Букреева обрадовало, что он вот-вот увидит Батракова, приехавшего на пристань встретить его.

В Геленджике Букреев бывал и любил этот городок, но сейчас все казалось ему здесь унылым и чужим. Вот здесь был ресторан «Крыша». Сейчас возле полуразрушенного здания, как бы продавленного сверху, шоферы монтировали скат. Аккумуляторная лампочка освещала каменную стену с амбразурами и кучу консервных банок, забросанных картофельными очистками.

Курасов оказался невдалеке от Букреева. Он кого-то искал. Когда какая-то девушка в морской шинели и мичманке попала в свет его фонаря, он окликнул ее, и они исчезли в темноте.

— Видели нашего флагмана, Букреев? — спросил выросший перед ним Шалунов.

— Его встретила девушка. Очевидно, та самая Татьяна?

— Вы угадали… Жаль, что вы не могли разглядеть ее. Приятна внешне и проста душой, как говорится. Сегодня, наверное, опять прибежала через забор… Ну, до скорого и приятного свидания. Не забывайте бедных моряков, капитан.

Шалунов зашагал к будке дежурного.

Манжула подъехал на грузовой автомашине. Краснофлотцы «тридцатки» быстро попрыгали в кузов. К Букрееву направился невысокий человек в таком же ватнике, как у Манжулы.

— Букреев, здравствуйте! — глухим голосом сказал подошедший. — Можно поздравить с благополучным прибытием?

— Товарищ Батраков, здравствуйте! — Букреев радушно пожал ему руку. — Спасибо, что встретили. Такая темнота, хоть глаз выколи.

— Темнота типично южная. Это не ленинградские белые ночи. Ну, пожалуй, поедем… Манжула, ребята все устроились?

— Устроились, товарищ капитан.

— Добро. Я, Букреев, поеду с ребятами, а вам придется в кабинке с шофером. Хотел вас с шиком доставить на легковой, но не вышло у меня. Господин Тузин куда-то сами выехали… С вами поедет комбат капитан Букреев на Толстый мыс, — приказал Батраков водителю. — Садитесь, товарищ Букреев.

Букреев задержался у кабинки:

— Вы рангом ошиблись. Только начальник штаба, а не комбат…

Батраков тихонько засмеялся:

— Мне и невдомек, что вы не в курсе последних событий. Тогда садитесь ближе к шоферу, мы вместе устроимся, кабинка просторная. Я по пути все расскажу…

Машина выбралась из района порта и пошла при полном свете фар, освещая развалины, дома без изгородей, окруженные деревьями, зачастую с обломанными ветвями.

Геленджик не был похож на прежний, ничем особым не выдающийся, но все же аккуратненький приморский городок, куда приезжали отдохнуть и полечиться. Мостовые были разворочены, и над дворами, заросшими молодняком, светлели протоптанные по обнаженной земле тропинки. За городом пришлось сбавить скорость. Завыли и заскрежетали передачи на ухабистом подъеме. Справа шумело невидимое море.

— Тузина сняли, — сказал Батраков, посматривая на Букреева глубоко запавшими глазами. — Сняли и назначили вас. А на штаб поставили Баштового — он был начальником штаба у майора Куникова. Потому и пришлось вас срочно вызывать. Дел уйма, Букреев.

— За что же сняли Тузина?

— Зря не снимут. Не тем человеком оказался… Я могу вам коротко рассказать. Еще когда мы прибыли сюда, в Геленджик, Тузин сразу же схватился за живот, потому что встретивший нас начальник политотдела базы Шагаев напугал его.

— Чем напугал?

— Сказал, что скоро в десант. Тут Тузин сразу изменился. «Знаешь, — говорит, — начинает, мол, что-то лома-а-ать меня, живо-от болит». Я ему: «Подожди болеть, надо людей выгружать, устраивать их, кормить». А он ушел, и мне пришлось все самому. Дальше такая же история. Вижу, надо работать с батальоном, а командира фактически нет. Тут стали забирать от нас людей на таманскую операцию, вливать новых, переменили почти весь офицерский состав. Принялся Тузин куролесить, переругался с новым народом. Пришлось докладывать Мещерякову. Тот проверил, доложил члену Военного совета. Член Военного совета вместе с Мещеряковым сам в батальон приезжал. Тузина, значит, того… Вот вас и вызвали. Потому что не сегодня-завтра Тамань очистят, Крым подоспеет.

