– Значит, послание регента Хорти маршалу Сталину все же существует?

– Это уже непреложный факт.

– В таком случае пусть только Хорти попытается уверять меня, что все разговоры о его предательстве союзнических обязательств – всего лишь слухи недоброжелателей! Я ведь могу и не довезти его до Берлина.

– Только не это! – нервно замахал руками Тиммерман. – Вы даже не представляете себе, сколько сведений мы получим после того, как душещипательные беседы с Хорти и его окружением начнут вести наши специалисты по Венгрии и международным вопросам.

– В мастерстве ваших специалистов по беседам Хорти разочароваться не посмеет, – заверил его обер-диверсант.

– Поэтому его следует самым бережным образом извлечь из Цитадели и столь же бережным образом доставить туда, куда прикажет фюрер. И Боже упаси, чтобы под руку ему случайно попался пистолет с «патроном чести»! Если же он станет ударяться в излишнюю патетику, свяжетесь с нами по известному вам телефону посольства, а ровно через полчаса мы предъявим ему эти вот, – потряс он коричневой, с тисненным на ней золотым орлом папкой, – документы.

– Но уже как обвинительный акт. И в этом случае в Германию он прибудет не просто в наручниках, а в средневековых кандалах.

– Вы всегда отличались определенной, порой излишней, жесткостью, штурмбаннфюрер, – смиренно склонив голову, признал «секретарь посольства от СД».

– Ладно, Тиммерман, – пообещал Скорцени, вальяжно раскинувшись в безмерно широком, приземистом кресле, – только ради вас я стану изымать регента Хорти из Цитадели, как младенца – из крещенской купели. И доставлю его фюреру, как будапештский сувенир, – перевязанным розовой ленточкой.

– Что еще раз подтверждает, – смиренно склонив голову, признал Тиммерман, – что христианская добродетель в вашей душе всегда преобладала.

Проснувшись ранним утром, Скорцени прежде всего поинтересовался у адъютанта, который разбудил его, какая сегодня дата на календаре.

– Шестнадцатое октября тысяча девятьсот сорок четвертого года! – с армейской безупречностью доложил Родль.

– Ну, с годом я бы как-нибудь и сам разобрался, – проворчал Скорцени, позволяя себе несколько глотков из стоявшей рядом с прикроватной тумбочкой бутылки вина. Обычно во время подготовок к операциям он старался не злоупотреблять спиртным, но вчерашний вечер они с Фройнштаг провели в объятиях друг друга, а Лилия в такие часы обходиться без пары бутылок хорошего вина не могла. – Значит, когда-нибудь историки Венгрии так и запишут в своих «дворцовых хрониках», что правление регента Хорти прервалось шестнадцатого октября. Хотя мы с вами, Родль, вряд ли запомним эту скромную дату.

– Я давно намекал, что пора бы завести своего собственного хрониста. Мир видел множество всевозможных королевских, рыцарских, монастырских и прочих «хроник», но впервые в истории цивилизации могла бы появиться «диверсионная хроника».

Исключительно для прояснения ума Скорцени сделал еще несколько глотков, однако ясно стало только то, что о вине следует забыть и как можно скорее появиться в штабе операции, в будапештском отделении гестапо.

Предчувствие первого диверсанта рейха не подвело. Едва он прибыл в свою штаб-квартиру, как из Берлина поступила шифровка, в которой говорилось, что Венгрия заключила сепаратный мир с Советским Союзом и что операцию по захвату Цитадели и отстранению Хорти от власти следует ускорить.

– Какой сепаратный мир?! – изумился Скорцени, вопросительно уставившись на офицера-связиста, словно бы предполагал, что ему известно нечто такое, о чем не сообщается в шифрограмме. – Кто из венгров и когда мог заключить его?!

– Подробности еще следует выяснить, – пожал плечами обер-лейтенант. – Если позволите, я запрошу отдел внешней разведки Главного управления имперской безопасности. От вашего имени, естественно.

