— Опять не зная злословишь! — хмыкнул Венко. — Да и чем тебе наши лешие не угодили? Тебе-то тут они уже, наверное, ближе братьев родных.

— Ладно, ладно. Что мне до ваших леших, — быстро сдалась волхва, — а жар-птиц ловить я не помощник, тут как сам управишься. Скажу только, что она, перед тем как в огне гореть, каялась, что обручье тебе не отдала, обещалась твоей быть ни на что невзирая, — она насмешливо блеснула глазами на Вельку. — Так что, может, и поймаешь, если постараешься. Только не вздумай девку неволить, богиня накажет, сам понимаешь. Хотя как тебе ее приневолить, огневку-то?.. — Она взяла с лавки платок, набросила на плечи и, опять весело и многозначительно взглянув на Вельку, ушла из избы и плотно прикрыла за собой дверь.

А Венко шагнул к девушке.

— Велюшка. Люба моя, послушай…

А у него рубец на скуле, новый, не было его. И через шею вниз, под рубаху идет — другой.

Велька, ладони вперед выставив, парня остановила, не дала приблизиться.

— Потом послушаю. Сними рубаху, Венко.

Он словно о стенку невидимую споткнулся, потом медленно, от ее лица стараясь взгляда не оторвать, рубаху скинул. Рубцов на его теле всяких было много, и совсем старых, и не очень, хотя и заживших, и вроде похожие разглядывала она нынче утром на песьей шкуре…

— Ты, значит. Всегда ты со мной был. Я тебя и не стеснялась, говорила разное. И — не оборотень?..

— Не оборотень, — он кивнул, — ворожба это. Знаешь разницу?

— Догадываюсь. Ты это так князю служишь? В песьей личине?

— Получается, так.

— А тогда, в Нави, как же?..

— А там я все поверить не мог, как это в человечьем облике рядом с тобой очутился. Помнишь, говорил, что возвращаться не хочу, так бы и идти до Карияра?

— Ты рядом был и тоже кудес слышал. И знахарским ремеслом ты владеешь, я помню.

— Да. Немного совсем.

— И дело у тебя — за нами смотреть, нас караулить? Или как?..

— По всему так выходит, — он усмехнулся, — это первейшее мое было дело. Что, противен я тебе стал теперь? Так и скажи.

— Нет, — покачала головой Велька, — не противен. Рассказал бы обо всем сразу.

Он придвинулся, осторожно ее обнял, но смотрел недоверчиво.

— Я тебе про клятву князю уже говорил. Да и боялся, чего уж там. Не хотел, чтобы испугалась, прогнала. Конечно, когда ты за ухом чешешь — это приятно, но все не то… — и он посмотрел на нее так, что Велька против воли рассмеялась.

И он улыбнулся с явным облегчением.

— Так, говоришь, не противен?..

— Нет. Но как же… Ты ведь, когда до Карияра доберемся, совсем в человека превратишься? Не как теперь, раз в седмицу по ночам?

— А если не превращусь — что тогда? — помолчав немного, уточнил Венко. — Не выйдешь за меня?

— Выйду, — улыбнулась она, погладила его по щеке, — что мне теперь до кариярских князей? Не нужны они мне, а я им. Они на мое место десяток себе сыщут. Далеко от Карияра твой город — это еще и лучше. Хоть в самом глухом лесу с тобой жить буду, вот как тут! Только побываю у Огневой Матери, научусь всему, что нужно, ты подождешь?

— Нет, не поняла ты, видно, — с досадой сказал Венко и к себе ее прижал, — не отпущу я тебя ни к какой Матери. Не нужно это тебе!

— Нужно, — упрямо возразила княженка, вскинув голову, — это кровная моя сила, и я хочу ею овладеть. Только вот зачем железные сапоги, чтобы меня искать? — сообразила она. — Что, не будет у меня воли, не смогу уйти, как захочу? Возьмет надо мной власть Огневая Мать?

Опять нахмурился Венко, кивнул.

— Возьмет. Так говорят. Всему она тебя научит, и будешь ее приказы исполнять. А если ты сильная огневка… Сильные недолго живут, Велюшка. Ради каждого волхвованья тебе в огне гореть придется. Сколько раз, не знаю, но на какой-нибудь ты сгоришь, не вернешься. Это слабые огневки до старости прожить могут, одна из них Посох Огневой Матери получает. А сильные — только несколько лет. Клянусь тебе чем хочешь, Велюшка, сказал как знаю, не слукавил. Хоть и не хотелось…

— Поняла. Она говорила, что в моем роду Огневых Матерей не было. Вот что это значит. Сильные живут недолго, а слабые — долго, и получают власть над сильными. Но немногое они без сильных могут, так, выходит?

