— Но ведь станкам нужно электричество, откуда…

— Здесь считаю необходимым особо отметить работу Оршанского завода, который в большом количестве делал электростанции на основе собственных моторов, переделанных для работы от газогенераторов. Да, слабенькие электростанции, всего по тридцать киловатт — но каждая обеспечивала работу минимум трех станков. Более семидесяти МТС только в этих трех областях были обеспечены электричеством этими генераторами!

— Я вижу, что разговор плавно переходит в обсуждение вопроса о том, каким орденом мы должны наградить товарища Пономаренко, — хмыкнул Сталин. — Но этот вопрос мы решим позже, а сейчас предлагаю вернуться к решению вопросов об обеспечении населения пострадавших областей продовольствием.

— А что обсуждать-то? — бурно вступил в дискуссию Пантелеймон Кондратьевич. — Мы там у себя подсчитали, и с уверенностью можем сказать, что почти миллион тонн картошки Белоруссия может отправить в Поволжье и на Урал.

— А голодает Украина и Молдавия… — не удержался Каганович.

— Пусть их товарищ Хрущев кормит, — едва удержался от того, чтобы не сплюнуть, Пономаренко. — Развел у себя националистов, пусть о них и заботится лично! Эти недобитки нацистские в войну столько людей в Белоруссии уничтожили, а вы предлагаете теперь нам их кормить⁈

— То есть, по вашему, пусть простые люди с голоду помирают? — очень недобро отреагировал на эту реплику Иосиф Виссарионович. — Там же далеко не все люди… недобитки, или вы решили всех украинцев под одну гребенку…

Пантелеймон Кондратьевич на несколько секунд задумался, а затем выдал странную идею, очень странную для советского руководителя:

— А вы поручите нам самим разобраться, кто там недобиток, а кто простой человек. У наших партизан глаз наметанный, быстро разберемся. Давайте передадим Волынскую и Ровенскую области в Белоруссию, мы и народ тамошний прокормим, и прихвостней фашистских окончательно вычистим. А то у них там теперь гнездо, нужно бы его разорить, пока птенцы нацистские оттуда разлетаться по стране не начали…

На состоявшемся на следующий день расширенном совещании ЦК идею Пономаренко неожиданно поддержали Лаврентий Павлович и Виктор Семенович, причем Абакумов выдвинул дополнительные — и довольно веские — аргументы:

— В этих областях, еще и во Львовской, до сих пор по лесам бродят нацистские банды, а у Пантелеймона Кондратьевича и милиция на высоте, и опыт партизанской в борьбе с полицаями и прочими фашистскими прихвостнями огромный. У себя в Западной Белоруссии он порядок быстро навел — и тут наведет, а ГБ сможет серьезнее сосредоточиться на Львовщине. Мы, конечно, товарищу Пономаренко поможем…

— А товарищ Пономаренко поможет вам.

— И всей стране. Он уже стране более чем изрядно помог, в том числе и с продовольствием.

— Это — другой вопрос.

— Не совсем, ведь в Белоруссии высокие урожаи собрали и в западных областях, то есть у Пономаренко порядок наведен во всей республике. Конечно, местами у него имеют место вылазки литовских бандитов, но с ними товарищ Пономаренко как правило справляется своими силами.

— Я, пожалуй, полностью поддержу тезисы товарища Абакумова, — высказал свое мнение Лаврентий Павлович. — Я тут посмотрел кое-какую статистику, и получается, кроме всего прочего, что на границе Украины с Белоруссией у нас вообще климат меняется: в Белоруссии урожай на полях один, а парой километров к югу — уже вдвое меньший. Надо бы климат там поправить…

— Кто-то еще считает, что предложение товарища Пономаренко следует принять? Так, понятно… поставим вопрос на ближайшей сессии Верховного Совета. Когда она по графику?

— Я думаю, что надо ее пораньше созвать, — с места подал предложение Николай Михайлович Шверник. — Я сегодня же соберу Президиум, примем решение — и сессию проведем до начала посевных работ.

— Первого апреля сессию начнете? — усмехнулся Лазарь Моисеевич.