– Я не просто позволяю, но и приказываю. Родль, срочно составьте текст радиограммы. Пусть свяжутся с нашими посольствами и представительствами, пусть потрясут агентуру не только в России и Венгрии, но и в США, ведь советы теперь делятся такой информацией со своими союзниками.

– Обязаны делиться, – решительно покачал головой Родль, заранее подозревая русских в нежелании выполнять свои союзнические обязательства.

– Причем нужно не просто подтверждение этого факта. Нужен текст договора или хотя бы его изложение. Чтобы я мог положить его на стол перед Хорти вместо приговора и вынудить его добровольно уйти в отставку.

Пока Родль занимался шифрограммой, Хёттль уже созывал в штаб Скорцени командиров всех батальонов, а также командиров двух танковых рот, которые должны участвовать в штурме Цитадели. Поручив ему эту организаторскую работу, обер-диверсант рейха вместе с Фёлькерсамом колдовал над планом крепости, отмечая опорные пункты обороны венгров и намечая рубежи, которые следовало добыть штурмом тому или иному германскому подразделению.

Когда все были в сборе, Скорцени попросил подойти к прикрепленной к стене схеме крепости.

– Итак, к штурму крепости мы приступаем завтра, в шесть утра. Первыми на позиции выходят полки 22-й дивизии СС, которые берут крепость в плотное оцепление, перекрывая доступ к ней и вступая в бой с любой венгерской частью, которая попытается прийти на помощь гарнизону Цитадели. Кроме того, подразделения этой же дивизии берут под свой контроль аэропорт, железнодорожную станцию, речной вокзал и несколько других объектов, список которых уже согласован с командованием части. У вас возникли какие-то вопросы? – обратился он к прибывшему на совещание заместителю начальника штаба дивизии штурмбаннфюреру Даковски.

– Батальоны дивизии будут действовать, исходя из утвержденного командованием плана, который с вами уже согласован, – отчеканил худощавый молодой эсэсовец с лицом и осанкой конторского служащего.

Скорцени уже знал, что Даковски принадлежал к той партии офицеров, которую надергали из обычных армейских частей, а точнее, из госпиталей, чтобы как-то пополнить элитную дивизию Ваффен-СС более или менее опытными офицерами. И что почти два года этот майор прослужил начальником штаба какого-то несуществующего ныне полка, сражавшегося на Восточном фронте.

– Атака самой крепости будет осуществляться с трех направлений одновременно, – продолжил свою речь обер-диверсант рейха. – Причем главный удар наносится по центру венгерской обороны, со стороны Венских ворот, к которым колонна машин с коммандос движется двумя параллельными колоннами, имитируя обычную переброску резерва. При этом все подразделения должны соблюдать радиомолчание, и никакой пальбы, вы слышите, – повторил штурмбаннфюрер, – никакой пальбы! Даже в ответ на одиночные выстрелы. Только таким образом мы сможем достичь эффекта внезапности.

Этот приказ вызвал в среде командиров некоторое замешательство, они переглянулись, однако ни уточнять его, ни тем более ставить под сомнение его мудрость никто не решился. Хотя все понимали, что, стараясь не отвечать на одиночные выстрелы, их подразделения потеряют время, необходимое для вступления в бой. А оставаясь при этом в машинах, еще и превратятся в неспешно движущиеся массированные мишени. Их молчание, очевидно, было продиктовано мудрой солдатской пословицей: «Приказ-приказом, а бой – боем!»

– Мои парни проверили, – говорил тем временем Фёлькерсам, – и убедились, что подходящее к этим воротам Венское шоссе не только перекрыто баррикадами, но и на нескольких участках заминировано.

– Мы потребуем от венгров разминировать его, а баррикады разобрать, – мгновенно объяснил ему Скорцени, словно речь шла о каком-то незначительном препятствии. – Ну а дальше подразделения действуют таким образом: рота парашютистов 600-го батальона СС проникает в подземные галереи крепости, очищает подземные переходы и через полузабытый всеми подземный ход проникает в тыл врага. Коммандос этого же батальона должны блокировать Министерство внутренних дел и Министерство обороны, расположенные в правительственном квартале.