— Они маленькие-маленькие, — Эва задорно засмеялась и отмерила пальцами примерный их размер. — Вот такие!

— И жёлтые, — добавил Ян.

— Да, но не всегда. Бывают и серые. Они такие забавные. Так смешно ходят. Я теперь понимаю, почему говорят, что беременные ходят как утки. Они виляют попой. Боже, я скоро тоже буду ходить как утка, — она сделала кислое лицо.

— Ты уже виляешь попой, — поддел он её.

— Я? Нет, — запротестовала она.

— Да.

— Ян, нет! — возмутилась.

— Хорошо, нет, — кивнул он, но она подозрительно посмотрела на него. — Нет, Эва! Нет!

— Держи, — она открыла сумку и сунула её ему в руки. Вытащила булочку и отщипнула кусочек. — Мы всегда сюда приходили, когда прогуливали пары. И кормили уток. Но самое интересное, когда были маленькие утята. Так и хотелось отловить их и потискать.

— Эва, ты прогуливала пары?

— Да, ещё как. Не всегда было так уж интересно учиться, — она отщипывала маленькие кусочки от булочки и кидала в пруд. Около неё уже собралась приличная стайка.

— И с кем ты их прогуливала?

— С Альфи. Мы давно дружим… дружили…

— Не будь с ним так строга, — вступился Ян за Альфи. — Он теперь нам почти родственник.

— Он предатель, как бы то ни было. Мы познакомились в университете, узнали, что оба из Майами. Но по-настоящему стали дружить на последних курсах и после окончания, — она замолчала, наблюдая за развернувшимися баталиями из-за последнего кусочка хлеба. — Ты о чём? — она не сразу среагировала на последние его слова.

— Ну, мы с Альфи решили, что он у нас будет крёстным папой… или крёстной мамой, — не удержался и засмеялся.

— Нет, — возразила она. — Не может быть…

— Поздно, я ему обещал.

— А ты? Прогуливал? — хитро спросила она.

Он лукаво улыбнулся и вздёрнул бровь.

— Ещё как!

— Правда? Никогда бы не сказала! — она с прищуром оглядела его. — А кажешься таким правильным и серьёзным, — покачала она головой осуждающе, но в глазах блестели искорки веселья.

— Не всегда же было интересно учиться, — он повторил её объяснение. — Иди сюда, моя крошечка.

Он протянул руку и Эва не сопротивляясь шагнула назад и прислонилась спиной к его груди, простроив сумку на плече. Только бросила на него удивлённый взгляд через плечо, а он обнял её сзади.

— Крошка? Это что-то новенькое. Скоро я совсем не буду похожа на крошку.

— Будешь. Всегда ты будешь для меня моей маленькой Эвой. Всегда.

Они молчали некоторое время. Она спряталась в его объятьях от прохладного ветра. В его руках было тепло.

— Прости меня. Я знаю, что обижаю тебя. Очень часто. И мне от этого очень плохо, — после минуты молчания тихо сказал он. Без смеха и веселья. Без язвительности.

— Мне тяжело, — она поддержала его спокойный тон. Они условились о разговоре, но она чувствовала себя немного неловко. — И это тебя ничуть не оправдывает.

— Я понимаю, — послушно согласился он и прижал её к себе чуть крепче.

Такое тесное объятие само по себе предполагало более откровенный разговор. Телесный контакт настраивал на личное и интимное. На то, чего давно не было.

— Едва ли, — произнесла она с сомнением.

Теперь точно понимала, что эти дни и сама упорно избегала этой темы. Переключалась на что угодно, только бы разговор не касался собственной обиды. Да и сейчас была не вполне уверена, что хочет услышать, то, что он собирался ей сказать.

— Всё образумится. Нужно только время. Не отталкивай меня, — он говорил успокаивающе. Просил. Это был другой тон. Хотелось ему верить. Другой голос. Наверное искренний. Она это чувствовала. И даже могла сказать, что слова не даются ему так уж легко.

Она помолчала, но он ждал ответа.

— По-другому не могу, — призналась Эва.

— Попробуй, — сказал он.

Её слова были не внове. Он и сам понимал, что так оно и есть. Иногда она вела себя как прежде, но потом словно приходила в себя и шла на попятную. Всеми силами рушила установившееся хрупкое перемирие. И это тоже тяжело. День за днём переживать одно и тоже. Это тоже злило. Её упрямство. То зарывается в свою обиду с головой, то делает вид, что ей все равно, и он для неё ничего не значит. Только что-то в глубине его души продолжало убеждать в её чувствах, а не в их отсутствии. Хотя она очень старалась показать обратное. Но, к счастью, Эва не была хорошей актрисой.

