Я оказался на заднем дворе. Ночевать, видно, придется на улице. Ну хоть не голодным. Хотя шоколад шоколадом, а я бы не отказался от чего-нибудь более существенного. (Надо же, стоило смертельной опасности отступить, как вновь мысли переключились на еду!)
Тут очень кстати я почувствовал вкусный запах и направился в его направлении. Запах шел из двери кладовой, которая находилась в правом крыле дома. Дверь была полуоткрыта. На мешках, в которых, судя по запаху, хранили изюм, лежал явно подвыпивший человек в белом поварском колпаке, с зажатой в зубах тлеющей сигарой. Повар похрапывал.
Я принялся скрупулезно осматривать помещение. О радость! О счастье! Из-под потолка кладовки свисали окорока и колбасы. По углам громоздились бочонки меда; того слоя, который покрывал их наружные стенки, с лихвой хватило бы на сотню мушиных жизней. Тут и там стояли ящики и корзины с укутанными в солому фруктами и овощами. Ну что еще нужно для счастья?
Я принялся жадно уплетать лакомства, перелетая от одного к другому. И вдруг я почувствовал странный, совсем не аппетитный запах… Дым! Пахнет пожаром!
Я сразу понял, откуда доносится этот запах. Сигара выпала изо рта повара и лежала теперь в ящике с морковью. Тонкая березовая соломка уже не тлела, а горела вовсю. Я живо представил, чем это грозит. Еще минут десять — пятнадцать, и кладовая будет полыхать, как домна, а вскоре огонь перекинется и на весь дом.
Людей жалко вообще, а особенно — людей хороших. Я вспомнил добродушную и милую Джессику. Я должен спасти ее!
Подлетев к повару, я принялся ползать по его лицу, чтобы разбудить его. Но тот даже не шевельнулся. Пьян он был, по-видимому, мертвецки.
Пламя уже лизало соседние ящики. Как мог быстро помчался я к двери. Вынырнув на улицу, стал тыкаться от окна к окну в поисках подходящей лазейки. Наконец нашел то самое окно, через которое влез в комнату Джессики в прошлый раз, и протиснулся в ту же щель.
Если на улице царил полумрак, то тут была полная темнота. Но я-то как-никак муха, и я умею видеть в темноте. Правда, все предметы при этом приобретают странный зеленоватый фосфоресцирующий оттенок.
Я подлетел к постели Джессики, приземлился ей на кончик носа, пробежал по переносице, соскочил на правое веко и стал, вороша ресницы, ползать туда-обратно.
Веко несколько раз дернулось, и тут я угловым зрением уловил, как что-то массивное угрожающе мчится на меня сбоку. Я перепрыгнул на подушку, и ладонь Джессики не задела меня, лишь ударив ее саму по щеке.
Что-то пробормотав, девушка перевернулась на бок. Внутренним взором я видел полыхающую кладовую. Нельзя терять ни минуты. Взяв круто вверх, я вознесся к потолку, а затем спикировал на лицо девушки. Приземлившись лапками на ее верхнюю губу, я, понимая, сколь рискованно для меня это действие, решительным шагом направился ей прямо в левую ноздрю.
Страшным напором воздуха меня вынесло обратно наружу. Джессика чихнула! А чихнув, села на постели. В восторге я, жужжа что было мочи, принялся метаться вокруг нее.
— Гадкое, гадкое насекомое, — пробормотала девушка, потирая нос ладонью. Затем потянулась к столику, взяла с него колокольчик и позвонила.
Из смежной комнаты появилась Сэнди в длиннющей ночной рубашке, чепчике и со свечой в руках.
— Ты была права, — к моему прискорбию, заявила ей Джессика. — Мух нужно истреблять. Эта наглая негодница совершенно не дает мне спать!
После таких слов горничная поднесла свечу к жерлу газового рожка и открыла его на полную мощность. В комнате стало почти светло, и, размахивая снятым с вешалки полотенцем, негритянка принялась охотиться за мной. Убедившись в тщетности ее попыток, присоединилась к ней и Джессика.
Я несколько раз присаживался на дверь комнаты, как бы давая им понять, что из комнаты нужно выйти, но никакого результата, кроме риска быть прихлопнутым, не добился.