Машина остановилась возле двухэтажного здания, метрах в пятидесяти от края изрытого траншеями обрыва. Возле второго такого же здания, обращенного тоже фасадом к морю, собрались моряки. Слышались веселые выкрики и быстрый ритмичный топот. Кто-то под баян отбивал чечетку. Часовой, моряк с автоматом, узнал Батракова и посвистал в боцманскую дудку, вызывай дежурного.

— Сегодня кто дежурный по батальону? — спросил Батраков.

— Старший лейтенант Цибин, товарищ комиссар, сказал часовой, называя Батракова по-старому, комиссаром.

— Командир роты автоматчиков Цибин, — сказал Батраков. — Вы его еще не знаете. Под Новороссийском отличился. Сибиряк.

Цибин, высокий и стройный офицер, подошел уверенной походкой и представился.

— Вот что, Цибин — сказал Батраков, — принимай новичков, а мы с комбатом поедем к адмиралу.

— Есть, товарищ комиссар. А насчет ужина?

— Вернемся, тогда будет видно. Команду перемыть и накормить.

Есть перемыть и накормить команду, товарищ комиссар. К какой их роте? Можно у меня устроить?

— Ты уже хочешь новеньких себе прикарманить, Цибин? Утро вечера мудренее. Завтра командир батальона решит.

Цибин направился к казарме. Моряки «тридцатки» стояли кучкой у машины.

От казарм со двора, в одиночку и группами, к «тридцатке» стали собираться моряки. Сюда же перекочевал баянист. Замелькали красные точки зажженных папирос.

— Ребята! — крикнул еще издали кто-то. — Новый комбат прибыл!

— Тсс!.. — зашикали на него.

Букреев перепоясался, расправил на голове фуражку, подождал, пока Батраков расскажет Горбаню, куда снести чемодан и где ожидать их возвращения.

— Ну, поедемте, товарищ капитан, — сказал Батраков, окончив разговор с Горбанем.

— Итак, как Чацкий, «с корабля на бал»? — пошутил Букреев. — Может быть, погладимся, почистимся? Все же с дороги.

— Не успеем. Мы должны быть ровно в двадцать один час. В нашем распоряжении всего тридцать пять минут. А Мещеряков любит аккуратность.

В кузов прыгнул Манжула.

— Манжула тоже с нами? — спросил Букреев.

— Привыкайте, — ответил Батраков. — В морской пехоте вестовые — чистое наказание. Глаз с тебя не спускают. Недаром Мещеряков называет их телохранителями.

Грузовик, раскачиваясь своим устойчивым корпусом, катил теперь гораздо быстрее. Они ехали к городу по прямой дороге над обрывами. Кое-где встречались воронки от бомб. Букреев молчал, стараясь собраться с мыслями и подготовить себя к волновавшей его встрече.

Адмирал Мещеряков сравнительно недавно служил на Черном море.

После успешной штурмовой операции, закончившейся освобождением Новороссийска и Анапы, Мещеряков и начальник политотдела капитан первого ранга Шагаев готовили морскую пехоту и корабли к десантным операциям в Крыму.

Адмирал поджидал Букреева на командном пункте, в одноэтажном здании казарменного типа на окраине города. Склонившись над столом, Мещеряков внимательно перечитывал представленный ему политотделом доклад о состоянии батальона. Здесь же, в кабинете, находился Шагаев. Когда карандаш Мещерякова закручивал на полях доклада какую-нибудь завитушку, Шагаев чуть-чуть приподнимался, пытаясь искоса разглядеть, на чем останавливал свое внимание адмирал.

— Парторг Линник всего-навсего сержант, — сказал Мещеряков. — Почему бы ему не присвоить офицерское звание? Все же быть партийным организатором в отдельном батальоне морской пехоты… — Адмирал, опустив глаза, продолжал читать.

— Батраков считает его на своем месте, но офицерское звание… — Шагаев замялся. — Батраков советует подождать.

— У Линника за плечами Мысхако. Его Куников знал, Старшинов и Ботылев хвалили… В общем, Шагаев, после крымской операции Линника не забудьте. — Мещеряков откинулся в кресле так, что его лицо попало в тень, зато грудь ярко осветилась, и орден Суворова заиграл рубчатыми гранями золотых лучей. — Где-то я читал занятное изречение: «Нужно, чтобы офицеры ожидали от своих адмиралов повышения. Без этого что будет значить для них хорошее или дурное мнение их начальников?» Изречение очень разумное…