– И я этим горжусь.

Фройнштаг снисходительно пожала плечами:

– В нашем роду каждый привык гордиться тем, чего достиг лично он, а не его предки.

– Вы должны понять, что в кругах венгерской знати идея возрождения габсбургского трона становится все популярнее. Под его знаменами уже сформировалось влиятельное крыло оппозиции регента Хорти.

– Как и оппозиции главного его оппонента – Салаши.

Баронесса решила, что самое время опять наполнить бокалы.

– На таких нюансах политической ситуации в Венгрии акцентировать внимание у нас пока что не принято.

– Не принято пока что говорить о них открыто, публично, – уточнила Фройнштаг, – особенно за пределами имперского круга, во главе которого стоит ваш бывший муж граф Винклерн.

– Стоит ли портить такой прекрасный вечер на двоих упоминанием этого имени?

– Придется потерпеть, баронесса, поскольку речь идет о том самом графе Винклерне, которого его немногочисленные сторонники еще именуют эрцгерцогом Каринтийским. И вы знаете, почему его так именуют. Потому, что в свое время его отец был заражен весьма оригинальной идеей: создать отдельное Великое герцогство Каринтийское[73], по образцу княжества Люксембургского. О том самом графе, ради святой идеи которого вы решились на фиктивное расторжение брака, дабы не дискредитировать своим неаристократическим поведением имени графа; и на роль любовницы Салаши, которого в душе терпеть не можете.

– Вот это вас уже не касается, – наконец-то запротестовала секс-баронесса.

– Ошибаетесь, Юлиша. Действия возглавляемой вами и вашим бывшим мужем группы заговорщиков ведут к подрыву не только Венгрии, но и Германии, в состав которой входят сейчас исконные германские территории Австрии. К тому же ваша группа хотела бы видеть в составе империи и Баварию. Что же касается Салаши, то он вам понадобился только для того, чтобы с помощью его нилашистов свергнуть режим Хорти. Убрать затем самого Салаши – для вас уже не проблема.

Юлиша медленно процеживала вино сквозь сжатые зубы и неотрывно смотрела на Фройнштаг взглядом, преисполненным великосветского презрения. Это был взгляд холеной аристократки, пытающейся поставить на место некую плебейку, набравшуюся наглости судить о том, о чем судить ей не положено уже в силу ее низменного происхождения.

– Вообще-то я должна была бы сейчас же пристрелить вас, – неожиданно громко произнесла она, и тотчас же дверь, ведущая в соседнюю комнату, распахнулась.

Фройнштаг лишь мельком взглянула на возникших в ее проеме двух рослых, вооруженных пистолетами девиц и вновь предалась винопитию.

– Личная «лесбиянская гвардия» баронессы Юлиши, – невозмутимо констатировала она. – Эти, конечно, пристрелили бы.

– Не сомневайтесь.

– Если только вы решились бы на этот безумный шаг, после которого Скорцени приказал бы уничтожить не только вашего сына, единственного наследника сразу двух родов – Винклернов и Шембергов, – но и безжалостно истребить оба эти рода, включая тех, кто пережидает войну в каринтийском Клагенфурте, несостоявшейся столице Каринтийского герцогства; а также в Италии, Испании и Словении. Не говоря уже о том, что ни вы, ни ваша лесбиянская охрана отсюда уже не вышли бы. Нужны еще какие-то объяснения?

– Пошли вон, сексуальные недолизки, – буквально прорычала Юлиша, очевидно, расстроенная тем, что они не пристрелили Фройнштаг еще до того, как она выложила свои козыри.

– Вы меня огорчили, Юлиша, – покачала головой Фройнштаг и в мгновение ока выложила на стол свой вальтер. – Вы меня очень огорчили, – положила рядом миниатюрную, но достаточно мощную гранату, из тех, которые были разработаны умельцами из секретной лаборатории РСХА специально для разрешения подобных недоразумений. – Еще одна попытка шантажировать меня, и вы получаете пулю, а ваши секс-гвардейки гранату.

Юлиша побледнела и с полминуты неотрывно смотрела на пистолет, как обычно смотрят на оружие люди, уже однажды оружием пуганные, но в схватках еще не обстрелянные.

