То же услышала Велька и от Велемила с Горибором, когда те вскоре тоже явились с объяснениями.

— Ты не сомневайся, сестрица, — сказал Велемил, — честь наша порукой, что тебе обиды ни в чем не будет, можешь на нас во всем положиться. А что именно я сестре твоей сказал, так ведь, ей-ей, и не помню уже…

— Да кто же из нас помнить станет, Огнявушка, что девицам говорить приходилось, особенно если от волнения ума словно нет как нет? — шутливо поддержал Горибор. — А братцу Велемилу и подавно помалкивать лучше, такая у него невеста разумница. И красы такой я отродясь не видал, верно? — он весело и открыто улыбался Вельке. — Но тут уж кому что нравится!

Велемил недовольно покосился на брата, но промолчал.

— Да ничего, — сказала она, исподлобья оглядев обоих, — поняла я. Спасибо за добрые слова.

Волкобой лежал неподалеку, в кустах. Велька подошла, присела рядом, погладила пса между ушами, тот ткнулся мордой ей в колени.

— Ну, извини меня, Волкобоюшка, не сердись, — сказала Велька, обнимая его за шею, — соскучилась я по тебе. Ты мне лучший друг здесь, кто бы ты ни был.

И Волкобой горячим шершавым языком лизнул ее в щеку.

Помирились.

А приданое…

Перин для Вельки в обозе ехал целый семерик, и все огромные, из лучшего, отборного гусиного пуха. Еще бы, как же княжескую дочь без воза перин замуж отправлять? И шуб богатых тоже семерик, из соболя, горностая, седой лисы, куньих и беличьих по две, все шелком узорчатым крыты. А сколько у нее шапок на таких же дорогих мехах, Велька и не помнила толком. И сколько тканей драгоценных, и еще разного добра! Вот радость-то…

То, что городов и весей на пути не было, сказывалось и на их припасах. Негде было добыть молока и творога, свежего хлеба, без пирогов тоже приходилось обходиться. Конечно, пока хватало сухарей и крупы для каши, и солонины в бочонках, взятой на всякий случай, но сколько еды нужно, чтобы кормить почти две сотни человек? Выручала ежедневная охота и, если вставали на отдых у речки, рыбалка. Раньше охотой баловались в основном кариярские княжичи и некоторые из бояр, теперь же половина мужчин из обоза по полдня проводили в лесу и без дичи обычно не возвращались.

Оба воеводы теперь были настороже, и сами ездили, и опытных кметей посылали осматривать дорогу впереди и окрестный лес, искать что-то им одним ведомое. И не всех желающих отпускали на охоту, всегда оставляли при обозе не меньше сотни оружных.

— Тихо кругом, но места здесь нехорошие, — поделился он однажды с Воевной, так, что и другие женщины слышали, — кругом старые капища лесованской богини остались. Весей их, лесованских, нет уж давно, а капища стоят, и сильные то места, говорят, даже из нынешней Лесовани сюда ездят кланяться. Ну да, помогай нам боги, проедем, не первый раз, — он выразительно оглядел женщин и девок, — но вы уж, того… обереги не забывайте, и молитесь, и друг дружку из виду не выпускайте.

— Уж не сомневайся, батюшка, — закивала старшая боярыня, — а что нехорошего от тех капищ?

— Ну, как… — погладил воевода длинный ус, спускавшийся на его окладистую бороду, — богиня эта жертвы любит, да не такие, как у нас там… дома… Ей не быков и лошадей, ей девок молодых дарить надо, парней тоже можно, лучше чтоб таких, у которых еще борода не растет. Я таких нынче и на охоту не пускаю.

И верно, самые молодые из кметей оставались теперь при обозе.

— Такими, как я, стариками, она вроде брезгует. Злобная баба, богиня огневая, боятся ее сильно, — добавил Горыныч, и Велька вздрогнула, услышав, что за богиню им следует опасаться.

Огневой богине Таре бабка ее когда-то служила. А по имени воевода богиню не назвал, поостерегся, хотя это имя тоже ненастоящее, настоящее только самым посвященным известно. И в ней, Вельке, тоже есть огневая сила, та самая. Может, потому и стало ей так беспокойно, что здесь не просто дорога, а еще и старые владения той самой богини, а значит, места ее силы?

И боярыни разом тревожно посмотрели на Вельку.

— И что же, она сама себе жертв завлекает, богиня? — уточнила та, как за язык кто дернул.

