— Ты не прав, Чико. Слим железный человек! Хоть Слим меня и не очень любит из-за цвета кожи, но Слим не раз спасал наши шкуры. У него нюх, как у собаки. Он за милю чует беду.

— Мне его не понять. Человек-машина! Я сотни раз пытался с ним заговорить, но натыкался на стену. Он подозревает всех и вся. Вот они с Тэй и спелись. Только и слышишь: «Слим, зайди ко мне в комнату, ты мне нужен». — Чико прошелся по кругу, виляя бедрами, и все засмеялись. — И Слим идет шушукаться с ней. А еще этот грязный небритый старик с помойки, который повсюду воняет своим огрызком сигары. И где он такие находит?! Великолепная троица! Я таких не понимаю! Люди в масках. То ли дело Тони! Это был человек с открытым сердцем! Таких больше не существует! — Чико с грустью посмотрел на часы. — Или Брэд! Человек, у которого не было соперников! Ему не было равных! На такого всегда можно положиться и не оглядываться назад, когда такой парень идет за твоей спиной. А Олин? Я не встречал людей веселей и остроумней. Ему все было нипочем. Для него обчистить банк или керосиновую лавку — одно и то же. Он не жил, а скользил по жизни.

— И поскользнулся! — добавил Джо. — А ты наблюдательный паренек, Чико. Всем дал характеристику. Я, конечно, не буду тебя спрашивать о твоем идоле — Дэйтлоне-банкире, но хочу спросить о тебе. Кто ты сам? Ты имя свое помнишь?

Тина удивленно посмотрела на возлюбленного.

— Боже мой, разве тебя зовут не Чико?

— Так меня прозвал Крис, когда подобрал на дороге. Мне и рассказать о себе нечего. Я человек без биографии и собственного лица. Отца я вообще не видел и даже не знаю его имени. Я остался один в тринадцать лет. Мать у меня была добрым человеком, но не всегда. Мне иногда казалось, что она меня ненавидит. Себя она называла свободной белой женщиной. Так себя называют все, кто пасется по вечерам вдоль улиц, где полно ресторанов. Вот ее свобода в этом и заключалась, что она занималась поисками денег, чтобы сводить концы с концами, а я болтался по дворам и трамваям в поисках ротозеев, у которых бумажники торчали из разных карманов.

Мать уже не была молода, и клиенты к ней не липли. Когда она ловила какого-нибудь забулдыгу и притаскивала его домой, то мне приходилось ночевать на улице. Но в Санта-Барбаре тепло. В то время мы жили в Калифорнии. Я спал на пляжах, под лодками, а утром таскал часы у купающихся ротозеев. Как правило, меня спасали ноги, а не ловкость. Домой я возвращался голодным, но мать уже с утра успевала пропить все, что заработала за ночь. Она с трудом держалась на ногах, и тут все начиналось. Вся ее желчь выливалась на меня. То она била меня, чем ни попадя и при этом называла отпрыском грязной крысы. В эти минуты глаза ее становились красными и наполнялись гневом. Иногда мне казалось, что она может убить меня. Но нередко на нее нападала хандра и плаксивость. Она клялась, что никогда не бросит меня, что она меня любит, и когда я вырасту, то стану очень богатым и образованным человеком, как мой отец. Но его имени никогда не произносила, даже в пьяном виде. Честно говоря, меня этот вопрос не очень-то волновал. Я не понимал смысла слова «отец».

Обстановка изменилась, когда мы переехали в Иллинойс. Спустя месяц у матери появились деньги. И это были немалые деньги. В доме перестали появляться мужчины, появился ледник, и в нем лежали продукты. Мать даже делала мне подарки на Рождество и День Благодарения. На стол стелили белую скатерть и ставили праздничный яблочный пирог. Конечно, она выпивала, но значительно реже и не дома. Я знал, что она заглядывала в бар на соседней улице. У нее были там приятели, с которыми она могла поговорить по душам за рюмкой. Но это все мелочи по сравнению с тем, что происходило раньше. Главное, я почувствовал заботу о себе.

