– И в этой истории начала не видно. Вирус-паразит взялся из ниоткуда, носители тоже непонятно как образовались, – печально подытожил я.

– Это все, что мне известно, – развел руками батюшка.

– Почему среди совершенных так много предателей? – раз урок истории был закрыт так быстро, я решил перевести тему разговора.

– Каких предателей? – не понял меня Феликс.

– Сава, который маскируется под презрение, Михаил.

– У Люды наслушался? – ухмыльнулся он. – Молодая она еще, по нашим меркам, вот и разбрасывается вашими человеческими словечками. Нет среди нас предателей, мы приспособленцы, пытающиеся выжить, и у каждого своя дорога.

– Интересная позиция, значит, ты не считаешь их предателями?

– Ни в коей мере, я отношусь к ним, как к комиссарам. Не вижу смысла делить белое и черное на полутона. Если ты не с нами, значит, уже против нас, ты враг, и неважно твое происхождение.

– Мудро, – слова Феликса действительно имели смысл. – Что им такого обещают комиссары?

– Жизнь и защиту, это очевидно, – совершенный как будто бы удивился моему глупому вопросу. – Политика комиссаров проста, при обнаружении совершенного убить его. А перешедших в их стан, наоборот, оберегают. Во-первых, только они способны вычислить себе подобных, во-вторых, они способны стимулировать чувства у людей, слышал о дирижерах?

– Да, помнится, Василий что-то говорил о них, – припомнил я слова своего бывшего наставника.

– На самом деле это совершенные, работающие на комиссаров. Накачай одного из нас силой из парочки Кукол, и мы сможем манипулировать толпой средних размеров. Просто совершенные себе это позволить не могут, каждая кукла для нас – пополнение в наших рядах.

– В кукле так много силы? – уточнил я.

– Да, это же практически совершенный. Ходят слухи, что у комиссаров есть некое хранилище людей в предкукловом состоянии. В случае ЧП туда спускается Дирижер, стимулирует, сколько ему нужно, насыщается силой и идет громить всех и вся во славу комиссаров.

– Что-то подобное говорил Михаил, когда нас с Людой вязали.

– Да, она рассказывала мне. История с Михаилом вообще очень темная. Сомневаюсь, чтобы он работал на иностранную разведку. Вообще, совершенный, работающий на иностранную разведку, это полный бред. Его смерти в этой стране хотят и совершенные, и комиссары, а это не в наших правилах – окружать себя врагами. Мы, наоборот, стремимся их минимизировать, чтобы выжить.

– В любом случае сейчас это уже неважно, – остановил я его рассуждения, вспомнив, как убивал Михаила. Совесть меня, конечно, не мучила, но воспоминания вызывали некий дискомфорт.

– Вот это меня в тебе и удивляет.

– Что? – не понял я Феликса.

– Несмотря на наличие в тебе Ненависти, Страха, Нежности, Страсти и Гнева, ты порой испытываешь и другие чувства, порой даже не осознавая этого. Вот сейчас, вспомнив инцидент с Михаилом, в тебе промелькнула неприязнь. Даже твоя маниакальная забота о родных не поддается логическому объяснению.

– Сосуд же способен содержать в себе несколько чувств.

– Способен, для этого он и создан, но, как правило, его сил хватает на содержание пяти, максимум шести чувств в активной фазе. Ты же содержишь уже пять, но при этом я чувствую в тебе множество иных, более слабых чувств, как у обычного человека.

– Давай не будем об очередной загадке моего организма, уже устал от всего этого. Спасибо за разговор и откровенность, – поблагодарил я его и встал с кресла. – Пойду поговорю с Леной, сам этот конфликт не рассосется.

– Ваш дом готов, так что можете заселяться, – улыбнулся он. – Вот тебе и предлог для разговора.

– Еще раз спасибо.

– Не благодари, это не щедрость, а взаимовыгодное сотрудничество, – крикнул он уже мне в спину, когда я выходил из его кабинета.

Похищая Лену и Веру, я совершенно не учитывал желаний жены. Мне казалось, что наладить отношения будет легко и мы снова станем семьей, но реалии жизни были совершенно другими. Она привыкла уже жить без меня. Скорее всего, ей так было даже легче, наверняка у нее были планы по карьере и будущей жизни, которые я перечеркнул на корню, поставив ее перед фактом жизни со мной, вдалеке от действительно близких для нее людей. Ее поведение было предельно логично.