— Выходит, так, — согласился Венко, но девушка его не слышала.

Она о своем думала. Теперь разом все ей понятно стало, и от чего бабка Аленья сбежала из Лесовани, и от чего она ее берегла. Только почему же не рассказала все толком, насколько проще теперь было бы! Думала, не поймет она, мала еще? Не доверяла, боялась, что не устоит внучка, если рано силу свою распробует, захочет огневкой стать, как вот Синява сказала — это бывает лучше всякого мужа, всякого семейного счастья!

Только как же огневкам это знать, если сравнить им не с чем?..

Она, Велька, для себя уже иного захотела. И как бы ни дивно жар-птицей быть, какая бы ни была от этого великая радость, не нужно, если плата здесь — неволя и скорая смерть, да еще и от любви своей отказаться надо совсем.

Не хотелось отказываться. Тогда, на краде, она правду сказала, единственную для себя правду. А летать… летать можно и серой утицей. Да хоть бы и вовсе не летать!

Нет, лучше летать…

— А почему же ты мне это сказать не хотел? — встрепенулась она, посмотрела в глаза Венко.

— Ну как же, — он отвел взгляд, — одно дело, когда ты между мной и огненными крыльями выбираешь, а другое — когда между мной и своей жизнью. При таком раскладе на мое место хоть кого поставь…

И взгляд у него при этом стал таким растерянным и даже больным. Рассмеялась Велька, шагнула, обняла парня за шею.

— Спасибо тебе, Венко. За то, что не утаил. Что бы ты там ни думал, а ответь, нужна ли я тебе в женах и будешь ли ты мне мужем? Хотя я ведь вроде за оборотнем замужем? — вспомнила она и испугалась. — Или нам дела нет до лесованского обряда, как считаешь?

— Про того оборотня никогда больше не вспоминай! — Венко прижал ее к себе. — Это все мои дела. Дурнем не буду, обещаю. Нужна ты мне, Велюшка, только ты в целом свете. Стань мне женой, а я тебе мужем, и навсегда. У нас ведь с тобой только нынешняя ночь все и решает, либо ты уже сегодня моя, либо потеряю я тебя, и не знаю, найду ли… И пусть благословят нас Боги Светлые. А прочее все потом, дома, и обряды справим, и отпируем. Так?

— Так, — согласилась она. — И вот что, Венко. Ни о чем я пока не стану тебя спрашивать. Но потом не будет у тебя от меня тайн ни в чем, даже в малости. Обещаешь?

Он посмотрел на нее серьезно, кивнул:

— Обещаю. Все тебе расскажу. А у меня нынче и сапог-то нет, видишь, — усмехнулся он, переступив босыми ногами, — разуть меня не получится, как положено. А хотелось бы…

И впрямь, на нем были только старые, много раз латаные и короткие для него штаны, одолженные Синявой, а ведь всякий раз до этого он бывал одет хорошо.

— Не только сапог нет, — рассмеялась Велька, — косы моей нет, постели на снопах тоже нет, и соболей что-то не видно, и мешков с житом![45] Зато мы с тобой есть! Разве это не лучше?

— И то верно, — тоже улыбнулся Венко, — менять тебя на сапоги или соболя я бы не стал! Ты, помнится, поцелуев без счета мне обещала, на Купалу? А я взял всего ничего. И у нас ночь целая впереди, — его сердце теперь билось так, что Велька удары эти слышала.

Подхватил ее Венко, донес до лавки.

— Погоди, — шепнула она, — дай постелю.

Быстро разложила тюфяк, простыню холщовую — то, на чем сама спала недавно. Не для княженки такая брачная постель, да и не должна стелить ее сама невеста, если по обычаю…

Только им-то это теперь неважно. Важно, что будет, а как — дело десятое.

Он поцеловал ее, медленно, бережно, а сердце его стучало по-прежнему. И трогал он ее осторожно.

— Ты не боишься? Говорят, не нравится это девкам в первый раз?.. — спросил тихонько.

— Тебя я ни в который раз не боюсь, — ей даже смешно стало.

Она в огне горела — вот это было больно, хоть Синява с кудесом своим старалась, должно быть, помогала. А тут…