Я глупо улыбаюсь и чувствую, как воздух кухни ударяется о мои зубы.

– Ничуть. Все в полном порядке.

Он склоняет голову набок:

– Знаешь, я не видел у тебя такой улыбки с тех пор, как надел кольцо тебе на палец.

Эндрю тоже улыбается, однако любопытство в его чувствах преобладает.

Я подношу палец к глазам и любуюсь кольцом, которое он подарил мне в знак помолвки. Стоило меньше сотни баксов. Наверное, многие невесты сочли бы его неподходящим для такого случая. Ну и пусть. А дело было так. Я увидела это кольцо в одном техасском магазинчике и сказала Эндрю, какое оно красивое.

– Оно мне нравится, – сказала я, держа кольцо так, чтобы солнце играло в гранях камня. – Простое и в то же время… какое-то особенное.

Я вернула кольцо продавщице, и та положила его под стекло витрины.

– Значит, ты не из тех девушек, для кого лучшие друзья – это бриллианты? – спросил Эндрю. – И ты не мечтала о кольце с таким здоровенным камнем, что руку пришлось бы возить на тачке?

– Ни в коем случае, – засмеялась я. – В таких кольцах нет ничего особенного, если не считать цифр на ценнике.

Мы вышли из ювелирного магазинчика.

– Помнишь, что ты однажды сказал? – спросила я.

– Всего не упомнить.

Я улыбнулась, взяла его за руку. Мы побрели по тротуару, потом завернули за угол, намереваясь посидеть в кафе.

– Ты сказал: «Секрет сексуальности – в простоте». Я даже могу напомнить, где ты это говорил. В доме твоего отца, когда читал мне лекцию о недопустимости тратить час на прическу, макияж и прочие женские штучки.

Эндрю улыбался, вспоминая тот день. Потом вдруг обнял меня и прижал к себе:

– Да, я так говорил. Секрет сексуальности – в простоте. Могу повторить.

– И секрет красоты – тоже.

На следующий день Эндрю купил это кольцо. Затем, в свойственной ему манере, преклонил колено и произнес слова, более привычные в позапрошлом веке:

– Согласна ли ты, Кэмрин Мэрибет Беннетт, самая прекрасная женщина на планете Земля и мать моего ребенка, оказать мне честь, став моей женой?

– Только на планете Земля? – с заметной долей недоверия уточнила я, искоса глянув на него.

Эндрю смешался, но быстро нашел ответ:

– Я могу говорить лишь о том, что видел своими глазами. Инопланетянок пока не встречал.

Нас обоих разбирал смех. Потом лицо Эндрю вновь стало серьезным. Мне не оставалось ничего иного, как тоже погасить улыбку.

– Ты выйдешь за меня? – спросил он.

По моему лицу катились слезы. Я ответила долгим крепким поцелуем. Настолько крепким, что мы оба повалились на ковер, и там я чуть ли не миллион раз сказала Эндрю «да».

Он уже просил меня выйти за него в тот день, когда я сообщила ему, что беременна. Но ему хотелось сделать это торжественно и по всем правилам. Такое запоминается на всю жизнь.

– Ты куда уплыла? – спрашивает Эндрю и машет рукой у меня перед глазами.

Я выныриваю из прошлого и возвращаюсь в настоящее. Эта чертова таблетка превратила меня в воздушный змей на хлипкой нитке. Сейчас для меня главное, чтобы Эндрю ничего не заподозрил. «Будешь знать, как глотать невесть что», – мысленно говорю я и отчаянно пытаюсь взять себя в руки.

Думаю, перепады настроения какое-то время продолжаются и после… прерванной беременности. Кэмрин то сидит, вся задумчивая, то вдруг залипает на комедийный сериал и безудержно хохочет. Но она счастлива, и кто я такой, чтобы решать, как ей выражать свои чувства?

Однако ее внезапное желание сменить обстановку и уехать из Роли хотя бы на уик-энд кажется мне странным.

– Почему так спешно? – спрашиваю я. – Нет, если ты хочешь, я с удовольствием поеду. Но я подумал, что тебе захочется пожить в Роли, подыскать нам квартиру и так далее.

– Я… Конечно, – говорит она.

Ее «конечно» может означать что угодно. Кэмрин довольно странно улыбается. Наверное, это после вчерашнего.

