— С Верилога еще, с Купалы. Только не назывался он мне.
— Да поняла я про предсказанье. Вот ведь…
Любица — та радовалась. Обняла Вельку:
— Ох, хитра ты, княженка моя! Не хотела а княжичей, только князя тебе подавай!
Чаяна тоже подошла, посмотрела взглядом долгим, укоряющим.
— Как же ты могла, сестрица? Все тайком, все молчком, ни с того ни с сего босяка-татя суженым назвала, будто себя забыла! А может, с самого начала меня нарочно обмануть хотела? Что батюшка скажет, когда узнает?
Велька и не нашлась, что ответить. Говорить, что она-де не обманывала, оправдываться? Да зачем, разве это и так неясно?
— Конечно, узнает ваш батюшка! — весело сказала, подходя, княгиня Заледа. — Скажет, что не иначе как Лада Светлая вразумила его меньшую дочку, и хвала за это Ладе. Да только ты, милая невестушка, Чаяна свет-Велеславна, переволновалась поди. Что не скажешь, все как-то не к месту. Не пойти ли тебе в садочек прогуляться? — и сделала знак боярыням. — Да воды студеной подайте княжне!
Чаяну окружили и увлекли к выходу из палаты.
— Ничего, — сказала Заледа Вельке, — образуется. Была ты меньшой дочкой, будешь княгиней, старшей невесткой. Привыкай.
Глядела Заледа тепло и с любопытством, и глаза у нее были зеленые, как листья в середине лета, — у матушки, у Зариньи, такие были. И у деда пока незнакомого, у рысьего боярина — тоже такие, наверное.
И впрямь все образуется?..
Потом вернулся Венко, веселый, нетерпеливый, нарядный, и оттого на себя немного не похожий — в алой шелковой рубахе с птицами, шитыми по подолу, в синем бархатном кафтане, в сапогах из красного сафьяна, волосы на непокрытой голове, еще влажные, вились надо лбом кольцами. А бусина в его волосах теперь была, та самая, из Нави, и пояс тот самый, в несколько ремней и с бляхами.
Птицы на его рубахе, крылья раскинувшие, казались вроде тех, с которыми вместе Велька в небе летала…
Не любили огневух кариярские князья. И было за что. А теперь огневуха крылатая в род их входила невесткой.
— Ну что, люба моя, пора нам? Пойдем чурам моим покажемся, да окрутят нас. Не передумала еще? — он враз и улыбался, и хмурился, видно, боялся все же, а ну как что не так пойдет…
Была причина — не мирно и благополучно привел он жену в дом, много чего случилось в дороге. Ну да и у самих чуров случалось всякое в их Явной жизни.
Заледа кивнула, ободряюще улыбнулась, отошла — они с князем молодых уже благословили, от них ничего более не зависело. И Воевна отступила, руки сложив, — видно, мысленно к Ладе взывая. Все, кто в палате был, отходили теперь, отворачивались, ведь то, что этим двоим теперь предстояло, уже не людским было делом.
Венко увел Вельку в дальнюю часть двора, за задние терема, там ждала волхва, и огонь она уже разложила, из клети главного княжьего терема принесенный. Поодаль, широким полукругом, кмети из княжьей дружины встали с мечами — чтобы не мешали важному делу ни люди, ни какое другое зло. Поклонились низко молодые волхве и чурову огню. Волхва, к самому пламени нагнувшись, слова положенные проговорила, то к Макоши и Ладе обращаясь, то чуров княжьих по именам называя и прося принять новую невестку. С каждым именем она подкладывала чурбачки в огонь, и пламя, поначалу маленькое совсем, поднялось высоко. Волхва улыбнулась — видно, была довольна. Потом в чашу деревянную с водой заглянула, покачала ее, к чему-то присматриваясь, — и тоже увиденное ей понравилось. Полотенцем она им с Венко руки связала и лицом друг к другу поставила, руки положила обоим на плечи и крутнула их, заставив три раза повернуться посолонь,[47] а потом вокруг огня обвела.
Вот и все. Хоть не судьба была меньшой Велеславне прийти сюда под невестиной пеленой, и без того все получилось. И еще почудилось Вельке, перед тем как идти им вокруг огня, что мелькнуло в языках пламени смеющееся лицо Зариньи…
Переходами провел ее муж до самой трапезной палаты, руку сжимал, ладонь все украдкой поглаживал, глядел искоса, довольный и веселый. Потом, конечно, свадебный пир был.
