– Если вы так считаете, – не без вежливой иронии согласился Гольвег.

– Впрочем, что касается отшельничества, то это больше относится к вам, Штубер, – остановился Скорцени напротив одного из своих самых талантливых последователей. И тот не выдержал, подхватился, поднимая вслед за собой Гольвега и Розданова.

– Почти монашеского отшельничества, – подтвердил он, уже догадываясь, к чему клонит Скорцени. Оставалось выяснить кое-какие детали.

– Еще бы: «Рыцари черного леса», «Рыцари рейха», просто какие-то безымянные подсадные партизанские отряды. Некая, забытая Богом и людьми крепость на окраине никому не ведомого Подольска, которую вы превратили в свой родовой замок, в эдакий саксонский форпост на подступах к Черному лесу. Фантазия, изысканная фантазия – вот что вас приятно отличает от множества других диверсантов, Штубер! Но, к сожалению, ни сербским, ни хорватским языком вы не владеете. И в этом преимущество перед вами оберштурмфюрера Гольвега неоспоримо.

Скорцени выдержал длительную паузу, осматривая всех троих с таким скептически недоверчивым прищуром глаз, словно вот-вот собирался воскликнуть: «Господи, и мне придется совершать переворот в Венгрии, штурмовать ее королевскую крепость с этим вот сбродом?!»

Гольвег молча, напряженно всматривался в лицо Скорцени. Он терпеть не мог подковырок и недомолвок. Они всегда приводили его в ярость. От кого бы ни исходили. Пусть даже от «первого диверсанта империи». Он – солдат. И требовал ясности. Во всем – ясности!

– Вас, Розданов, судьба, говорят, тоже немало побросала по Югославии? Это верно?

– После Гражданской войны в России год служил в Воеводине, господин штурмбаннфюрер, – вытянулся по стойке «смирно» Розданов. – Потом немного учился в Русском кадетском корпусе при «Державной комиссии Врангеля». Хотя и прибыл туда в чине поручика, однако офицерского образования не имел.

– Русский кадетский корпус в Югославии?! Как романтично! Вот почему в свое время генерал Шкуро лично заинтересовался вами, надеясь направить в специальную диверсионную школу «Атаман»[89], созданную при «казачьем стане» генерала Доманова.

– Провинциальный мерзавец, – не меняя выражения лица, процедил Розданов.

– Кто именно: Шкуро, Доманов?

– И тот и другой, – не задумываясь и не тушуясь, объяснил Розданов.

Скорцени не стал выяснять, почему вдруг Розданов столь нелестно отозвался о двух белогвардейских генералах. Но само определение «провинциальный мерзавец» ему понравилось.

– Поскольку вы, поручик, – русский, то вам виднее. Не знаю, где и какую военную науку вы проходили до того, как попали в Германию, но знаю, где вас по-настоящему научат воевать – на Фридентальских курсах.

– Мне приходилось слышать о вашей школе, – еле сдержался Розданов, чтобы по обыкновению своему не добавить: «провинциальных мерзавцев», – в замке Фриденталь.

– Хотя лучшая подготовка солдата, конечно, окопная, тем не менее… К окопам тоже нужно готовить. – Даже в совершенно спокойной обстановке Скорцени иногда начинал говорить громыхающим голосом, который напоминал турий рык. – Ну а если сумеете убедить нас в преданности идеалам СС… Да-да, о том, чтобы наиболее достойные воины из славян становились офицерами СС, мы тоже позаботимся. Их и сейчас уже немало[90]. Но к этому мы еще вернемся. А пока – к делу. Прошу всех садиться.

Скорцени сел за стол и еще раз озарил присутствующих скептически-холодным прищуром глаз.

Гул авиационных моторов, неожиданно донесшийся со стороны Буды, на несколько минут разорвал гипнотические нити молчания и взгляда, которыми штурмбаннфюрер парализовал своих подчиненных. Хотя к центру Будапешта самолеты, судя по всему, прорывались редко, но, похоже, что в этот раз они все же прорвались.