— Мисс Джессика, — запыхавшись и сев на край постели, заявила горничная, — или мухи поумнели, или это — та самая муха, которая вечером морочила мне голову на кухне… Давайте просто выгоним ее в коридор?
Джессика согласно кивнула и открыла дверь. И тут же в комнату ворвался едкий запах дыма.
— Боже милостивый, что это?! — вскричала Сэнди и кинулась в коридор. И тут же оттуда раздался ее вопль: — Пожар! Пожар! Сэр Чарлз, горит кладовая!
Послышался топот множества ног — это хозяева и слуги принялись за борьбу с огнем. А я, обессиленный, рухнул на подоконник и сразу же уснул в явно несвойственной для мухи позе — на боку, подмяв под себя одно крыло…
Меня разбудили голоса. Надо мной, внимательно меня разглядывая, склонились два лица: белоснежное — Джессики и глянцево-черное — Сэнди. За окном светало. Запах дыма в комнате почти рассеялся.
— Как жаль, — вздохнула девушка. — Что ни говори, а именно ей мы обязаны своим спасением. Что же с ней случилось? Ведь мы так и не ударили ее ни разу, правда, Сэнди?
— Говорят, у мух очень короткий срок жизни, — заявила горничная, выпучив для убедительности глаза. — Не иначе, сам Господь послал нам во спасение эту бессловесную тварь.
— И я буду молиться за нее! — воскликнула Джессика с жаром в голосе.
— Молиться?! За муху?! Что вы, мисс, это грех! Грех!
— Нет, не грех! — топнула ножкой девушка. От этого удара мушиный инстинкт сработал, и я, сам того не желая, вскочил на ноги.
— Сэнди, она живая! — закричала обрадованная Джессика и протянула ко мне руку. Я не делал попыток улететь. Осторожно взяв меня за крылышко, Джессика с улыбкой сказала:
— Скольким опасностям подвергается и без того недолгая жизнь этого бедного создания. Всякий норовит убить его, просто ищущего себе пропитания… Сэнди, ступай на кухню и принеси оттуда большую стеклянную банку. Я беру это насекомое на пожизненное содержание. Оно будет жить в такой роскоши и неге, в какой не жила еще ни одна муха в мире!
…Такой поворот событий мог иметь для меня катастрофические последствия. Любая другая муха была бы, наверное, на моем месте на вершине блаженства. У меня же никак не выходило из головы это жуткое слово «ПОЖИЗНЕННОЕ». Кстати, действительно, а как долго живут мухи?
Не скажу, чтобы Джессика прониклась ко мне какими-то особыми чувствами. Она не сидела передо мной часами, с умилением разглядывая мою хитиновую оболочку, не пыталась ласково поговорить со мной… Хотя можно ли было этого требовать от нее? Она же не идиотка, а просто справедливая и добрая девочка.
Но для меня ее доброта вылилась в настоящий кошмар. Мое содержание заключалось в том, что раз в два-три дня Джессика приоткрывала крышку банки и кидала туда кусочек рыбы, ветчины или какого-либо фрукта. Пару раз в такие моменты я делал безуспешные попытки бежать, но Джессика была внимательна и осторожна. Видимо, она считала, что глупое насекомое само не понимает своего счастья… Я думал уже, что свихнусь от скуки и страха, что вот так, без надежды на обратное превращение в человека, и предстоит мне прожить всю недолгую мушиную жизнь. А надежды оставалось все меньше и меньше; у меня была масса свободного времени, и я постоянно думал об этом.
Прошло, наверное, около месяца. Однажды в комнату Джессики без стука вошел, точнее — ворвался, пожилой крупный мужчина с густыми щеточками усов и трубкой в зубах.
— Что вам угодно, папенька? — встревоженно обратилась девушка к нему.
— Прочти это, — мрачно произнес он, подавая газету.
Она развернула листок и прочла заголовок вслух:
— «Языческое поклонение мухе в доме сэра Чарлза (порочная страсть к насекомому юной леди Джессики)»… Боже, какая нелепость!
— Читай, читай дальше!
— Я не желаю читать сей бред.
— А я не желаю быть посмешищем всего лондонского света!
— Но, отец, это насекомое спасло вам дом, а возможно, и жизнь. А уж жизнь повару Гастону — это абсолютно точно.
— Вот пусть Гастон и нянчится с этой мухой. Только не в моем доме!
