— А ты отчего же не уехала, одна живешь? — удивилась Велька.

— Место тут для меня хорошее. Великое святилище было неподалеку. Жар-птицы то и дело прилетают. Может, и ты прилетать когда-нибудь станешь? — она быстро, исподлобья взглянула на Вельку. — Здесь я силу приняла, здесь мне с ней управляться легче, в других местах я слабее. Да и не скучно, говорю же, тропка сюда протоптана. Вон, и оборотней твоих принесло. Хорошо, что ко мне. Ведь на краде даже такая, как ты, сгорела бы, если дурманом напоить…

Велька только кивнула.

Дурманный отвар, выплеснутый волхвой, забрал бы ее страх и боль, но не дал бы обрести крылья, не дал бы выжить.

— Меня старая волхва к себе взяла, когда я моложе тебя была, поневу еще не надела, — продолжала Синява, — когда в силу вошла, еще не любила. А потом уже и не тянуло любить мужчину. Сила не меньше дает. А может, и больше — не знаю. А ты уже полюбила, правильно?

Велька опять кивнула.

— Вот и придется тебе выбрать. Либо парня того забыть, либо огненные крылья потерять. Любовь, говорят, тоже сила… не знаю! И не огневка я, чтобы о них судить. Так, что-то слышала, что-то сама поняла. Бабью судьбу выберешь — все равно волхвовать станешь, куда от крови денешься. Но силы у тебя будет меньше, чем у огневки.

— Я поняла, — сказала Велька.

Да, она полюбила Венко. И свои крылья терять тоже пока не хотелось. Не узнала она еще толком ни того, ни другого, и Венко только целовала, и крылья только чуть попробовала. И вот — выбирать…

Да не хочет она выбирать! Почему же все это вместе нельзя?

А с Венко насовсем расстаться?..

Подумала она это, и потянуло тоскливой болью где-то в глубине ее существа…

Нет, не расстаться ей с Венко. Но и полетать еще жар-птицей она бы не прочь. Огневую Мать найти, искусству волхвовскому научиться, раз уж бабка родная не стала учить. Не поверила, видно, что внучка огневкой станет, все твердила, что слаба да слаба…

Заринья, правда, иначе говорила, о том, что бабка хотела совсем Вельку к силе этой не подпускать. Или не так она поняла или помнится плохо?..

Она отложила ложку.

— Я, может, и огневой волшбе поучусь у Огневой Матери, и с Венко буду? Объясню ему, может, согласится обождать? Попасть бы поскорее мне к Огневой Матери.

— О том не тужи, скоро попадешь. Она сразу узнала, что здесь новая огневка появилась, уже небось посыльных за тобой отправила. Тебе только подождать и осталось.

— Сюда… отправила? — опять растерялась Велька.

— Сюда, — подтвердила Синява, — если и уйдешь — ненадолго скроешься. А что ты думала? Каждая огневка в Лесном Краю дороже всего, что есть драгоценного. Не знаю, с чем и сравнить. Твоя волшба горы может подвинуть, ты не знаешь как, а можешь, Огневая Мать не может, да знает как! Ты, должно быть, из самых сильных огневка. Мало стало огневок. В твоем роду, кстати, еще ни одной Огневой Матери не было, — она показала на родовой знак на Велькином шнурке, — только самые сильные огневки, такие птицы, что впереди стаи летели, и всех выше. Поняла? А Огневой Матери — ни одной.

Самые сильные, значит?

Велька не удивилась. Недаром она, когда летела, это и поняла — что она сильная и некого ей бояться. Всей стаи разве только…

— Думаешь, я могу стать?.. — неловко улыбнулась она.

— Нет, не думаю, — усмехнулась волхва, — в том-то и дело. Но я не могу точно знать, конечно. Ладно уж. Теперь тебе отдохнуть бы, поспать. Ты мне вот что скажи, сокол твой ясный когда явится?

Велька только глаза от удивления раскрыла.

— Ты о чем спрашиваешь?..

— Да парень, с которым ты в Нави была. Или не он тебе сокол ясный? — волхва тоже глянула удивленно.

— Он, — признала Велька, — но почему ты думаешь, что он явится сюда? Как он сможет? Я скорее жду, что наши, из обоза, меня найдут, да и то сомневаюсь. У тебя спрашивать хочу, как отсюда выбираться.

Долгий взгляд Синявы был ей ответом.

— Погоди спрашивать, — махнула она рукой. — Так ты до сих пор только таким его видела, как в Нави?