Ясное дело, Скорцени не собирался отменять встречу из-за какого-то налета. Единственное, чего он опасался – как бы авиация противника не разнесла вдрызг дворец регента в королевской крепости. С каким бы риском ни была сопряжена операция по захвату крепости и аресту Хорти, ему не хотелось, чтобы это воспринималось потом как следствие мощного авианалета противника, результатами которого он воспользовался.

– Для начала обрисуем себе в нескольких словах ситуацию. Николас Хорти, сын адмирала-регента, в скором времени собирается занять пост отца. Уже сейчас, заботясь о плодах своего правления, он готов полностью отречься от союзнических обязательств Венгрии перед Германией и упорно ищет контактов с Тито.

– Терпеть не могу отрекающихся, – возмутился Гольвег. При этом он красноречиво взглянул на Розданова. К кому относилось услышанное им в ответ «провинциальные мерзавцы» – он так и не понял.

– Но их, отрекающихся, все больше и больше, – продолжал тем временем Скорцени. – После того как Болгария и Румыния, да, по существу, и Италия, перестали быть нашими союзниками, положение в Югославии крайне усложнилось. Хорти уверен, что в таких условиях наши войска не смогут достаточно долго противостоять партизанской армии Тито, а также войскам русских, болгар и румын, которые вскоре туда нахлынут.

– Спасайся, кто может, – проворчал Штубер. – Это нам знакомо.

– Николас Хорти убежден, что Югославия окажется самым надежным и безопасным союзником. Достаточно могучим и достаточно безопасным – вот из чего исходит этот отпрыск несостоявшегося регента, решаясь на предательский сговор с коммунистическим режимом маршала Тито.

Скорцени замолчал. Гольвег воспринял это как приглашение к разговору.

– Я понял вас, штурмбаннфюрер, так что на время, для операции, нам понадобился югославский партизан, – снова поднялся он.

Рослый, широкоплечий, на удивление розовощекий, что крайне редко встречалось у людей, по несколько лет сражавшихся на фронте, – оберштурмфюрер Гольвег вполне мог сойти за могучего славянского витязя.

Штубер давно заметил это. И вполне одобрил выбор Скорцени.

– Нужен толковый югославский, титовский офицер. Истинный серб. Или хорват, – объяснил обер-диверсант рейха. – Сомневаюсь, чтобы Николас Хорти сумел определить разницу между ними.

– Для венгерского слуха такое определение непостижимо, – заверил его Штубер.

– Но для того, чтобы проникнуть в Югославию и выследить более или менее подходящего титовского офицера, понадобится время, – заметил Гольвег.

– Забыли, что его еще нужно заставить работать на нас, – напомнил Штубер. – Но прежде – вывезти за пределы Югославии и доставить в Будапешт.

Все трое выжидающе посмотрели на Скорцени. Штурмбаннфюреру не нужно было обладать даром прорицателя, чтобы понять, что ни один из них не верит в успех, да и вообще в реальность подобной операции.

– Возможно, кто-то из титовских офицеров оказался в гестапо, – неуверенно подсказал Штубер. – Можно было бы обратиться к командованию наших войск в Югославии…

Сказав это, Штубер сразу же подумал, что Скорцени не мог не учесть такую возможность еще до встречи с ними. Но, что сказано, то сказано.

– Зачем все настолько усложнять? – спокойно спросил Скорцени, прислушиваясь к разрывам бомб. – Офицером Тито будете вы, Гольвег. А общаться с Николасом Хорти станете на немецком. Плохом немецком. Но об этом, о всевозможных деталях, мы с вами еще поговорим.

Гольвег облегченно улыбнулся. И не только потому, что отпала необходимость отправляться в горы Боснии. Прояснилась мрачная шутка Скорцени относительно его, Гольвега, намерений переметнуться к Тито. Он терпеть не мог подобных авантюр.

– В таком случае я вполне могу сойти за переводчика: с сербского на немецкий, – вмешался в их разговор Розданов. – При этом даже не следует скрывать, что я русский белогвардейский офицер.

– Именно такой и была задумана ваша роль, поручик Розданов, – небрежно бросил Скорцени. – И попробуйте не справиться с ней или каким-то иным способом подвести нас.