Самым неприятным во всей этой ситуации было даже не поведение Лены, а мое понимание, что я сам не хочу больше с ней жить, но бросить ее на растерзание комиссарам не имею права.

С этими мыслями я вошел в комнату, Лена сидела на кровати и смотрела на входную дверь, как будто ждала моего прихода.

– Надо поговорить, – одновременно сказали мы.

– Хоть в чем-то мы еще сходимся, – подметил я.

– Мне надо понимать, как мы будем жить дальше, – перешла она сразу к делу. – Мне ясно, что мое поведение недопустимо, особенно при Вере, но эмоции есть эмоции, и их мне трудно сдерживать, учитывая все обстоятельства, произошедшие со мной за последние дни.

– Я понимаю.

– Мне не нужно твое понимание, – довольно грубо осекла она меня. – Мне нужно понять, как дальше жить. Абсолютно ясно, я твоя пленница, и дальнейшая моя жизнь пройдет в тех условиях, которые выгодны для тебя. Да и не только моя. Вера пока еще маленькая, чтобы понять, что ты сейчас делаешь, но я тебя уверяю, когда она вырастет, она задаст тебе много вопросов, на которые ты вряд ли найдешь ответы.

Лена была во всем права, и это мне не нравилось. В погоне за свободой я загнал своих родных в условия изоляции, от которой так бежал сам.

– Нам выделили дом, – сказал я жене. – Сейчас же можем туда заселиться. Обеспечивать нас едой, одеждой и прочими необходимыми вещами будут в полной мере. Периодически мы будем переезжать. Лет через десять нас вывезут за границу, и там вы с Верой будете полностью предоставлены себе.

– Понятно, – произнесла она смирившимся голосом. – Теперь про нас, как нам теперь жить? Притворяться счастливой семьей ради Веры все эти десять лет?

– Я планировал не притворяться, а быть счастливой семьей, – честно ответил я ей.

– Серьезно? – странная, ироничная улыбка появилась на ее губах. – Ты планировал, что спустя полтора года, взявшись из ниоткуда, просто вернешься в семью? Это я не говорю о том, что мне пришлось пережить за эту неделю. Даже смерть из тебя эгоизм не выбила. Ты до сих пор не понял, что мир крутится не только вокруг тебя? – покачала она головой.

– Сейчас мне как никогда кажется, что он крутится только вокруг меня, – полушепотом прокомментировал я ее слова.

– Что? – не расслышала она мою фразу.

– Ничего. Я из семьи и не уходил, чтобы в нее возвращаться.

– Какая разница? Ты довел семью до такого, что она ушла от тебя. Перестановка слагаемых суммы не меняет, – вспомнила она старое арифметическое правило. – Быть может, если бы ты, вернувшись из ниоткуда, попросил прощения, показал, что изменился, можно было бы все восстановить. Но посмотри, что было сделано тобой за последние дни, – вновь повысила она голос. – Ты показал, что ничего в тебе не изменилось. Все твои действия – это поступки эгоиста, действующего в собственных интересах…

– Каждый из нас действует в собственных интересах, – перебил я ее. – Так мир устроен. Просто порой интересы у людей общие, например вырастить ребенка.

– Слишком громкие слова для человека, который не смог перебороть свою ненависть и желчь ради сохранения семьи и воспитания совместного ребенка, – в очередной раз она рубанула правдой. – Хватит выворачивать слова наизнанку. Я, может, была когда-то наивной, но никогда не была тупой, а сейчас и моя наивность пережевана и выплюнута тобой. Мне прекрасно понятно, что ты нас сюда притащил, потому что боишься, что нашими жизнями тебя вынудят сдаться. Не знаю, кому ты там так насолил и почему ты им нужен живой, но мы пешки в твоих разборках, безмолвные и бесправные. И если ко мне ты всю жизнь относился как к мусору, то хотя бы мог подумать о своей дочери и быть мужиком.

Кулак сжался в желании остановить ее речь, но я сдержался.