— В Нави он другим мне показался. Одет был иначе, бусина в волосах, пояс…

— Да ладно, бусина, пояс. Я не о том…

Велька продолжала глядеть на нее, не понимая.

— Тогда вот что мне скажи. Ты его во всякое время видела или, скажем, по ночам только?

— Да, по ночам, ни разу днем, — совсем растерялась Велька.

— Вот. А всякую ли ночь?

— Не всякую… Редко какую… Я и виделась с ним всего… — Велька с удивлением сообразила, что на самом деле их свидания с Венко пересчитать — пальцев с одной руки хватит.

А уже казалось ей, что знает его давным-давно. Это оттого, что он из мыслей ее и не уходил почти все это время.

Волхва правильно ее поняла, рассмеялась:

— А не промах парень. Видела ты его чуть, а все ради него бросить готова. Ну, вспоминай, девка, когда встречались — сколько между вашими встречами дней проходило?

— Первый раз был на Купалу. Потом перед нашим отъездом… значит, ровно седмица прошла. Потом… — Велька ненадолго задумалась, припоминая, сколько прошло от отъезда до того дня, как она лечила Ветряна, — опять седмица вроде.

Это было в начале пути, а потом дни для нее слились в сплошную череду, ни за что не посчитать. Но после и не было у них встреч! Только в Нави, а потом вот недавно.

— Седмица, — волхва удовлетворенно кивнула.

— А вот в Нави… погоди… — Велька опять принялась загибать пальцы.

— Про Навь не думай, — отмахнулась Синява, — в Нави обличье меняют. Я, ты помнишь, волчицей была. И он поменял.

— Он только про одежду говорил, — возразила Велька, — да и я ведь там человеком была, как здесь!

— То ты. Но это у кого как получается. Мало кто может выбирать, и то, бывает, не всякий раз. Ему точно не под силу. Забудь, говорю, про Навь, лучше вспомни, когда тут его последний раз видала? Давно?

Нахмурившись, Велька опять принялась за подсчеты, и выходило, что с той ночи, когда Горыныч чуть Венко не поймал, тоже прошла как бы не седмица, днем больше, днем меньше…

— Да? Точно? — услышав об этом, Синява развеселилась. — Ну, будем ждать. Поглядим, кому ты быстрее попадешься, соколу своему или посыльным от Матери.

— Синявушка, ты объясни толком! — взмолилась Велька.

— Не стану, погоди немного, — качала та головой, — навредить не хочу, мало ли. Раз он сам не сказал. Пойдем-ка, постелю тебе.

— Синявушка! Он говорил, что в обозе купецком впереди нас едет!

— И я говорю. Конечно, в обозе. Где же ему еще ехать, — обняв, волхва чуть не силком отвела девушку в избу, быстро соорудила ей постель на лавке, уложила, одеялом овчинным укрыла, рукой над ней махнула — та и подумать ни о чем не успела, как спала.

Хорошо спала, крепко, без снов. Проснулась уже на вечерней зорьке. Волхва сидела тут же, в избе, пряла, веретенце жужжало, скакало по полу. Так, в сумерках, Синява еще больше казалась молодой девкой — тонкая, гибкая, ловкая, и не видно, что коса седая.

— Пробудилась, княженка? — окликнула она Вельку. — Отдохнула? Так поднимайся, умой личико.

Она подтянула поближе и ловко поймала веретенце, положила его на лавку. Сама подошла к сундуку в углу, распахнула крышку, стала там искать, нагнувшись, достала что-то, встряхнула, рассмеялась.

— Да уж. Такое можно и на пугало надеть, ну да ладно, другого нет. Не по хорошему мил, а по милому хорош… — и, быстро сложив одежду, вышла.

Велька только плечами пожала. Она перевязала платок, опять вздохнув по потерянной косе, оправила одежду, зачерпнула воды из ведра ковшиком и умылась, потом опять зачерпнула, чтобы напиться, и проснулась окончательно. Вышла из избушки, обогнула ее, ища Волкобоя.

Птицы в кустах перекрикивались, и никого кругом. Ежик ей дорогу перебежал и утопал по своим ежиным делам. Волкобой…

А не было его на месте. Убежал куда-то. Что ж, хорошо, значит, впрямь поправился.

Когда вернулась Синява, Велька ее про пса спросила, та рассмеялась:

— Я его не сторожила! Куда ему деваться? Обожди.