– Но я не стрелял во фрау Вольф.

– Нет, вы что, действительно считаете, что я прибыл сюда, чтобы разыгрывать под стенами Будайской крепости рыцарские турниры с местными донжуанами?! Облегчайте, облегчайте душу, капитан. Пока еще представляется такая возможность.

Родль едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Какой неподражаемый словесный штурм! Он голову мог дать на отсечение, что ни в одной разведке-контрразведке мира не сыщется офицер, обладающий таким талантом словесного психологического шантажа, каким обладает Скорцени.

Адъютанту Родлю уже не раз приходилось слышать, как подавленные его лишь на первый взгляд сумбурным, а на самом деле – логически выстроенным натиском даже опытные офицеры, друзья и враги оказывались буквально деморализованными и сметенными.

– Но я уже сто раз говорил вам, что не получал приказа стрелять во фрау Вольф, – испуганно вжался в спинку стула Галаши. – Я не имею к этому никакого отношения!

– Не только получили его, но и стреляли. В арийку. За два часа до своего ареста, неподалеку от отеля «Берлин»!

Весь пыл Скорцени неожиданно угас. Голос его вновь стал меланхолически спокойным и предельно усталым. Однако Родль знал, что Скорцени обладает способностью почти мгновенно менять тембр голоса и накал страстей. Это тоже было одним из достижений его непревзойденного искусства следователя. Искусства, которым Скорцени откровенно пренебрегал, прибегая к нему крайне редко. Но если уж снисходил… каждый допрос превращался в прекрасно отрежиссированный спектакль.

– Я что, беседую с русским диверсантом? Или с офицером дружественной нам Венгрии? Стрелять в германку у входа в отель «Берлин», в котором – как известно каждому венгру – поселяются исключительно германцы и который находится под совместной негласной охраной службы СД и венгерской контрразведки!.. Поневоле задашься вопросом: что происходит в этой стране? Это я уже вас спрашиваю, унтерштурмфюрер Шторренн? – перевел взгляд на гестаповца. И тот не выдержал и подхватился.

– Да не я стрелял в нее! – попробовал подхватиться капитан, понимая, что все, что он натворил доселе, ему еще может проститься. Но покушения на фрау Вольф штурмбаннфюрер ему не простит. Скорцени не простит ему покушения, которого на самом деле он не совершал. – Это был не я, клянусь честью офицера.

– Не рассчитывайте, что после этой клятвы я верну вам пистолет с одним патроном и великодушно позволю пустить себе пулю в лоб. Обо мне, конечно, гуляют слухи, будто я непозволительно мягок и милосерден в обращении с врагами. Но поверьте мне, капитан, эти притчи так же безосновательно преувеличены, как и все остальные притчи и предания о «самом страшном человеке Европы». Вы у меня пройдете через такую обработку, после которой пистолетный выстрел прозвучит для вас пением ангела.

– Но что я должен предпринять, чтобы вы поверили, наконец, что это не я стрелял в госпожу Вольф?! – почти истерически завопил Галаши. А ведь, как объяснили Скорцени, до сих пор он держался довольно твердо. – Не я, не я! Можете распять меня, сжечь на костре! Но истина останется той же: стрелял не я!

Все те пять минут, которые Скорцени в глубоком раздумье просидел за столом, глядя куда-то в окно, Галаши смотрел на него с надеждой подростка, верящего в обещанное чудо. Были мгновения, когда капитану хотелось стать перед штурмбаннфюрером на колени и еще раз крикнуть: «Я не стрелял! Не сомневайтесь в этом!» Так ему вдруг, глядя на сидящего рядом с ним человека-легенду, захотелось жить. Так отчаянно ему вдруг захотелось выжить. Любой ценой.

– Нет, – пробился сквозь стену молчания негромкий, но довольно решительный голос Скорцени. – Нет…

Но если бы нашелся кто-нибудь в этом мире, кто бы мог объяснить сейчас затравленному капитану Галаши, что означает в устах «первого диверсанта рейха» это его глубокомысленно-спокойное «нет».

– …Нет, капитан, вы так и не убедили меня, – еще спустя минуту проговорил Скорцени, поднимаясь из-за стола и неспешно подходя к окну.

