– О том я тебе и говорю, – вновь заговорил Сава. – Все сценарий! – улыбка расползлась по его лицу. – Вася, Михаил, обольстительная Мария. Все они члены специального отряда комиссаров и очень талантливые актеры, – Вася поклонился, Мария сделала реверанс.

Я отказывался верить в происходящее, жжение в груди было уже невыносимым, в глазах темнело.

– Тебе плохо? – наигранно заботливым голосом спросил Сава, видя, что ноги меня уже не держат. – Я, конечно, мог бы остановиться. Ты и так сейчас уйдешь в мир грез. Но лучше уж ты узнаешь всю правду сразу. Твоя некогда горячо любимая супруга, которой ты так старательно портил жизнь, а потом корил себя за это, тоже наш человек.

Я резким движением развернулся. Лена стояла, прижав к себе уже проснувшуюся Веру, которая тихонько плакала.

– Как? – в изумлении произнес я, окончательно опускаясь на пол от невыносимой боли в груди.

– Вот так! – смеющимся голосом продолжал Сава. – Приемная дочь одного из комиссаров, выращенная специально под тебя, воспитанная на их идеологии, и максимально преданный, хоть и обычный человек. Как мы, по-твоему, все время находили тебя? Плюнь ты на свою семью, тебе бы вполне удалось ускользнуть от нас. Но ты, конечно же, не мог. Человеческие чувства в тебе слишком сильны.

– Как можно столько лет прожить с человеком и притворяться? – из последних сил шепотом спросил я Лену, глядя в ее глаза. Она молчала.

– Совершенные легко управляют чувствами людей, дирижируют, сам же знаешь, – продолжал Сава свою речь. – Раз в неделю я корректировал Ленины под конкретную ситуацию. Пойми ты, все в твоей жизни наш план. Ты марионетка, Елисей. Твоя судьба – быть Сосудом, быть кормом для комиссаров. Ты достаточно погулял. Пора исполнить свое предназначение.

Закончив речь, он вошел в дом, понимая, что никакого сопротивления уже не встретит.

– Вера – моя дочь? – спросил я шепотом у Лены.

– Да, – ответила она. – Нам нужно было чем-то тебя шантажировать. Нет никого дороже ребенка, – она сказала это громко. Вера все слышала. Ее голос был сух и безэмоционален.

– Ну ты и тварь, – успел я произнести перед тем, как боль в груди стала невыносимой, сознание отключилось.

– Папа!!!… – крикнула Вера.

Боль, невыносимая боль, прожигающая грудную клетку. Но она была не физическая.

Последний раз подобное я испытывал на похоронах родителей. Именно это событие и прорисовывало мой мозг. Из всех прошлых воспоминаний, спроецированных в моих наваждениях, это было самое недавнее, потому я помнил практически все, до мельчайших подробностей.

Трагедия произошла спустя месяц после рождения Веры. Родители ехали на дачу в позднее время. Отец не справился с управлением и выехал на встречную полосу под колеса грузовика. Хоронили в закрытых гробах.

Сейчас я уже понимал, что в гробах, скорее всего, были не они. Просто пришла очередь новой сцены в сценарии моей жизни, которая должна была привнести эту самую боль.

Смотреть на процесс отпевания, опускание гробов, лживые слезы родственников второй раз мне не хотелось. Тем более сейчас, когда в полной мере осознавалась фальшь всего происходящего.

– А можно как-нибудь все это промотать и перейти непосредственно к знакомству с новым чувством? – крикнул я в никуда.

– Можно, – прозвучал голос со стороны гробов. Один из них открылся, и оттуда вышла мама, вызвав у меня легкий шок. Это была Боль.

– Очень эффектное появление, но плохо выбран образ, учитывая мою нынешнюю жизненную ситуацию, – все еще пребывая в легком шоке, сказал я.

– Но именно этот образ наиболее связан со мной, – Боль была права, потерю мамы я переносил гораздо болезненней, чем папы.

Во взрослой жизни не принято сравнивать любовь по отношению к родным. Мы оправдываем себя фразой «я люблю каждого по-своему». В чем-то она верна, нельзя одинаково любить родителей и детей. Но к обоим родителям и к обоим детям любовь одинаковая, и как ни прискорбно, если откинуть лицемерие и заглянуть внутрь себя, всегда можно сказать, кого ты любишь сильнее. В моем случае это была мама, хотя, возможно, так была прописана ее роль.

