Я встаю между ее ног и одним рывком стаскиваю с нее шорты и трусики. Молча. Через пару секунд у меня уже полная эрекция. Игривое настроение мгновенно покидает Кэмрин. Она закусывает губу и смотрит на меня своими соблазнительно-синими глазами. Такой ее взгляд всегда чрезвычайно заводит меня.

Без всякого предупреждения вхожу в нее.

– Ты действительно сожалеешь? – шепчу я, медленно двигая членом.

Моя грудь прижата к ее груди. Наши татуировки соприкасаются, и Орфей с Эвридикой вновь становятся одним целым.

– Да, – запинаясь, отвечает она.

Я вхожу в нее еще глубже, приподнимая ее бедро.

У Кэмрин тяжелеют веки. Она запрокидывает голову.

Припадаю к ее губам, и стоны Кэмрин отдаются у меня в горле. Я начинаю трахать ее со всей силой.

Во мне просыпается и нарастает что-то темное и хищное. Я хватаю Кэмрин за бедра так, что мои пальцы вонзаются в ее кожу, и подтягиваю к себе, не оставляя ей ни малейшего шанса на сопротивление. Затем переворачиваю ее и заставляю встать на колени. Рукой я поочередно сжимаю ей ягодицы, после чего шлепаю по ним со всей силой. Кэмрин вздрагивает и стонет. Затем я прижимаю ее щекой к матрасу. Тело Кэмрин пышет жаром. Там, где были мои руки, остались красные пятна.

Она снова стонет. Я еще крепче сжимаю ей запястья. Другая рука тянется к ее рту. Я всовываю туда два пальца и зацепляю ее щеку. Снова вхожу в нее, теперь уже сзади.

Кэмрин негромко вскрикивает и начинает двигать бедрами. Я не останавливаюсь. Я знаю: она и не хочет, чтобы я останавливался.

Я быстро кончаю. Бешено колотящееся сердце постепенно успокаивается. Я ложусь рядом с Кэмрин. Ее вспотевшая голова покоится у меня на локте. Кэмрин целует мою грудь, потом ведет двумя пальцами по моей руке и замирает возле рта. Целую ее пальцы.

– Я так рада, что ты снова прежний, – тихо и нежно говорит Кэмрин.

– Что значит снова? – спрашиваю я. – Я всегда был таким.

– Нет, не всегда.

– И когда же, по-твоему, не был? – Я несколько сбит с толку, но наслаждаюсь очаровательным лукавством, с каким она все это говорит.

– После того, как мы потеряли Лили, – отвечает Кэмрин, и улыбка на моем лице сразу тускнеет. – Не подумай, я тебя не виню, но после Лили ты обращался со мной, как с фарфоровой куклой, боясь одним неловким движением сломать меня.

Сильнее сгибаю локоть, и теперь ее щека оказывается на моей груди.

– Я не хотел усугублять твою боль, – говорю я, водя пальцем по ее руке. – Иногда я и сейчас так отношусь к тебе.

– Пора бы прекратить, – шепчет Кэмрин и снова целует меня в грудь. – Не надо сдерживаться. Эндрю, я всегда хотела, чтобы со мной ты вел себя естественно. Был самим собой.

Улыбаюсь и стискиваю ей руку:

– Значит, ты позволяешь мне терзать тебя всякий раз, когда мне этого захочется?

– Да. С радостью, – отвечает она.

Я целую ее и укладываю на себя.

– С днем рождения, – говорит Кэмрин, просовывая язык ко мне в рот.

Слава богу, что зимой можно укрыться в таком месте, как Флорида. После столь необычного утра (которое, кстати, мне очень понравилось) мы отмечаем мой день рождения работой – репетируем нашу новую песню. Если честно, песня не совсем наша. Кое-что мы заимствовали из популярнейшего хита Стиви Никс «Edge of Seventeen». Кэмрин не очень нравятся слова, точнее, их рифма. Она полна решимости поработать над текстом. Пусть. Это ее песня, которую она собирается исполнять самостоятельно. Большой творческий рывок, поскольку до сих пор мы всегда пели вместе.

Я восхищаюсь ею.

Временами она выглядит очень подавленной, однако я вижу: с каждым днем она все больше восстанавливается. У нее становится легче на душе, ярче блестят глаза, а когда она улыбается, я почему-то сразу вспоминаю нашу первую встречу.

– У тебя обязательно получится, – говорю я. Я сижу на подоконнике, прижимая к груди электрогитару. – Только не надо доводить текст до умопомрачительного совершенства. Остановись на приемлемом варианте.

– Я знаю все слова, но меня почему-то не устраивает концовка. – Кэмрин вздыхает и садится на стул возле круглого столика. – На последних фразах я спотыкаюсь. Почему?

– Я уже ответил тебе. Надо выбрать приемлемый вариант и считать его лучшим. А ты, начав петь, уже думаешь о неудачной концовке. Неудивительно, что ты спотыкаешься на последних фразах. В данном случае надо не думать, а просто петь. Попробуй снова.

Она набирает в грудь побольше воздуха и встает.

Мы репетируем еще час, после чего отправляемся в ближайший «Стейк-хаус».

– У тебя обязательно получится, – снова говорю я. – Только не надо волноваться.

В этот момент официантка приносит наши стейки.

– Знаю. Просто это меня достает.

Кэмрин принимается за еду.

– Я ведь тоже не сразу освоил песню «Laugh, I Nearly Died», – говорю я, запихивая в рот приличный кусок стейка. Жевать его долго, и потому я продолжаю разговор с полным ртом. – Следующей песней, которую я разучу, будет «Ain’t No Sunshine» Билла Уизерса. Мне всегда хотелось ее исполнить. Она напоминает мне время, когда я отошел от «Роллинг стоунз».

– Ууу! – смеется удивленная Кэмрин и наставляет на меня вилку. – Отличный выбор!

– Неужели ты знаешь эту песню?

Теперь моя очередь удивляться. Помнится, когда мы встретились, Кэмрин вовсе не была поклонницей классического рока и блюза.

– Я люблю эту песню. – Кэмрин кивает и набивает рот картофельным пюре. – Она была в плей-листе у моего отца. Он часто слушал ее в машине, когда ездил по делам. Этот Уизерс – певец что надо.

Я смеюсь.

– Что тут смешного? – не понимает Кэмрин.

– Ты сейчас говорила, как провинциальная девчонка. – Отпиваю пива, качаю головой и снова смеюсь.

– Что-о? Хочешь сказать, как деревенская дура? – Она смотрит на меня во все глаза, но, судя по улыбке, мои слова ее не обидели.

– Я такого не говорил. Твои рассуждения напоминают слова какой-нибудь романтической провинциалки. «Этот Уизерс – певец что надо». – Я передразниваю ее жесты.

Кэмрин смеется вместе со мной, хотя мои слова заставили ее покраснеть.

– Знаешь, я целиком согласна с тобой, – говорит она, прикладываясь к пиву. – Естественно, в выборе песни, а не насчет романтической провинциалки. – Она грохает кружку на стол и щурится, ожидая ответа.

– Разумеется, – подтверждаю я и отправляю в рот последний кусок стейка.

Помнится, еще в больнице я обещал Кэмрин: когда выйду, мы с ней обязательно отправимся есть стейк. Так через несколько дней и случилось. С тех пор, где бы мы ни ели стейк, Кэмрин всегда одолевает лишь половину порции. Вторую половину отдает мне, говоря, что для нее слишком много. Уж не знаю, так ли это на самом деле, или она нашла способ меня подкармливать.

Я тянусь за ее тарелкой. Кэмрин достает мобильник и начинает набирать текст эсэмэски.

– Что, опять Натали допытывается, когда ты вернешься домой?

– Да. Надоело отвечать на один и тот же вопрос. – Она поспешно убирает мобильник в сумочку.

Врунья из Кэмрин никудышная. Даже если ей было бы нужно соврать ради спасения собственной жизни, она бы провалилась. Вот и сейчас, по тому, как она пристально разглядывает интерьер в стиле бревенчатой хижины, я понимаю: она соврала. Я ковыряю в зубах зубочисткой и поглядываю на нее:

– Можем уходить?

Она вяло улыбается, явно что-то скрывая. В сумочке вспыхивает экран мобильника. Ей пришло ответное сообщение. Кэмрин торопливо читает эсэмэску, почему-то улыбается во весь рот. Да, она готова уходить. Подозрительная поспешность. И улыбка какая-то странная.

– Подожди немного. Я еще не расплатился. – Подзываю официантку. Кэмрин нехотя усаживается. – С чего это ты так заторопилась? – допытываюсь я, пока официантка приносит счет.

Вытаскиваю из бумажника кредитную карточку и подаю официантке.

– Тебе показалось, – снова врет Кэмрин.

– Наверное, – улыбаюсь я.

Закладываю руки за голову и устраиваюсь поудобнее. Она что-то задумала. Мне торопиться некуда. Чем спокойнее я сижу, тем сильнее нервничает Кэмрин.