– Тогда какие же аргументы я должен привести, чтобы вы поняли, что намерены расстрелять совершенно не того человека, который покушался на фрау Вольф?

– Вот видите, и вы тоже обращаетесь ко мне за советом. А ведь я не Соломон. Я не расточаю советы, капитан Галаши, – уже более резко проговорил штурмбаннфюрер. – Вы напрасно думаете, что все свое время в этом слякотном городе я трачу только на то, чтобы осчастливливать советами офицеров венгерской контрразведки. Аргументы – это уже ваша забота. Возможно, в душе я и готов поверить. Но только убеждаете вы меня как-то слишком уж неубедительно.

– Могу повторить, что моим заданием было выяснить: действительно ли доктор Вольф является штурмбаннфюрером Скорцени. И с какой целью он прибыл к нам.

– Прекрасно. Можете считать, что задание выполнено. Теперь-то вы, надеюсь, не сомневаетесь, что Вольф – некто иной, как Скорцени?

– Теперь – нет, – несмело подтвердил Галаши, не понимая, к чему клонит эсэсовец.

– Так вот, мы можем расстрелять вас за эту операцию. Но можем и не расстрелять. То, что я вам сейчас предложу, станет единственным вашим шансом на спасение. И если вы не согласитесь… Или же согласитесь, но потом не выполните… Ваш труп выловят где-нибудь в районе Белграда. И мало кого будет интересовать, кому принадлежало ваше еще при жизни до неузнаваемости изуродованное тело.

«Это правда, там никому не будет дела до выловленного трупа… – безропотно подтвердил Галаши, неожиданно поймав себя на том, что ведь он совершенно деморализован. Готов соглашаться с любой глупостью, со всем, что произносит этот зазнавшийся, но все же довольно великодушный штурмбаннфюрер. – Если только кто-нибудь удосужится выловить его».

– Что вы предлагаете? – спросил он голосом, едва проникающим в эту комнату из мутных глубин Дуная. – Я готов выполнить ваши условия, если только они вообще выполнимы.

– Они элементарно выполнимы, Галаши. – Скорцени вернулся на свое место за столом и, по-крестьянски скрестив перед собой тяжелые жилистые кисти рук, уверенно взглянул на капитана. – Я сегодня же отпущу вас, если поклянетесь, что через два дня доставите мне человека, который стрелял во фрау Вольф. Причем он нужен мне живым. Вам понятны мои условия?

– Понятны.

Галаши взял предложенную Родлем пачку сигарет и долго извлекал из нее сигарету, а когда прикуривал, руки его до того дрожали, что Скорцени смущенно отвернулся. Он терпеть не мог мужского страха. В нем было что-то выше того, что Скорцени способен был понимать или хотя бы воспринимать.

– Вы найдете мне человека, который стрелял во фрау Вольф – только-то и всего.

– Но я не знаю, кто это. И это будет непросто.

– Не сложнее, чем вымаливать пощады у моих парней, – напомнил Скорцени о той, истинной, цене его поиска, о которой он ни на минуту не должен был забывать. – Вы найдете покушавшегося и доставите сюда.

– Проще уж сразу убить его. Все равно привезти сюда, в гестапо, агента контрразведки… Такая операция незамеченной не останется.

– Но я тоже не собираюсь убивать его. Задам несколько вопросов – и оба свободны.

– Хорошо, я постараюсь найти его. Вот только доставлять придется вам самим. И двое суток – это слишком мало.

– Сколько же дней понадобится вам для поиска?

– Неделю.

– Много. Трое суток. И попробуйте в конце третьих суток куда-то исчезнуть!..

– Я ведь знаю, что моя семья будет под наблюдением.

– Вот видите, даже для вас служба в контрразведке не проходит зря, капитан Галаши.

Ровно через сутки гауптштурмфюрер Родль принял от Галаши телефонное сообщение. Однако звонил не Галаши, а какой-то подросток.

– Вам привет от одного известного вам капитана. Интересующий вас человек готов встретиться с вами, – сообщил срывающийся от волнения, почти мальчишеский голосок.

– Когда?

– Сегодня.

– Где?

– Там, где состоялся ваш последний разговор с капитаном.