— Не сама, — нахмурился воевода, — сказал я уже, что до сих пор ездят, кому надо, сюда ей кланяться. Они или с собой девок везут, или на дороге можно поймать. В Лесовани так считают, что поймать жертву на дороге можно и богиня это одобряет. Там, в некоторых местах, каждую новую луну богине девку дарят, так если только своих, то разве напасешься?..

Кто-то из женщин тихо охнул.

Дома, в Верилоге, на самом деле человека богам отдавали, только если большая беда пришла, такая, что прямо из ряда вон! А так понарошку, посвящали «жертвы» богам во время праздников, не убивая, и ничего, боги не гневались.

— Ну, значит, я предупредил, — внушительно закончил воевода, — глядите тут. А вечером у Велесовых столбов будем, тоже место сильное, там мы Велесу-батюшке поклонимся, меда бочонок да коня отдадим, попросим, чтобы заступился. Здесь леса глухие, его места исконные. Авось приструнит огненную эту, побережет нам дорожку, договорятся, чай? Доедем!

Вечером до старого Велесового святилища добрались и жертвы принесли, и вроде принял их владыка лесной и подземный благосклонно. И у многих стало на душе спокойнее.

На следующий день утром, заплетая княженке косу, Малка со вздохом сказала:

— А до чего сладко земляникой пахнет в лесу!

— Так ведь отошла уже земляника? — удивилась Велька. — И когда это ты успела в лесу побывать? Одна, что ли? Ну, говорили же…

— Да я тут, рядышком. А пахнет, вот верьте мне, так, что прямо голова кругом.

— Другими какими ягодами, может? — заметила боярыня Любица, которая, конечно, была тут, перебирала ленты в Велькиной шкатулке. — А может, просто поздняя тут земляника, бывает ведь.

Что пахнет именно земляникой и ничем другим, они убедились, когда умывались над ручьем. Ветер чуть подул из леса — и запахло, сладко так, упоительно.

— Чувствуешь? — повернулась княженка к Любице.

— Да, — та удивленно оглядывалась, шаря глазами по траве, — надо же…

— Вот бы набрать? А, Любушка? Одни не пойдем.

— Ну да, дружину возьмем у воеводы — и по ягоды! — хмыкнула боярыня.

— А то и так с нами не дружина! — рассмеялась Велька.

Дружина не дружина, а десятка два кметей широким кольцом окружали стайку женщин и девушек, что отправились к ручью да по окрестным кустикам. Держались поодаль, конечно, но никому чужому не подойти.

— Пойдем поглядим, — потянула Велька Любицу, — немного, вон туда, на ту полянку! — идти дальше она бы и не стала.

На полянке земляники не было.

Лес кругом стоял яркий, по-утреннему звонкий и радостный, солнечные пятна лежали на траве, и голова кружилась от пряных лесных запахов — трав, цветов и земляники, да, именно ее! Хотелось дышать глубоко, и смеяться, и идти дальше в лес вдоль ручья… казалось, что там ждет что-то необычайное, дивное, и бояться нечего, потому что только добром и светом был наполнен сегодня лес…

— Оттуда ветер, — Велька показала вдоль ручья, — поглядим? Немножко совсем?

Она огляделась, убедившись, что люди были кругом, со всех сторон доносились голоса, мелькали яркие одежды женщин.

— Пойдем, — нехотя согласилась Любица, — вон до тех деревьев, не дальше.

Земляники и там не было.

— Ну, дальше не идем, возвращаемся, — решила Любица, и Велька со вздохом послушалась.

А так хотелось бы посидеть тут, у ручья, помолчать, слушая только этот привычный, любимый лесной гомон, который и не шум вовсе, и целый век можно его слушать — не надоест. Дома, в Сини, она могла хоть на полдня, хоть на день в лес одна уйти, и никто бы не перечил. Когда была жива бабка, та всегда знала, где Велька, если надо было — находила сразу. А когда осталась княженка одна, все домашние привыкли уже не беспокоиться попусту.

— Возвращаемся, — Любица решительно повела ее обратно, — и без ягод обойдемся, и так ты у меня ягодка, а в Карияр приедешь, там небось сластей тебе наготовлено да орешков в меду всяких, надоест лакомиться! — приговаривала она. — Ну ты к Горибору-то пригляделась, ягодка, может, улыбнешься ему раз-другой? Знаешь, а ведь и Яробран тоже хорош! Он точно моложе, так и ты меньшая дочка. Он добрый будет муж, покладистый, вот увидишь.