— Звучит, конечно, вдохновляющее, — Андрей Гаврилович все еще помнил про эшелон картошки, а потому постарался с молодым человеком говорить все же повежливее. — Но у института нет средств на постройку хотя бы сарая. То есть на картофелехранилище мы средства изыщем, а вот…
— А я и не говорил, что стройка пойдет за счет института, а сказал, что студенты в этом активно… помогут строителям. Я же не от балды про два гектара говорил и про четыре корпуса, у меня сейчас денег только на четыре и хватит.
— Молодой человек!
— Точно хватит: мне за изобретения разные довольно много премий выплачивают, и еще больше чем два года выплачивать будут. А куда мне еще деньги девать?
— Вы… вы это серьезно говорите? Ведь выстроить большое здание…
— Совершенно серьезно. Мне за несколько изобретений выплачивают… очень много а через два года денег хватит и мне на всю жизнь, и детям, если у меня такие будут, и внукам останется. И все равно всех денег потратить не выйдет, а с собой… Мне знающие люди говорили, что в саване карманов нет, а вот общежитие для будущих врачей пользы принесет немало. В том числе и мне.
— Вы… если вы думаете, что вам в учебе будут какие-то поблажки…
— Вы, Андрей Гаврилович, сами подумайте: зачем мне поблажки? Я учиться сюда пришел именно чтобы учиться, мне о том, чтобы на хлеб как-то заработать, вообще не надо. А польза мне будет оттого, что если я вдруг заболею, то лечить меня будут все же профессионалы, а не… довоенные выпускники Минского мединститута.
— Я понял… а вот что мне теперь делать нужно, хотелось бы с вами подетальнее обсудить.
— Вот с этим я вам точно не помогу, я знаю как фашиста в лесу выслеживать, а не как с чиновниками вопросы решать. Я тут в тетрадочке написал, что было бы хорошо от московских властей получить, и там указано, после какого этапа уже меня звать нужно. Ну, чтобы о перевозке картошки договариваться или о строительстве — уж это я точно лучше вас проделать сумею. Но давайте так договоримся: о том, что все эти стройки будут вестись за мой счет, вы никому в институте не говорите. И вообще никому не говорите, а если кто-то будет вопросы всякие задавать, посылайте их всех…
— Молодой человек!
— Посылайте их в представительство Белоруссии, там им все объяснят насчет того, куда им нос совать не стоит. У меня там знакомые хорошие, тоже из партизан.
— Так вы ордена эти… понятно. Считайте, что договорились. И даже если не получится, спасибо вам ха то, что хотя бы постарались институту помочь.
— Во-первых, получится. Во-вторых, я помогаю себе… в будущем не особо о собственном здоровье волноваться. А в-третьих, вы и сами работаете с утра и до ночи, и знаете, для чего вы это делаете. Так вот, таких, как вы — много. Я тоже, например, знаю, для чего делаю то, что делаю — и спасибо вам, что вы мне в этом помогаете…
Насчет общежитий Алексей вообще ни на йоту не лукавил. По двум причинам: денег у него было действительно очень много, но, насколько он помнил, в сорок седьмом случится денежная реформа и во что все эти деньги превратятся, он совершенно не представлял — а потому их стоило потратить на что-то полезное. А так как он не помнил, когда именно в сорок седьмом эта реформа произойдет, то потратить их следовало как можно быстрее. Вторая причина была попроще: белорусский архитектор Липницкий по заказу Витебского обкома разработал проект общежития, в котором метр жилой площади обходился всего в девятьсот рублей. И это при том, что в каждой комнате имелся свой отдельный санузел, в котором даже душ был! Но главное достоинство проекта состояло в том, что четырехэтажное здание возводилось менее чем за пару месяцев, при наличии должного числа рабочих, конечно, и нужных стройматериалов.