— Если объявим о созыве сегодня — а мы объявим — то сессию проведем тридцать первого марта. Закон нарушать не будем…

— Но и тянуть резину тоже, — резюмировал Иосиф Виссарионович. — Переходим к следующему вопросу… а вы, Николай Михайлович, собирайте Президиум, время действительно не терпит…

Алексей не знал, почему Пономаренко не велел своим специалистам расспрашивать его об «источниках информации», просто принял это, как какую-то хитрую игру партийного руководителя — а причина была совсем иная. Когда Пантелеймон Кондратьевич «добывал» ему орден, он в Москве практически случайно пересекся с Лаврентием Павловичем и поинтересовался, зачем так срочно тот разыскивал какого-то вчерашнего школьника. А Лаврентий Павлович ему и рассказал:

— Он не совсем простой школьник, у него память странная.

— Это верно, но если два года просидеть в лесу, причем точно знаю, что толпы врагов просто мечтают тебя найти и уничтожить наиболее зверским способом, то станешь странным…

— А я про другое сказать хочу. Этот парень очень много полезного запоминает…

— Ну да, и потом запомненное делает. Трактора у нас сделал, потом с кислородом всякого навнедрял.

— Вот именно. Но память у него… Александр Лурия, который наблюдает этого циркача Шершевского, говорит, что такие люди — они вроде эйдемиками называются, и непонятно, это болезнь или дар божий — запоминают не больше, чем другие люди, просто они запоминают не то и не так. Тот же Шершевский, например, даже лица людей запомнить не может, а профессора от прочих отличает исключительно по халату. Так я вам вот что сказать хочу: эти эйдемики как правило не помнят, откуда у них та или иная информация, и главное — они не помнят о том, что именно они не помнят. А если их об этом начинать расспрашивать… Профессор Лурия сказал, что они станут пытаться это вспомнить, и настолько сильно на этом сосредоточатся… Короче, если у этого вашего странного молодого человека спрашивать, откуда он то или иное знает, то он скорее всего через несколько дней просто спятит. Окончательно и бесповоротно.

— Спасибо, что предупредили, а то я хотел у него кое-что уточнить…

— ПО фактам его можете расспрашивать сколько угодно, и он все, что знает, вам расскажет. Причем, что особенно интересно, расскажет именно то, что знает, эти эйдемики не умеют что-то выдумывать или врать. Так что их и проверять особо не нужно — но вот спрашивать откуда он что-то знает, я бы не рекомендовал.

— Спасибо, вы меня успокоили. Мне-то вообще неважно, откуда человек что-то знает… но да, другим я тоже об этом расспрашивать его запрещу. А вы тогда за ним здесь, в Москве проследите, он сейчас сюда учиться приехал.

— Да, об этом мне известно. И мы за ним проследим… ненавязчиво.

В начале марта заработала Витебская ГЭС. Точнее, на ней заработал один генератор «для внутренних нужд станции» на тысячу двести киловатт мощности и первый гомельский агрегат мощностью уже в семь с четвертью мегаватт. Вроде и немного, но город теперь засиял электрическими огнями. То есть он и раньше потихоньку сиял, так как в дома электричество подавалось от заводской электростанции — но теперь электричество в розетке было по двадцать четыре часа в сутки и даже улицы ночами освещались лампочками, висящими на столбах. Довольно редкими лампочками, но теперь по большинству улиц можно было и в темноте пройти без риска переломать ноги. До конца года на станции предполагалось поставить еще пять «больших» агрегатов — но республике все равно мегаваттов сильно не хватало, и Пантелеймон Кондратьевич сильно напряг своих энергетиков на предмет получения дополнительной «бесплатной» энергии. Неплохо так напряг, эти энергетики наметили постройку еще трех станций только на Двине, а одну (и опять «межколхозную») возле Полоцка уже и строить начали.

Благо, на такие стройки цемента в республике уже хватало. Оршанский известковый завод уже запустил четвертую цементную печь, а еще две практически достроили в Смоленской области, и товарищ Дедов, эту стройку у «соседей» инициировавший, заранее договорился, что пять лет четверть продукции нового цементного завода пойдет в Белоруссию. Вроде как в качестве оплаты «за топливо»: рядом со Смоленской областью у села Великий Мох уже достраивался новый газовый завод, работающий на местном торфе, откуда уже был проложен газопровод к Кричеву, а теперь срочно тянулась и двадцатикилометровая труба к смоленскому ПГТ Шумячи. С трубами было в стране все же напряженно, но Пантелеймон Кондратьевич как-то договорился о поставке полусотни километров труб из Германии…