— Вызывали нас с полковником в штаб фронта. Вон туда, над лиманом, ездили. Через три дня идем в город Тамань — сосредоточиваться у исходных для десантов пунктов.

— Вся дивизия?

— Вся целиком. Дело приближается, Букреев… — Майор помедлил, поиграл плеткой, потом как бы мимоходом спросил: — Говорил с Баштовым?

— Да…

— Шут его знает, вот если что западет мне в голову, никак не отвяжется. Таким стал докукой… Ну, пойдем в хатку, расскажешь, да кстати за арбузом обсудим, как нам за эти три дня получше сдружить наших людей.

Дни проходили в усиленной подготовке. Бойцы батальона, предчувствуя приближение операции, рьяно занимались с утра и до вечера. Люди на заре поднимались из-под плащ-палаток, ломких от наморози. Бурьяны трещали под ветром. С лиманов снимались стаи птиц и уходили к югу. Море билось о берега, и на сплошь забеленной барашками поверхности его почти не показывались корабли. Самолеты летали на низких высотах, наполняя тревожным ревом моторов мокрую застуженную степь. Ночами, пробивая облака, опускался красный свет луны, освещая серые туманы, ползущие над землей.

Стаями ходили теперь по степи крысы; то и дело слышались нервные автоматные очереди, отгонявшие грызунов.

Вдали, почти у вулканической гряды, с сумерек и до утра вспыхивали фары автомобилей и, лежа на земле, можно было ясно слышать гул бесчисленных моторов автоколонн. Атака Крыма готовилась по широко начертанному плану. И батальон был только ковшом воды, влитой в кипучий поток, текущей к окраинам Таманского полуострова.

Букреев — в который уже раз — подсчитывал свои силы. Ему иногда казалось, что внимание, которым его окружили, не оправдано им. Может, и он сам и командование преувеличивают значение одного батальона в таком деле, как штурм огромного полуострова.

В батальоне находилось в строю восемьсот тридцать два активных бойца. По численности это немного, если сопоставить батальон с колоссальными массами войск, двинутых в наступление. Но восемьсот тридцать два здоровых, обученных, готовых на все моряка — это значительно.

Батальон имел шестнадцать станковых и тридцать пять ручных пулеметов, пять тяжелых минометов, двадцать три противотанковых ружья, около четырехсот автоматов, полуавтоматические и трехлинейные винтовки. Человек двести были вооружены пистолетами, и все, рядовые и офицеры, были снабжены кинжалами, которыми искусно владели.

Все десантники дополнительно вооружались ручными и противотанковыми гранатами. Каждый десантник брал с собой до двух тысяч патронов, десять ручных и две-три противотанковые гранаты. Пулеметчики, минометчики, бронебойщики, кроме первых номеров, вооружались автоматами с полтысячью патронов к ним, а также гранатами.

Что представляли собой пехотинцы Степанова, с которыми нужно было штурмовать Крым?

Букреев вспомнил одну из встреч еще в первый день высадки на полуострове.

Опустошив фляги с пресной водой, моряки подошли к «фактории», где не обнаружили ни одного колодца.

Первой заволновалась вторая стрелковая рота, самая «шухарная» рота, как называл ее Батраков. Неожиданно всем этим здоровенным ребятам захотелось пить. Тогда в полк был откомандирован хозяйственник, лейтенант Стрелец; он возвратился, сидя на двуколке с пожарной бочкой, запряженной двумя трофейными строевиками. Моряки бросились наполнять фляжки. В это время, после ночных занятий, возвращалась стрелковая рота из полка Степанова.

Усталые, запыленные красноармейцы шагали, перекрещенные шинельными скатками, с котелками у пояса и саперными лопатками в брезентовых чехлах.

От строя отделились два красноармейца и трусцой, как бегают пожилые и уставшие люди, приблизились к бочке с водой. Рассматривая их, Букреев видел седоватые бороды, лица, смятые морщинами. Это были солдаты из поколения отцов, призванных в армию в зрелом возрасте, воевавших в прошлую войну и с «германом» и с «турком». На них все было аккуратно пригнано, гимнастерки собраны позади «чубчиком».

— Пехота чай пить спешит! — крикнул какой-то морячок из второй роты.

Его дурашливый выкрик не поддержали. Моряки внимательно присматривались к подошедшим к ним бойцам. У них были нашивки ранений на груди и по ордену Отечественной войны с золотыми лучами.