– Кажется, мы обе погорячились, – наконец произнесла она. – В такой ситуации лучше всего успокоиться и продолжить разговор.

– Но учтите, я предупреждаю только один раз.

Минута молчания, которой они почтили первую, неудавшуюся, часть своих переговоров, стала еще и минутой примирения.

– Нам известно, что под именем доктора Вольфа в отеле «Берлин» остановился Отто Скорцени, – взорвала эту паузу баронесса Шемберг, – однако не знаем, кто скрывается под именем его супруги.

– Сотрудница его управления, унтерштурмфюрер Фройнштаг, – не стала скрывать своего имени Лилия. – Она перед вами.

– Вот теперь можно провозгласить тост за наше знакомство, – спокойно отреагировала баронесса.

– Но, кроме вас, знать об этом имеет право только господин Салаши.

– Никто иной о нашей встрече никаких сведений не получит. Вы прибыли для того, чтобы помочь Салаши прийти к власти?

– Сначала мы хотим разобраться в ситуации.

– Это не ответ. Когда речь идет о перевороте, нужна ясность. Мы не хотим, чтобы команду Ференца Салаши постигла такая же участь, какая постигла полковника Штауффенберга во время недавнего путча против фюрера. Ошибки коллег следует учитывать.

– Ошибки наших общих врагов, баронесса. В данном случае это имеет принципиальное значение. И помните: если бы Штауффенбергу, Беку и другим предателям удалось устранить фюрера, ни о каком восхождении Салаши к вершинам трона не могло бы быть и речи. Единственное, на что он мог бы рассчитывать, так это на восхождение на эшафот, – уже откровенно дожимала ее Фройнштаг, давая понять, кто тут всего лишь любовница Салаши, а кто – сотрудник Главного управления имперской безопасности Германии. Разницу этой красотке уже пора было улавливать.

– Мы это понимаем.

– И все же постарайтесь передать Салаши, чтобы он прекратил поиски контактов с англичанами. Хорти мы, понятное дело, уберем, но из этого еще не следует, что обязательно остановим свой выбор на Салаши. Есть иная кандидатура. И вы знаете, кто это.

Фройнштаг и сама не знала, что это за мифическая кандидатура. То, что она сейчас несла в порыве диверсионного вдохновения, уже было ее отсебятиной. Однако фон Шемберг этого не уловила. Она буквально опешила от напористости и наглости германки и, не удержавшись, метнула взгляд на едва заметную дверь (не на ту, из которой, словно кукушки из часов, только что выскакивали лесбо-гвардейки), черневшую между двумя статуями рыцарей, облаченных в старинные доспехи.

Это ее слабоволие длилось всего лишь несколько мгновений. Но их оказалось достаточно, чтобы Фройнштаг поняла, что каждое ее слово не только записывается, но и напрямую прослушивается кем-то, кто притаился за узенькой черной дверью.

«Они тут и переговоры все еще ведут, как в средневековье, – презрительно ухмыльнулась унтерштурмфюрер. – Цивилизация не коснулась даже их разведки».

Войдя в номер, Власов увидел сидевшую спиной к нему женщину, показавшуюся совершенно незнакомой. Вальяжно откинувшись на спинку кресла, она пускала дым в потолок и так и не оглянулась – то ли не расслышала появления генерала, то ли не снизошла. Сразу же улавливалось что-то фальшивое уже в самой этой позе, которую вполне можно было назвать позой дешевой, но достаточно самонадеянной «ресторанной королевы на час».

Приближаясь к ней, Власов успел заметить: крашеные на германский манер – крученные и взбитые – волосы, закрепленные позолоченным гребнем; хромовые немецкие сапоги, черная юбка и зеленый офицерский китель с погонами лейтенанта вермахта.

Очевидно, Мария до конца намеревалась играть в абсолютное безразличие, дескать, приказали – я и пришла. Что дальше? Но стоило ей взглянуть на Власова, как сигара в руке воровато задрожала. Едва слышно ойкнув, женщина медленно, обрадованно глядя на генерала, поднялась.

– Господи, Андрей! Товарищ, то есть, я хотела сказать, господин генерал… – потянулась к нему руками, но сразу же одернула их. – Как же безбожно вы постарели!