— Ну, это все же новость неплохая, а как потом с кучей младенцев мы справляться будем…

— Мы потом и решим, благо есть варианты.

— Вот почему у нас, пока какой-то партизан не решил всех баб осеменить, такие вопросы никто не решал? Только потому что у других по одному-два-три ребенка было, а у него… сколько ты там говоришь, тридцать с чем-то?

— А у него как раз вообще ни одного, — хмыкнул Лаврентий Павлович.

— То ты же сам говорил, что он своим подругам…

— Вот именно: подругам, а не любовницам. У него просто какой-то пунктик по поводу детей, и не своих, а вообще. Так что нам должно быть стыдно за то, что не мы, а мальчишка какой-то эти проблемы решать стал…

Лаврентий Павлович замолчал, вспоминая недавний разговор со своей «нештатной сотрудницей». На самом деле как раз штатной, но в текущей ситуации «светить» лейтенантские погоны товарища Ковалевой он счел абсолютно недопустимым. А разговор с ней его очень сильно удивил, ведь лейтенант Ковалева считалась в этой секретной группе, наблюдающей за непонятным парнем, одной из самых талантливых специалистов. К тому же уже с дипломом врача, но работала она, изображая студентку четвертого курса.

— Ну, как в институте у него дела? — поинтересовался тогда у нее Лаврентий Павлович.

— Непонятно, но, мне кажется, довольно неплохо. То есть с учебой у него проблем поубавилось, некоторые преподаватели его даже хвалить начали. Ну, это-то понятно, он теперь почти все время на учебу и тратит.

— А на личном фронте у него как?

Девушка неожиданно густо покраснела:

— Да никак. То есть… он меня, конечно, оскорблять не хотел, но я в разговоре с ним почувствовала себя последней… девкой подзаборной.

— Не понравилась ты ему?

— Да не в этом дело! Я-то просто напомнила ему его же слова, что если не получится иначе, то он с рождением ребенка поможет. Вот я к нему вся такая готовая на все и заявилась, а он… Вы знаете, он на меня посмотрел как старый дед, и с улыбкой сообщил, что я его немного не так поняла. То есть помочь-то он поможет, но не… не так. Причем даже пожалел меня, но… Он из девчонок из гинекологии такую бригаду организовал, и эти девчонки желающим проводят… искусственное осеменение. А… материал для этого привозят из больницы в Орше, там у него… он назвал это «банком», так вот оттуда и привозят. А женщинам просто предоставляется выбор: отец будущего ребенка должен быть блондином или брюнетом, глаза карие, зеленые или голубые, рост… и вот с таким выбором они… процедуру и проводят. Нам… девушкам только номер… донора сообщают, это чтобы если кто еще захочет ребенка родить, то чтобы все дети были от одного отца.

— Из Орши… это же далеко. И как это: все дети от одного отца? У него там что, лагерь для… доноров устроен?

— Очень просто: у него… материал приходит в жидком азоте замороженный, он говорит, что в таком виде он не портится хоть двадцать лет. А у гинекологов процедура заморозки и разморозки хорошо отработана, ее же для скотины там отрабатывали, а теперь и на людях применять вот стали…

— Так он что, на женщин вообще не реагирует?

— Я так не думаю, мне кажется, что у него все же кто-то есть. Но точно не из института, у нас такое утаить в принципе невозможно.

— Тогда непонятно, почему он девушкам… женщинам дарит свои технологии приготовления лекарств. Ведь это, кроме всего прочего, и репутация в медицине, и весьма немаленькие деньги… А это, мне кажется, для него тоже должно быть важно, ведь авторские за прежние изобретения у него уже заканчиваются… за большинство таких изобретений, а жить он уже привык на широкую ногу.

