невеста с горя ему обручье дала. А дальше что будет? Это Ладе ведомо.