– От имени Салаши? – почему-то переспросила баронесса. И тут водитель чуть повернул лицо, ровно настолько, чтобы Фройнштаг могла видеть его ироничную ухмылку. – Видите ли, фрау Вольф, я только тем и занимаюсь, что говорю от его имени. Даже когда, казалось бы, говорить должен только он. Впрочем, иногда ему все же приходится вещать от самого себя. Но из этого не следует, что и говорит он своими словами.

«Очень влиятельного фюрера получит Венгрия, едва избавившись от Хорти! – подумала Фройнштаг. – Так, может, взять и поставить во главе этой несчастной страны баронессу фон Шемберг? Предварительно выбив из головы всю ее проавстрийскую дурь? Во всяком случае, тогда венгры хотя бы будут знать, кто именно ими правит».

– В таком случае предупредите будущего вождя Венгрии, что официально с ним еще поговорят. Но при одном условии: задолго до этой беседы он должен четко усвоить ошибки свергнутого контр-адмирала Хорти.

– Он их уже усвоил, – поспешила заверить Фройнштаг баронесса.

– Почему вы так убеждены в этом?

– Уже хотя бы потому, что многие из этих ошибок Салаши и его люди сами помогали Хорти совершать.

– Убедительно, – признала Фройнштаг.

– Однако дело не в каких-то там просчетах Хорти, а в принципиальной позиции: всем нам нужна сражающаяся Венгрия, а не жалкий номинальный союзник, скулящий у ног Германии, как дворняжка – под брюхом у немецкой овчарки.

– Образно сказано. Нам действительно нужна сражающаяся Венгрия, со сражающимся фюрером Салаши во главе, иначе мы его попросту не потерпим. И можете считать, что говорю я это от своего имени, своими собственными словами.

Фройнштаг казалось, что смысл сказанного и довольно резкий тон должны задеть самолюбие баронессы, подкрепленное к тому же амбициями Салаши. Но вместо этого фон Шемберг откинулась на спинку сиденья и, облегченно вздохнув, победно улыбнулась.

– Значит, вопрос о его восхождении решен, – проговорила она, уже не обращаясь к унтерштурмфюреру, а просто так, размышляя вслух. – Наконец-то! Не знаю, какую роль в этом сыграли лично вы, но в любом случае признательна.

– Больше всего меня ценят не тогда, когда я чем-либо помогаю, а когда не становлюсь на пути.

– Не становитесь, ради Бога, фрау Вольф! – вновь благодарственно ухватила ее за руку баронесса. – Никогда не становитесь. Когда на пути возникает обличенная влиянием женщина – это по-настоящему страшно.

– Теперь уже – с какой стати? Всякий Наполеон, – едва сдерживалась Фройнштаг, чтобы не сказать «наполеончик», – имеет право на свои «сто дней». Если только забыть, что к своим «ста дням» Бонапарт шел через полководческий гений, императорский жезл и мужественное, достойное великомученика отречение.

– Если только забыть об этом… – признала баронесса и тронула водителя за плечо. – Здесь небольшой ресторанчик, – указала рукой в сторону двухэтажного особняка с украшенным лепниной фасадом, возле которого они остановились. – Нас уже ждут. Нужно побеседовать.

– Увы, у меня слишком мало времени.

– А если это ненадолго, но очень важно?

– Не думаю, что настолько…

– Не заставляйте похищать вас, как вы похитили бедного Николауса Хорти, кстати, известного в нашем девичьем кругу как Николя де Хорти, – произнесла она имя сына регента на французский манер.

– Мне-то казалось, что наша с вами, Юлиша, тема давно исчерпана.

– Что вы, фрау Вольф! То, о чем мы говорили до сих пор, это так, попутно. К «нашей теме» мы еще, собственно, не подступались.

Оба майора были приземистыми, по-кавалерийски колченогими, со смуглыми, удлиненными лицами степняков.

– Майор Шардок. По национальности мы – печенеги[106], – объяснил-представился один из них по-немецки, обратив внимание на то, с какой пристальностью Скорцени всматривается в их лица. – И никогда не забывали об этом.

– Майор Вулган, – щелкнул каблуками второй. – Оба – Иштваны, но происходим из разных печенежских родов.