Нормальная человеческая жизнь длилась недолго. Я уже тогда чувствовал, что мне на роду написано быть бродягой и изгоем. Нервное напряжение меня не покидало ни на один день. И этот день пришел. Мать сбила машина. Насмерть. Меня не пустили даже в морг, и хоронили ее в закрытом гробу. На похоронах присутствовал только Джерри, родной брат матери. В это время он вышел из тюрьмы в очередной раз и в очередной раз провертывал аферу. Мелкая сошка. Он всю жизнь ходил в шестерках у крупных боссов и радовался любой подачке. Скользкий тип. Он забрал меня обратно в Калифорнию. Мы прожили в Санта-Барбаре один месяц, и его нашли на шоссе возле Лос-Анджелеса у перевернутой машины с проломленным черепом. Это рок! Он преследует нашу семью. Через месяц меня схватили за руку, когда я вытягивал бумажник у одного простофили из заднего кармана. Так я очутился в колонии для несовершеннолетних. Год назад с четвертой попытки мне удалось бежать. Там было несладко. Многие взрослые говорили, что в детстве им приходилось сидеть в колониях для несовершеннолетних, и, когда они попали в тюрьму, они попали на курорт.

Я вернулся в Иллинойс, но светиться мне нигде не хотелось. Я ехал, не зная куда, сменял одну попутку другой. Мне всегда нужно было туда, куда ехала машина. Так, в один из сумрачных дней я застрял на бензоколонке. Хозяин заболел. Его свалила лихорадка. Он попросил меня обслужить машины за еду. Я проторчал у него неделю, пока он не встал на ноги. Старик оказался неплохим человеком и предложил мне жалованье и стол. Я работал по ночам, а он днем.

Спустя год на заправке остановился Крис, и моя жизнь изменилась. Могу признаться, дамы и господа, я считаю, что фортуна повернулась ко мне лицом, и мне, наконец, повезло в жизни.

— Это потому, что ты встретил меня, — сказала Тина и обняла его за плечо. — Но как же тебя зовут?

— Дурацкое длинное имя Арчибальд. Коротко Арчи. Арчи Уэйн. Уэйн по матери.

— А мне Арчи больше нравится, чем Чико.

— Я уже успел забыть о своем имени. Крис сказал, что придет время, когда мне придется забыть о Чико и выйти на улицу без оглядки под своим настоящим именем. Он так и не захотел узнать, как меня зовут. Никто меня об, этом не спрашивал. Даже Тони — человек, который спас мою, глупую жизнь.

— Спасибо тебе, Тони! — произнесла Тина. — Да будет земля тебе пухом. Ты спас для меня Арчи, и мы будем всю жизнь молиться о тебе.

— Молитва не поможет. У Тони осталась дочь. Ей четырнадцать лет. Мы должны взять ее под свое крыло.

— Удочерить? — удивилась Тина. — Но она моложе меня лишь на четыре года. Через пять лет я начну тебя ревновать к ней.

— Глупости! Она дочь великого человека, который любил ее больше жизни. Мы должны заменить ей отца.

— Ты прав, малыш, — сказал Джо. — Все мы здесь стали одной семьей. Мы не привыкли показывать своих чувств, но каждый из нас готов отдать жизнь за другого.

— Поздно ты заговорил об этом, Джо! Никого не осталось. Как говорит Крис: «Смерть не сверяет свои шаги с календарем». Наша порода изгоев не доживает до старости. Мы живем сегодняшним днем. Стив и Люк не наши люди, и я не хочу идти с ними в одной упряжке.

— Но хозяин сказал всем, что опасной работы больше не будет.

— Ты наивный мечтатель, Джо. Такой большой, такой взрослый, а рассуждаешь, как ребенок. Ты можешь себе представить Криса, лежащим на диване с сигарой в одной руке и газетой в другой, рассуждающего о биржевых сводках?

— Трудно такое представить, но если Крис заинтересуется биржей или игорным бизнесом или чем-нибудь таким, что может приносить хорошие доходы, я поверю, что он поставит автомат в угол и накроет его чехлом. Крис пылкая натура, его легко зажечь стоящей идеей. Ведь в банковском деле он уже все сказал. Ему не кого и нечем удивлять. А если так, то он непременно сменит свой профиль.

— Ладно, согласен! Но мы ему всегда будем нужны!

— С этим трудно не согласиться.

Джо спрыгнул с бочки, подошел к свежевыкрашенному фургону с красными крестами на дверцах и ощупал металл.

— Ну вот, высохло. Теперь можно ехать.

— Можно. А ты не хочешь сходить за Слимом? Не оставлять же его в лесу сторожить сосны.

— Ты прав.

Джо открыл дверцу кабины и включил фары, которые осветили гравийную дорожку, ведущую к воротам.