Здесь тоже, когда свадьба, ворота распахивали настежь — как дома, в Верилоге. И как и дома, столы начинались в трапезной палате и заканчивались далеко во дворе. Широко гуляла свадьба, не только на княжьем дворе — весь город ее праздновал. До вечерней зари сидели молодые за столами, и Велья с Ивенем, и Чаяна с Иринеем.
Князь Вереней довольным казался, усмехался чему-то, то и дело рысье обручье на руке вертел и на сына, на Ивеня, поглядывал. Княгиня Заледа тоже была весела, и все княжичи. Боярин Городей, на почетном месте восседая напротив сверкающей ожерельями и дорогим очельем боярыни Любицы, и всех медов отведав, гордо грудь выкатил и держался так, словно без него этой свадьбы могло и не быть. Ломились столы от угощений разных и медов, а перед молодыми кур поставили жареных и чаши серебряные подали с чистой холодной водой, по одной на двоих — по обычаю. Только воду и подливали в эти чаши…
Наскучил Вельке свадебный пир, да и Венко, видно, как радости ждал, когда же можно будет жену увести в дальнюю горницу, оставив гостей пировать до утренней зари.
Уже вот-вот…
Взяла Велька чашу, отпила. И чуть не уронила — увидала она вдруг в чаше отца, князя Велеслава, как он в блюде серебряном что-то разглядывает, и княгиня Дарица рядом стоит, и волхва Даруна тут же…
— Сестрица, иди сюда скорее, батюшка тут, — позвала Велька, и Чаяна тут же вскочила, подбежала, огибая столы, нагнулась над чашей, и Ириней — за ней.
Видно было хорошо, и горницу знакомую, и князя с княгиней, и волхву.
— Ты видишь? — спросила Велька.
— Да, да, — Чаяна закивала, заулыбалась радостно.
— Должно быть, это Даруна сейчас нас им показывает…
Гости вокруг столпились, да не все и поняли, что случилось, им не видно было ничего в той чаше.
В Верилоге тем вечером и впрямь на княжий двор пришла волхва Даруна. А как привели ее к князю и княгине, спросила она сразу блюдо с водой.
— Свадьба нынче в Карияре, — объявила она, — на дочек взглянуть не хотите ли?
Княгиня ахнула, за грудь схватилась.
— И кому же досталась княжна? — взволнованно спросил, хмурясь, князь.
— Княжичу Иринею, братичу княжьему.
— Не сыну, значит? — больше нахмурился князь.
— Вы, княже, Ладе самой и Макоши-Матушке выбор этот поручили, так можно ли теперь на него пенять? — мягко сказала волхва. — Хороший выбор, лучшего не бывает. Только с ним, с Иринеем, с одним ей и судьба. Радуйся, княгиня.
И Дарица дух перевела, неуверенно улыбнулась.
— А за кого меньшая моя пошла? — шевельнул бровью князь.
— За князя Ивеня, старшего сына Веренея. Ей княгиней быть сначала в малом Озерске, потом и в самом Карияре.
— Вот как, значит… — погладил бороду Велеслав, — не ожидал. Как же оно так вышло?
И княгиня Дарица губы поджала:
— Как же так? Княженку, выходит, выше княжны посадили — разве так делается? Да кто из них этот Ивень-то был? — повернулась она к мужу. — Знал ты, как первенца Веренеева зовут? Разве был среди княжичей Ивень?
— Не было. Не серчай, княгиня, и не завидуй, не гневи Светлых Богинь! — резко сказала волхва. — Не назывался он, хоть тут был, одну ее выбрал, и перечить ему не след было. Жене Ивеня дорога трудная напрядена, княжна такую бы не снесла, а княженке как раз по силам. Она ведь Веренею проклятье облегчила, как тому и мечталось. Теперь, княже, он себя твоим должником считает, — она насмешливо взглянула на Велеслава.
Крякнул князь, опять бороду погладил.
— Смотрела я за их дорогой, — продолжала волхва, — княженке твоей несладко пришлось. И беду она развела, что сестра ее по глупости натворила, в Навь ради этого ходила. Ты к Чародею съезди, княже, поклонись да поблагодари, пусть и дальше не оставляет твою дочку, ей небось подмога еще пригодится. Он, Чародей, волчарой седым по Нави скачет…
— Хорошо, — помедлив, кивнул Велеслав. — Да чего такого натворила Чаяна?