— Ну да, на ногу пятьдесят седьмого размера. Кормится в столовке в общаге, даже в институтскую не ходит потому что там дороже, лишнего вообще ничего не покупает. Но вот девчонкам, которые… ну, в положении оказались, он и платья в ателье заказывает специальные, за свой счет конечно, и даже белье покупать не стесняется. А выплаты за новые лекарства… он со всеми девушками договаривается так: сколько бы они не получали, себе оставлять будут не выше, чем зарплата доцента в институте, а все сверх того отдают в кассу взаимопомощи будущим матерям. Потому что лекарства-то очень не все способны по его рецептам приготовить…

— А деньги из этой кассы…

— Комиссия студсовета распределяет, он к ней отношения вообще не имеет. Меня тоже в эту комиссию выбрали, ведь по легенде я в войну в роддоме медсестрой, должна вроде знать, что беременным нужно…

После того, как Лаврентий Павлович очень кратко изложил ситуацию с «детьми партизана», Виктор Семенович разочарованно протянул:

— А я то думал ему девицу какую подсунуть, чтобы на мысль, нам нужную, его натолкнуть как бы невзначай…

— Думать нужно проще, — довольно сердито ответил на эту реплику Иосиф Виссарионович. — Парень ведь и тогда знал, что он вам принес — но принес именно вам. То есть он прекрасно понимает, что вам нужно, и, мне кажется, что если с ним так же прямо поговорить…

— А если он откажется? И информация просочится?

— А хоть кто-то еще знает, что он вам это принес? И что он вообще с вами как-то контактирует?

— Нет. То есть скорее всего нет. Я же и раньше говорил: он даже на педиатра учится скорее всего потому, что так никто его с препаратами связать не догадается.

— То есть он и это понимает. А в крайнем случае ему просто никто не поверит, ведь все знают лишь то, что он немного улучшил технологии производства антибиотиков. Тоже немало, но к разработке препаратов это вообще никакого отношения… Вы все же с ним поговорите, а если откажется, то… значит откажется. И — всё…

Когда прозвенел звонок, возвещающий об окончании последней на сегодня пары, Алексея встретила у двери аудитории секретарша декана:

— Воронов, тебя в деканат вызывают, пошли быстрее.

— Вроде у меня хвостов нет, зачем я там понадобился?

— А говорили тебе, что с девушками так нельзя… там из горкома комсомола по твою душу кто-то приехал. Наверное, даже там решили тебя взгреть за твое… поведение.

Однако в деканате Алексей увидел уже знакомого ему товарища, правда, одетого в серый костюм с галстуком:

— Товарищ Воронов? В горкоме прослышали о том, что вы организовали что-то вроде кассы взаимопомощи для…. будущих матерей, нам было бы интересно выслушать ваши предложения по организации чего-то подобного и в других… местах. Если у вас нет ничего срочного, то я вас сейчас для этого разговора и заберу…

Все же опыт, набранный за долгие годы, не пропадает: Алексей даже не улыбнулся и, несколько секунд поизображав размышления, согласился «поехать в горком». И даже не поинтересовался, куда они, собственно, едут, когда машина свернула в какой-то переулок. Конечно, всегда был сильно ненулевой шанс, что о его проделках узнал кто-то, кому об этом знать не стоило — но когда-то Алексей Павлович понял, почему ни Вирджилл, ни Йенс не «вернулись в детство» чтобы продолжить земное существование. И решил, что даже в плохом случае он уже сделал для страны (и для себя) достаточно, а то, что он не узнает, чем все это закончится, особо и неважно.

Но додумать такую грустную мысль он не успел: в небольшой комнате его встретил Виктор Семенович и стало понятно, что Алексею Павловичу предстоит еще потрудиться на благо Родины. Очень серьезно потрудиться:

— Товарищ Воронов, у меня к вам есть несколько серьезных вопросов, и первый касается вашей записки относительно здоровья… и лечения товарища Жданова. Не старайтесь изобразить удивление, мы достоверно выяснили, что записку написали именно вы. И вопрос простой: откуда вам стало это известно… заранее?

— Можно ответить просто: имеющий уши, да услышит. В институт к нам много кто ходит, а на студентов визитеры внимания, как правило, не обращают. А я все же старался хорошо учиться и слова «предынфарктное состояние» понять способен. Ну и слова о том, что человека в таком состоянии можно лечить, а можно и не лечить.