— Испить бы, — попросил один из них.

Моряки указали на командира батальона, и красноармейцы по всей форме обратились к нему за разрешением. Когда Букреев позволил им напиться и наполнить вязанку фляг, красноармейцы с чисто крестьянской умелой аккуратностью, не пролив ни одной капли, наполнили фляжки.

— Где были ранены? — спросил Батраков.

— Еще на Тереке, товарищ капитан.

— Там же и ордена получили?

— Никак нет. Ордена за штурм Новороссийска, товарищ капитан. Тогда нашу дивизию маршал товарищ Сталин повелел именовать Новороссийской…

— Хорошо, — похвалил Батраков. — Ишь какие молодцы! Выходит, вместе с нами брали Новороссийск.

— Как же, моряки нам помогли, товарищ капитан. А мы… им.

— А сейчас знаешь, что впереди?

— Говорят, Крым… Керчь…

— Ну как, возьмем?

Оба красноармейца с недоумением переглянулись, точно не понимая вопроса, а может быть, искали в нем другой, скрытый от них смысл. Их встретившиеся взоры как бы говорили: «Ну кто такое спрашивает? И можно ли задавать такие вопросы?»

Молодые ребята в бескозырках, с полураскрытыми, как у детей, ртами притихли и ждали ответа.

— Ну как? — повторил Батраков.

— Как же иначе, товарищ капитан! Надо взять… в него уперлись.

Солдат провожали с озорной веселостью. Кондратенко, участник новороссийской операции, догнал их на дороге, и в руках его мелькнула полосатая тельняшка.

— Ты что, тельняшку подарил? — спросил лейтенант Шуйский из пулеметной роты.

— Ребята больно хорошие, товарищ лейтенант.

— Какие же они ребята тебе?

— Ну… воюем вместе — значит, ребята. Придем по домам, тогда, может, и назову его папашей.

— Зачем тельняшки лишился? — Цибин неодобрительно покачал головой.

— Я загадал, товарищ старший лейтенант… Вместе с тем солдатом будем брать Севастополь.

Этот эпизод вспомнил сейчас Букреев.

…Вечером был получен приказ командира дивизии о выступлении. Букреев отдал все распоряжения и вышел во двор. Связисты быстро сворачивали провода, поскрипывая катушками. Медицинская сестра набрасывала на высококолесную таврическую бричку матрацы, подушки, клеенчатые пакеты с бинтами и медикаментами. Куприенко подседлывал венгерца. Конь приплясывал и храпел, когда Куприенко, ткнув его кулаком в бок, туго затягивал переднюю подпругу.

Солнце погружалось в густые облака. С северо-востока тучи еще больше уплотнялись и прижимались свинцовыми краями к овальным вершинам, похожим на естественные бастионы.

Моряки снимались с биваков и выстраивались на дороге.

Из капониров выезжали автомашины, орудия, повозки конного обоза. Земля выбрасывала из своих недр людей, машины, лошадей — все, что радушно приютила.

Степанов, в бурке, верхом на коне выехал из «фактории». Оттуда же покатили брички. Последние лучи солнца, пробившие облака, скользнули по всаднику, и на секунду показалось, что человек в черной бурке едет на огненно-золотом коне. Потом солнце спряталось в сырую далекую облачность, и все стало как обычно.

— Через две минуты трогаем, Букреев, — сказал Степанов, свешиваясь с седла. — Вы, как и полагается по правилам десанта, — впереди. Под Таманью придется развести колонну пожиже. Немцы сегодня активно обстреливают Тамань.

— Илья Муромец… — сказал Батраков вслед майору. — Ну что, Букреевич, может, песенку на первом километре рванем?

— Можно и песню.

Колонна тронулась. Букреев шагал впереди, по дороге, окаймленной помятыми кустами бурунчука, полыни и кавалерника. Манжула нес два вещевых мешка, автоматы (свой и командирский) и четыре диска патронов.

Из-за кустов татарника выпрыгнул земляной заяц, поднялся на задние лапы, повел длинными стоячими ушами и как будто застыл своим песчано-желтым тельцем. Автоматчики грянули морскую, десантную. Заяц мелькнул белым брюшком и хвостом с кисточкой черных и светлых волос и сразу пропал.