– Головка ребенка вышла, – слышу голос акушерки.

Затем раздаются чмокающие, чавкающие звуки. Доктор Болл с помощью специальной всасывающей трубки прочищает ребенку горло.

Эндрю хочется посмотреть. Он по-черепашьи вытягивает шею, но в то же время не рискует отойти от меня.

– Кэмрин, еще пара усилий, – просит акушерка.

Снова тужусь изо всех сил. Теперь-то я знаю, что мои труды не напрасны.

Доктор Болл вытаскивает плечи ребенка.

Тужусь в последний раз… Наш ребенок родился!

– Вы замечательно держались, – говорит мне доктор Болл, продолжая очищать младенцу горло.

Эндрю целует меня в щеку и лоб, потом отводит мокрые от пота пряди волос с моего лица. Через несколько секунд палата наполняется детским криком. Все радостно улыбаются. Настроение у всех приподнятое. А я реву, не сдерживаясь. Все мое тело сотрясается от рыданий.

– У вас девочка, – сообщает акушерка.

Нам с Эндрю не отвести глаз от нашей дочки. Потом его просят перерезать пуповину. Эндрю отходит, горделиво улыбаясь. Я думаю, он горд тем, что тоже принял участие в процессе родов. Он не знает, на кого ему сейчас смотреть: на меня или на нашу дочь. Улыбаюсь, откидываюсь на подушку. Я потратила все силы, какие были. Наконец-то я могу взглянуть на циферблат. Похоже, роды продолжались более шестнадцати часов.

У меня ковыряются между ног. Чувствую прикосновение какого-то тупого предмета. Из меня словно что-то вытягивают. Честно говоря, я и знать не хочу, что там со мной делают. Смотрю в потолок и вспоминаю все девять месяцев своей беременности. Затем на другом конце палаты слышится крик нашего ребенка. Я мгновенно поднимаю голову, словно меня огрели плетью.

Там стоит Эндрю и смотрит, как медсестра обмывает нашу дочку, а затем начинает ее пеленать. Почувствовав мой взгляд, он поворачивается и говорит:

– Детка, а у нее явно твои легкие.

Он демонстративно затыкает уши. Я смотрю на них и стараюсь не обращать внимания на манипуляции доктора Болл с моим низом. Потом Эндрю подходит ко мне. Он целует меня и шепчет:

– Вся потная. Словно марафон пробежала. Никакой косметики. Больничный халат. Но тебе и здесь удается быть красивой.

Несмотря на затяжные роды и свое не самое блестящее состояние, от его слов я краснею.

Поднимаю руку. За ней тянется трубка капельницы.

– Мы это сделали, – шепчу я.

Он еще раз нежно меня целует. К нам подходит медсестра, держа маленький сверток. Нашу дочку.

– Кто из вас хочет первым взять ее на руки?

Мы с Эндрю переглядываемся. Он отходит, чтобы медсестра могла подать ребенка мне.

– Нет. – говорю я. – Бери первым.

Эндрю почти не спорит. Медсестра подает ему драгоценный сверток и, убедившись, что он не уронит ребенка, отходит. Поначалу движения Эндрю неуклюжи, как у мальчишки, который нянчит младшую сестренку. Чувствую, он боится ее уронить или взять не так. Но Эндрю быстро входит в роль отца.

– У нее светлые волосы, – говорит он. Его сияющие зеленые глаза влажно блестят. – И как много. Кому-то будет за что дергать.

Я настолько утомлена, что меня хватает лишь на улыбку.

Эндрю смотрит на дочку, бережно касается ее щечки и целует в лобик. Потом осторожно протягивает ее мне. Едва малышка оказывается у меня в руках, окружающий мир пропадает. Я смотрю на нее сквозь густую пелену слез.

– Какая же она красивая, – говорю я, не отводя глаз от красного личика.

Я боюсь даже на мгновение отвести взгляд. Возникает необъяснимый страх. Мне кажется: стоит только отвернуться, и она исчезнет или я проснусь.

– Красивая, – шепчу я и целую крошечный носик.

В комнате ожидания собрались родственники с обеих сторон. Нет только отца и брата Кэмрин (причины известны). Пока еще никто не знает, кто у нас родился, мальчик или девочка. Мы с Кэмрин сами не знали об этом в течение всего срока беременности. Решили: пусть это будет для нас сюрпризом. И получили сюрприз!

Прежде чем впустить родных, мы сидим с Кэмрин в палате, куда ее перевели после родов. Ждем, когда нам принесут дочку после всех необходимых процедур. Медсестра сравнивает браслет на руке Кэмрин с другим, прикрепленным к ручонке нашей малышки. На нем написано: «Ребенок Кэмрин Пэрриш». Беру дочь на руки и тоже проверяю надпись на браслете. В таких делах никакая бдительность не бывает излишней, и я должен убедиться, что нам принесли того же ребенка, какого уносили. Слава богу, ошибки нет. Те же светлые волосики и тот же, пока еще не слишком громкий, но весьма требовательный голосок, заставляющий взрослых немедленно выполнять все желания крохи. Умей она сейчас говорить, я бы так и делал. «Дайте мне рожок!» Да, мэм! «Смените мне подгузник!» Уже меняем! «Задайте перцу этой противной медсестре, которая запеленала меня так, точно я лепешка с начинкой!» Будет исполнено, наша радость!

Я передаю дочку Кэмрин, и она кормит малышку грудью.

О своей новой беременности она узнала за день до нашего переезда в новый дом. Но мне не говорила несколько дней, пока я не прошел врачебное обследование. По словам Кэмрин, она боялась. Думаю, по той же причине и я не сразу сказал ей о своих головных болях. Зато потом мы много говорили о том, что на сей раз все у нас происходит по-другому. Добавлю, что у Кэмрин изменилось отношение к грудному вскармливанию. При первой беременности ее не вдохновляла перспектива кормить ребенка грудью, особенно в общественных местах. Тогда я соглашался с ее доводами и не пытался переубедить. Да и весомых аргументов у меня не было.

Но в этот раз Кэмрин заговорила сама:

– Знаешь, малыш, я тут много читала о беременности и преимуществах грудного вскармливания. Меня не заботит, что об этом подумают другие. Я делаю то, что хочу и что считаю нужным.

– Значит, делай так, как считаешь нужным, – ответил я тогда.

Я сижу рядом с Кэмрин. Хорошо, что это решение она принимала самостоятельно, поставив меня перед фактом. Может, она ждала каких-то моих возражений. Но мне нечего возразить. Я приму любое ее решение.

– А еще я читала, что большинство малышей рождаются с голубыми глазами. Потом цвет меняется. Наверное, у нее будут твои зеленые глаза.

– Увидим, – отвечаю я, осторожно гладя головку малышки.

Мне не оторвать от них глаз: от моей прекрасной жены и моей драгоценной крошки. Я чувствую, что попал в новый мир, и яркостью красок он превзошел все мои ожидания. Честное слово, я думал, что уже не буду счастливее. Встреча с Кэмрин казалась мне пределом счастья.

По-моему, Кэмрин до сих пор не оправилась от потрясения.

– О чем задумалась? – спрашиваю я, не переставая улыбаться.

Кэмрин смотрит на меня, и ее усталые глаза теплеют.

– Ты был прав, – говорит она.

Малышка чмокает губками. Едва слышно, но я восприимчив к любому звуку, издаваемому нашей дочерью.

– Ты говорил, что в этот раз никакого выкидыша у меня не будет, – продолжает Кэмрин. – И что твоя опухоль не вернется. И все у нас будет отлично. Ты оказался прав. – Она оглядывается на малышку, осторожно проводит по крошечным черточкам бровей, затем снова смотрит на меня. – Спасибо за то, что был прав.

Я подхожу к ней, приподнимаю ее голову и целую.

Раздается негромкий стук. Дверь приоткрывается, и заглядывает моя мама.

– Входи смелее, – говорю я, приглашая ее в палату.

Широченная дверь открывается, и входит так много посетителей, что после Эйдана и Мишель я перестаю считать. Мишель, кстати, на шестом месяце.

Начинаются объятия и похлопывание по спине. При этом все косят глазом туда, где лежит наша крошка.

– Поздравляю, братишка! – Эйдан хлопает меня по спине. – Я так и думал, что ты меня опередишь.

Он поглаживает округлившийся живот Мишель. Та игриво отталкивает руку мужа и напоминает, что ее пупок не кнопка и нечего на него нажимать. Обняв меня, Мишель идет к Кэмрин.

– А у нас будет мальчишка, – сообщает Эйдан.