Со стройматериалами именно для зданий этого проекта было все просто: три верхних этажа из четырех вообще строились из «упрощенного прессованного кирпича», то есть из того, которых делался на обычных прессах, обеспечивающих давление всего тонн до пяти. Правда, чтобы такой кирпич превращался в камень, нужно было в землю еще и цемента процентов пять подсыпать, а для совсем уже хорошего результата — и мелкую угольную золу, но при этом грунт можно было брать для работы любой, а не только лишь с содержанием глины меньше трети.
А вот с рабочими — здесь нужны были в основном прессовщики этого кирпича и носильщики (с подъемными кранами было все же еще очень трудно в стране, так что кирпич на стены поднимали в основном именно «на горбу»), но с окончанием уборочной страды можно было колхозников на такую работу набрать вообще в любых количествах. Так то когда уже через неделю, в самом конце сентября, директор Лихачев отловил студента Воронова и сообщил ему, что все вопросы с выделением институту участка «под застройку» урегулированы, работы начались. И хранилище для картошки было выкопано и обустроено вообще за неделю, а с общежитиями получилось не так хорошо, как предполагал Алексей. В том числе и потому, что руководство института договорилось о выделении участка под застройку, а вот относительно инженерных коммуникаций все еще находилось «в стадии согласования», причем на самом раннем уровне…
И только перед ноябрьскими праздниками, когда Лихачев через Бурденко достучался с этой проблемой до самого товарища Сталина, дело сдвинулось с мертвой точки. Причем сдвинулось очень существенно: Георгий Михайлович Попов, получив от Сталина втык по партийной линии как секретарь МГК партии, роздал по нисходящей втыки уже как председатель горисполкома, причем втыки были такой силы, что еще до декабря на участке были проложены и канализация, и водопровод, причем трубы были заведены и в фундаменты строящихся зданий. Небольшая проблема осталась относительно электричества: московские энергетики просто не могли понять, почему в четыре относительно небольших дома нужно подавать так много электроэнергии (да и, откровенно говоря, не знали, откуда столько электричества вообще взять). Но этот вопрос — после того, как вообще о его существовании узнал, Алексей тоже взялся решить «своими силами». Не сразу, но из-за задержки в строительстве сдача общежитий в эксплуатацию вообще переносилась на весну, так что время было. И было его достаточно…
Перед началом зимней сессии Андрей Гаврилович поинтересовался у преподавателей педиатрического факультета, как они оценивают «первокурсника Воронова» — и получил очень удививший его ответ:
— Вы считаете, что он слишком много времени тратит на подработку? Напрасно, учится он неплохо, возможно, что сессию сдаст на «отлично». А работаю у нас почти все студенты, все же у студентов лишних денег никогда не бывает. Воронов, конечно, несколько с этим и перебирает, но в клинике говорят, что такого санитара у них давно не было. По крайней мере умеющего делать довольно сложные операции — так точно не было, а тот случай в клинике… по крайней мере шум поднимать они не стали.
— Какой конкретно случай?
— Ну когда привезли мужчину, под трамвай попавшего. По хорошему следовало бы, конечно, ампутацию провести, но раз пациент жив и даже почти уже здоров…
— Ну да, конечно, если жив и здоров… Значит, ему дежурства в клинике учиться не мешают? Тогда не станем ему мешать…
Алексей работать устроился санитаром в приемном покое институтской больницы, на ночные дежурства. В «прошлой реальности» на курсах интенсивного обучения в Академии Дзержинского его научили, как можно высыпаться за четыре часа в сутки, так что ночные дежурства его не особенно и утомляли, а иногда получалось и некоторые практические навыки освоить. Даже, скорее, обновить — хотя при отсутствии кучи инструментов, препаратов и приборов многое пришлось именно осваивать.
В тот день дежурить ему выпало вместе с работавшей там же третьекурсницей, которая еще в войну успела поработать в качестве медсестры в госпитале. Операционной сестры — и поэтому приведенному в клинику парню очень сильно повезло. Хотя когда парня закатили в приемный покой, девушка с грустью сказала:
