Ее тело сотрясается от рыданий.

– Но и ты мог умереть, – всхлипывает она. – Я сидела у тебя в больнице и боялась, что каждый день станет для тебя последним. Но ты не умер. Ты стал выкарабкиваться. А боязнь тебя потерять оставалась. Шли недели, месяцы. Я чувствовала: мне нужно свыкнуться с мыслью, что однажды ты уйдешь. Я это знала. Причина могла быть какая угодно. Ты не мог выпадать из общего правила.

– Однако я не умер и никуда не ушел. – Пытаюсь улыбнуться, но мешает отчаяние, охватившее меня от ее слов. – Я не умер. Просто не мог умереть, поскольку знал: ты всегда рядом, нас ждет долгая жизнь. Я не мог оставить тебя одну в этой жизни.

– А вдруг оставишь? – (Этого вопроса я не ожидал.) – Что, если у тебя снова разовьется опухоль?

– Не разовьется. Но даже если такое и случится, я снова дам ей бой и выиграю. Я восемь месяцев не ходил к врачам. Мой случай считался запущенным, но опухоли нет, а я живу. При твоей настырности, при твоей готовности отхлестать меня по заднице, если я пропущу очередной осмотр, у опухоли просто нет шансов меня одолеть.

Мои слова не убеждают Кэмрин, но я замечаю на ее лице лучик надежды. Как я хотел увидеть этот лучик!

– Прости меня, – говорит она.

В другое время я бы стал возражать. Сейчас не возражаю. Даю ей выговориться, чтобы она для себя закрыла эту тему.

– Ты наверняка не знал, какой идиотский багаж я притащила вместе с собой в твою жизнь.

Пытаясь хоть немного поднять ей настроение, глажу ее голые коленки и говорю:

– Я бы любил тебя, даже если бы ты психовала из-за веса и после каждой еды шла в туалет, чтобы вывернуть съеденное. Таких девиц полно. Даже если бы у тебя были тайные сексуальные фетиши вроде клоунских костюмов.

Она смеется сквозь слезы. Я тоже улыбаюсь.

Приподнимаю ей подбородок и смотрю в ее прекрасные сине-голубые глаза:

– Кэмрин, Лили… еще не была готова прийти в этот мир. Почему – не знаю, но в том, что случилось, не виновата ни ты, ни кто-либо другой. В это ты можешь поверить?

– Да, – кивает она.

Я наклоняюсь и целую ее в лоб, потом в губы.

Теперь тишина в комнате не кажется мне гнетущей. Конечно, Кэмрин не может, как по волшебству, мгновенно стать прежней. Главное, она чувствует себя лучше. Это я вижу по ее глазам. Наш разговор разгрузил ей разум и душу. Хорошо, что так случилось. Кэмрин нуждалась в этом разговоре. Ей требовался толчок извне. Импульс от любящего человека, а не от кого-то, кому она безразлична и у кого есть правильные ответы на все случаи жизни.

Она нуждалась в моей помощи. И во мне самом.

– Идем. – Я встаю и беру Кэмрин за руку.

Она не противится. Хватаю с ночного столика злополучный флакон и веду Кэмрин в ванную, примыкающую к гостевой комнате. Там поднимаю крышку унитаза и подаю Кэмрин флакон. Раньше, чем я успеваю что-то сказать, она переворачивает флакон и опрокидывает остатки, четыре или пять таблеток, в унитаз.

– До сих пор не верю, что была такой слабой. – Она смотрит в водоворот, увлекающий таблетки в недра канализации. Потом переводит взгляд на меня. – Эндрю, а ведь я легко могла к ним привыкнуть. Даже представить страшно.

– Могла, но не привыкла, – говорю я, не дав ей развить эту мысль. – У тебя был момент слабости. Ты его преодолела. Тема исчерпана.

Я выхожу из ванной. Кэмрин тоже выходит и останавливается посреди комнаты.

– Эндрю… – произносит она.

– Дай мне неделю, – прошу я, поворачиваясь к ней.

Моя просьба несколько смущает ее.

– Неделю на что?

– Выполни мою просьбу. – Я слегка улыбаюсь. – Останься здесь со мной на неделю.

– Ну хорошо, – не слишком уверенно отвечает Кэмрин. – Я останусь здесь с тобой на неделю.

Она до сих пор не понимает, на что согласилась.

Но Кэмрин верит мне, и это для меня главное. Вне зависимости от ее желания, я собираюсь сделать то, что очень нужно нам обоим.

День третий

Мне до сих пор не верится в то, что я сделала. Эндрю называет это мгновением слабости. Возможно, он прав, но я еще не скоро сумею себя простить.

Мишель ясно дала понять, что не осуждает меня. Ее слова принесли мне некоторое облегчение, но все равно, находясь в одной комнате с ней или Эйданом, я ощущаю жуткий стыд. Меня добивает сознание собственной неполноценности, и потому от их понимания становится еще тяжелее.

Неделя в гостях. Я до сих пор не знаю, в чем заключается затея Эндрю, но чувствую себя его должницей и не задаю вопросов. Все эти дни он вел себя очень скрытно. Часто уходил с мобильником в другие комнаты, чтобы я не слышала его разговоров. Один раз я все-таки попыталась подслушать и застыла на диване, когда он пошел в кухню, чтобы поговорить с Эшером. Но мне тут же стало стыдно, и я специально включила телевизор.

Таблетки я принимала меньше недели, а вот их отсутствие почувствовала сразу же и в полной мере. Я боюсь признаваться в этом даже самой себе, не то что Эндрю. Пару ночей я практически не спала из-за головной боли. Сейчас еще болит, но уже меньше. А ведь есть люди, кто принимает такие таблетки месяцами и даже годами, не в силах преодолеть зависимость. Мне их жаль…

День четвертый

В гостиную входит Эйдан, на ходу просматривая полученную почту. Добравшись до белого конверта, останавливается и почему-то бросает взгляд на меня. Тут в гостиной появляется Эндрю.

– По-моему, это тебе, – глядя на меня, говорит ему Эйдан.

Я настораживаюсь, вскакиваю с кресла и подхожу к Эндрю. Мне интересно, от кого письмо. Эндрю быстро опускает руку с конвертом, но я успеваю заметить, что адрес написан почерком Натали.

Эндрю понял, что я уже увидела.

– Нет, – говорит он, качая головой. – Я тебе покажу, но не сейчас.

С этими словами он запихивает конверт в задний карман джинсов.

Я полностью доверяю ему, но во мне сохраняется частичка обычного женского любопытства, и эта частичка ищет объяснений. С чего это вдруг Натали шлет Эндрю письма? Независимо от того, доверяешь ты близкому человеку или нет, невольно задумываешься: а вдруг между ними все-таки есть какие-то отношения? Сама ты можешь быть какой угодно: умной, глупой, даже непроходимой тупицей, но вопрос обязательно всплывет.

Тут же выпихиваю этот вопрос, не дав ему укорениться в мозгу. Я знаю Эндрю и могу без ложной скромности сказать: он никогда не променял бы меня на Натали.

Похоже, они просто что-то задумали, намереваясь мне помочь.

Пытаюсь предугадать, но ничего не получается.

День пятый

Сегодня я разговариваю по телефону с Натали, потом звоню своей матери, а еще через какое-то время звонит Марна. Она строит разговор так, словно никакой беременности у меня и не было. Она добра и заботлива. А вот у моей мамы, кажется, нет иных тем для разговора, кроме отношений между мной и Эндрю. Ее заботит, когда же мы поженимся и ей «будет не стыдно смотреть людям в глаза». Можно подумать, что она живет в девятнадцатом веке. Я пытаюсь ей объяснить, уже не в первый раз, что мне не нужно дорогущее свадебное платье, церемония в церкви и тысячи долларов, выброшенных на цветы, которые через несколько дней завянут. Похоже, мама меня даже не слушает. Она хочет, чтобы мы поженились. Наверное, тогда она перестанет видеть в Эндрю просто парня, который спит с ее дочерью. Мне трудно угадать ход маминых мыслей. Зачастую и ей самой – тоже.

Эндрю отправился к врачу на очередную проверку. Всякий раз, когда он ходит на эти проверки, я сама не своя, пока он не вернется. К счастью, он принес хорошие новости: никаких патологических изменений не обнаружено.

День шестой

Снова говорю с Натали по телефону, однако по-прежнему не заикаюсь о письме. И она молчит. Натали изо всех сил старается не выдать ни одного секрета Эндрю, что делает наш разговор скованным. Сплошные междометия и паузы. Мне хочется смеяться. Я же чувствую: ее подмывает выложить мне все и успокоиться.