– Я подумала: почему бы не съездить, пока есть возможность? Когда я найду работу, выкроить свободный уик-энд будет намного сложнее. – Она прижимает руки к животу, переплетает пальцы и нервозно ими шевелит.

– Ты… – Я умолкаю. Не хочу делать то, чего она так настоятельно всех нас просила не делать: донимать ее вопросами, как она себя чувствует, и не говорить поминутно, что мы за нее волнуемся. – Сейчас позвоню Эйдану и скажу, что мы прилетим к ним на выходные. – Я жду, когда она согласится или возразит. Но Кэмрин молчит, и я продолжаю: – Раз так, сегодня мне нет смысла лететь в Техас за вещами. Слетаю после возвращения из Чикаго.

Это больше напоминает вопрос, поскольку жизнь вдруг теряет определенность. Я не знаю, где мы окажемся завтра, и у меня голова идет кругом. Но это непохоже на пору наших странствий, когда мы не заглядывали дальше сегодняшнего дня и называли это спонтанностью. По крайней мере, тогда нашей целью было узнать, что принесет новый день. Сейчас я не задаюсь таким вопросом. Я ни в чем не уверен.

Кэмрин кивает и выдвигает стул. Она садится на него, только когда завтракает. Но сейчас она, кажется, предпочитает тот, что ближе.

– Постой, – вдруг говорю я. – А так ли уж нам нужно снимать квартиру? Мы могли бы купить домик.

Это мой способ получить от нее ответ на вопрос: «Что с тобой происходит?», не задавая самого вопроса.

– Нет, Эндрю, – качает головой Кэмрин. – Я совсем не против квартиры. Я же понимаю наши возможности. Неужели я соглашусь, чтобы ты потратил отцовское наследство на дом в штате, который тебе не больно-то нравится?

Тоже сажусь, кладу руки на стол. Смотрю на нее, и мой взгляд говорит: «Девочка, ты меня не одурачишь».

– Я буду жить там, где хорошо тебе, – говорю я. – Если только ты не мечтаешь поселиться в иглу на арктических просторах или осесть в Детройте, остальные места не вызывают у меня возражений. А своим наследством я могу распоряжаться так, как хочу. И на что еще стоит потратить эти деньги, как не на покупку дома? Так всегда поступают разумные люди. Они вкладывают большие деньги в солидное имущество.

Моя доля в отцовском наследстве – это пятьсот пятьдесят тысяч долларов. Такие же суммы получили оба моих брата. Это ведь куча денег, а потребности мои невелики. Ну на что еще мне тратить свои тысячи? Если бы Кэмрин мне не встретилась, я бы жил в Галвестоне в скромном домишке с одной спальней и питался лапшой быстрого приготовления и замороженными полуфабрикатами. Мои расходы тоже были бы достаточно скромными. Я бы по-прежнему работал в мастерской Билли Фрэнка, потому что мне нравится запах автомобильного мотора. Кэмрин тоже не избалована, и это делает наши отношения идеальными. Но иногда меня цепляет ее упорное нежелание признать, что мои деньги – это и ее деньги. Это наши деньги. Когда мы встретились, я предложил пополнить счет на ее кредитной карточке. Кэмрин наотрез отказалась. А там у нее лежало всего шестьсот долларов. Их положил ее отец на непредвиденные расходы. Кэмрин упрямо заявляла, что платить за себя будет сама. Так она поступала со своей половиной наших заработков в баре «У Леви».

По правде говоря, это единственное, что меня по-настоящему волнует. Я хочу заботиться о ней, нравится ей моя забота или нет. Ей просто нужно к этому привыкнуть.

– Давай слетаем в Чикаго, проветримся, а когда вернемся, вместе займемся покупкой дома. – Я встаю и задвигаю стул, всем видом показывая: «Эта тема обсуждению не подлежит».

Кэмрин удивлена, но ее удивление меня не радует. И странная улыбка на ее лице – тоже.

– Если мы будем покупать дом, тогда никаких поездок. Нужно экономить.

– Перестань упрямиться. – Я взмахиваю руками, рассекая воздух. – Если ты так волнуешься за твою половину денег, ты всегда можешь расплатиться со мной сексом и стриптизом. В неограниченном количестве.