— Не изводи меня полупрозрачными намёками. Я не могу… — шаг за шагом она высказывала свои мысли. Это получалось несколько отрывочно. Но главное, то, что она заговорила. Пошла на контакт.

Утки шумно хлопали крыльями и крякали. Рядом верещали дети. Солнце светило ярко, но совсем не грело. У неё совсем замёрзли руки, и Ян сжал её ладошки. Руки у него были горячие. Рядом с ними примостилась парочка подростков, основательно запасшаяся хлебобулочными изделиями. Они не стали стесняться, положили рюкзаки на траву и уселись прям на них у самой воды.

— Не буду. Обещаю. Но не отталкивай, если я хочу обнять или поцеловать тебя. Мне тоже не очень легко, — он говорил тихо. Очень тихо. Да и она не повышала голоса. Каждое произнесённое слово оставалось между ними. И предназначалось только друг для друга. Вряд ли кто-то догадывался, как на самом деле они напряжены. Со стороны они выглядели милой семейной парой. Мужчина обнимает женщину и они, так же как и все находящиеся здесь, отдыхают у пруда. Стоят и наблюдают за птицами. Гуляют и любуются окружающими пейзажами.

— Тогда было так нужно, — наконец сказал он. Долго подбирал слова. Сказал, но так ничего и не сказал.

— Это мне всё объясняет, — в её словах была горечь. Не было сил на борьбу. А может это он, своим таким близким присутствием, сломил её. Она просто выразила своё отношение к его размытому объяснению, которое на самом деле ей ничего не объясняло.

Эва посмотрела на небо. Прищурилась от яркого света. Небо было синее, а облака на нем напоминали сахарную вату. Вкус из детства. Кажется, что вспомнив, она почувствовала его на языке.

— Я беспокоился за тебя. Рядом со мной тебе было опасно находиться, — он тщательно подбирал слова. Говорил спокойно, прислушиваясь к ней. Она молчала, но он всё равно чувствовал её отклик. Напряжение или расслабленность, скованность и протест.

Хорошо, что разговор этот происходил именно здесь и именно в таком положении. Не представлял, если бы они просто сидели друг напротив друга и беседовали о случившемся. Почему-то был уверен, что всё перетекло бы в другое русло. Это было бы неестественно и недосказано. А сейчас каждое слово значило очень много, и его было достаточно.

— Почему? — вполне обоснованно поинтересовалась она.

— Не все, даже в нашем бизнесе, пользуются законными методами. Мне угрожали, а значит, и ты могла попасть под удар. Я просил тебя уехать, но ты не захотела.

— А ты мог мне нормально об этом сказать? Почему ты решил сам, как именно для меня будет лучше? — она разволновалась. Обернулась и посмотрела на него. Слегка развернулась в его объятьях.

— А ты бы уехала тогда? — спросил он, придав тону непринуждённость. Посмотрел в серые глаза. Отвёл от лица выбившийся из хвоста локон.

Она снова развернулась лицом к пруду. Думала. Думала и молчала. Представила эту ситуацию.

— Ответь честно. Ты бы уехала? — спросил он. Склонился к ней и прижался к щеке. Щёчки её были холодные. И нос тоже. Она совсем замёрзла.

— Нет. Не смогла бы, — после раздумий ответила она. — Я бы сошла с ума.

— Вот видишь. А я не мог рисковать тобой, — со вздохом сказал он.

И это было всё, что он собирался сказать ей. Пока всё. О смерти Изабеллы ей знать не нужно. А о себе… Ну о себе можно рассказать, когда раны совсем затянутся и примут «благоприятный» вид для её восприятия, а не то, что сейчас. Но они заживали. Всё заживало. Причём, очень хорошо. И очень хотелось побыстрее обрести свою прежнюю физическую форму.

— И всё равно. Это тебя нисколько не оправдывает, — упрямо сказала она. — И сейчас всё изменилось. Нельзя всё разрушить и потом ожидать, что всё будет по-прежнему. Нельзя, понимаешь. Я не знаю… Я запуталась… — он и не ждал, что она в ту же секунду простит его и кинется с любовью на шею. Но по крайней мере, она пошла на разговор. Ну а остальное… Для этого, действительно, нужно время.