– Проехали, неважно, – махнул я рукой. Уже было абсолютно неважно, как кто выглядит.

Следом за Болью материализовались и прочие, уже знакомые мне чувства. Страсть теперь выглядела как Юля, решив, что внешность Лены не самый удачный сейчас вариант. А Гнев, внешность которого я видел впервые, выглядел как преподаватель из института, способствовавший моему отчислению, потому-то его голос и был мне так знаком и неприятен. Еще один неудачный образ, подобранный чувством после анализа моего прошлого, но как уже было сказано, сейчас это было неважно.

– Что дальше, дорогой мой консилиум? – спросил я у всех собравшихся.

– Боюсь, ничего, – ответила Ненависть. – Они нас переиграли.

– Неужели вы тоже не догадывались о том, что все вокруг спектакль, а как же память поколений? – с разочарованием спросил я окружающих и обвел их взглядом.

– Она тут не работает. Ты не потомок предыдущих Сосудов, – ответил Гнев.

– Но и не потомок вот этих людей, – указал я на гробы. – Этого вы тоже не знали?

– Нет, – вмешался Страх. – В памяти поколений содержится только самая важная информация, необходимая для выживания и эволюции. Информация о родственных связях не считается важной.

– Ирония судьбы, – печально усмехнулся я. – В данной ситуации от этой информации зависела ваша жизнь. Предупреди вы меня, что все мои воспоминания связаны не с кровными родственниками, возможно, это натолкнуло бы меня на некоторые мысли и догадки.

Ответить чувствам было нечего, повисла тишина.

Несколько часов назад самым неприятным в моей жизни было осознание моего искусственного создания для кормления комиссаров, ощущение себя скотом. А теперь я узнал, что не просто скот, а очень тупой скот, который прожил всю свою жизнь по линейному сюжету и даже не понял этого.

– Как можно столько лет прожить с человеком и не заметить фальши в ее чувствах? – задал я вопрос вслух.

– Тут-то все просто. Сава, видимо, часто встречался с Леной, наполняя ее нужными чувствами, – объяснила Нежность. – Если тебе будет от этого легче, то в те моменты, когда она была в тебя влюблена и любила, это действительно было так. Совершенному довольно просто манипулировать простым человеком. Именно поэтому таких предателей, как Сава, комиссары принимают с распростертыми объятиями.

– Легче не стало. Но спасибо за попытку, – поблагодарил я ее. – У вас хватит сил, чтобы вытащить меня отсюда? Не получится у нас сегодня проникновенных бесед и обсуждения планов на будущее.

– Хватит, – ответила Ненависть, и картинка в глазах начала меркнуть.

Я очнулся в машине. Мои руки и ноги были скованы наручниками. За окном огненным заревом полыхал поселок совершенных. Каждый дом либо горел, либо уже был сожжен. Повсюду лежали тела расстрелянных и сгоревших людей, среди которых виднелись и детские трупы. В воздухе витал запах гари и сгоревшей плоти.

К моему удивлению, работали пожарные расчеты, но они не пытались тушить дома. Они просто ограничивали зону пожара, не давая ему уйти за периметр поселка.

Всю эту нечеловечески жестокую картину я наблюдал пустым, безэмоциональным взглядом. Комиссары в очередной раз показали, что ради своих планов готовы организовать филиал ада на земле, но мне было все равно, теперь уже было абсолютно все равно. В моей голове прокручивались все важные события моей жизни. Успехи, победы, проигрыши, провалы – все то, из чего состоит жизнь каждого человека. Но в моем случае это была одна большая ложь. Комиссары хотели активизировать Боль и деморализовать меня, в очередной раз у них все получилось. Я смирился. Больше не было желания бежать. Больше не хотелось искать пути спасения. Все происходящее вокруг контролировали они, каждый мой вздох с самого моего рождения, даже само зачатие – все было спланировано. Я все больше и больше ощущал себя глупым бычком, судьба которого известна еще на фазе осеменения телки, которая должна его родить. Только скоту проще, его убьют, а меня ждала не одна вечность в заточении.