То, что офицеры подчеркивали свое печенежское происхождение, обер-диверсанта ничуть не удивляло. Из разведывательных ориентировок он знал, что в последнее время Хорти все плотнее окружал себя офицерами и унтер-офицерами из числа печенегов, поскольку уверовал, что в печенежскую среду идеология венгерского национал-социализма почти не проникает, и влияния в ней Салаши не ощущается. Тем более что еще в недавние времена австро-венгерская элита относила печенегов к этносу второго сорта, и только при Хорти отдельные представители его получили возможность продвигаться по служебной, особенно армейской, лестнице. За это они и были признательны регенту, всячески демонстрируя свою приверженность ему. А следовательно, таким людям он вполне мог доверять.

Скорцени приказал Родлю хоть из-под земли достать двух старших офицеров, готовых сотрудничать с германцами, которые бы могли составить его сопровождение. И адъютант действительно достал их из-под земли, обнаружив в одном из бункеров.

По-немецки офицеры говорили с разительным австрийским акцентом, но поскольку Скорцени и сам был не чужд ему, то признал появление в своей среде этих Иштванов вполне приемлемым.

После очень краткого знакомства Скорцени объявил им о завершении операции по устранению правительства хортистов и предложил войти в его свиту наряду с адъютантом Родлем, командиром батальона «Центр», унтерштурмфюрером Хунке и двумя другими диверсантами. Так, в сопровождении двух венгерских майоров, Скорцени обошел все кабинеты и залы регентского дворца, включая личные покои Хорти.

– Это правда, что в будапештском землячестве печенегов назревают автономистские настроения? – неожиданно для обоих майоров поинтересовался штурмбаннфюрер у одного из королевских покоев.

Майоры настороженно переглянулись, не зная, как им реагировать на этот вопрос.

– Говорите, как есть, – беззаботно посоветовал им Скорцени. – Важно знать правду.

– Наш печенежский народ действительно хотел бы получить хоть какую-то административно-культурную автономию, – признал Шардок.

– Наподобие той, которую многие малые народы получили в Советском Союзе, – уточнил Вулган. – Правда, хотелось бы обойтись при этом без сталинских колхозов.

– Да только вряд ли мы получим ее из рук Салаши.

– Ладно, с этим будем разбираться чуть позже, – сказал Скорцени, прислушиваясь к винтовочным выстрелам, доносившимся со стороны «Кровавого поля», от Дуная. – А пока что накапливайте силы и помните, что отныне СД держит «печенежский вопрос» в поле своего зрения.

– Вы действительно советуете нам объединяться вокруг печенежской идеи и накапливать силы?! – просияло лицо майора Шардока. – Поймите, для нас это очень важно.

– Для нас тоже важно, чтобы в окружении Салаши мы получили ту силу, которая бы пребывала в мощной оппозиции к нему.

– …И которая в нужное время могла бы «наступать» Салаши на мозоли, – подсказал Вулган.

– Есть в ближайшем окружении Салаши кто-то такой, кто действенно поддерживал бы вас?

Майоры-печенеги переглянулись, но не потому, что им не известно было имя своего покровителя; они решали: следует ли его называть.

– В общем-то нет, – ответил Вулган. – Если не считать баронессу Юлиану фон Шемберг.

– Юлишу?! – искренне удивился Скорцени.

Винтовочная пальба все усиливалась, но вот один за другим прозвучали три зычных выстрела из германских реактивных гранатометов, и пальба прекратилась.

– Мы понимаем, вас может смущать ее нынешняя репутация аристократической проститутки, – заволновался Шардок, – но это лишь прикрытие, своеобразная маскировка. И поймите, что никого другого у нас попросту нет, вся венгерская верхушка с презрением отторгает само воспоминание о каких-либо «печенежских корнях» значительной части населения Венгерского королевства. Именно поэтому…

– Меня не смущает «репутация аристократической проститутки» баронессы, – резко прервал его Скорцени, завершая свою экскурсию залами королевского дворца, которые не вызвали у него ни восхищения, ни ощущения какого-либо уюта обычного человеческого жилья. – Мы с вами, к нынешней политике причастные, все в той или иной степени – проститутки; причем многие далеко не «аристократические». И то, что вас поддерживает баронесса фон Шемберг, – выглядит не так скромно, как вам кажется.