– Не волнуйся, детка.

Целую ее в шею. Пусть блондинка видит и делает выводы.

– А я и не волнуюсь, – говорит Кэмрин, ложась мне на грудь.

Может, она и не волнуется, но я ловлю исходящие от нее волны настороженности. Похоже, она уже вообразила эту блондинистую шлюху восседающей на мне… Хватит дурацких мыслей. Начинаю жалеть, что согласился сюда поехать. Увы, слишком поздно. Отказываться надо было там, на пляже.

– Какие у вас прикольные татуировки, – вдруг говорит Тейт.

Теперь все глазеют на наши с Кэмрин татуировки. Кэмрин приподнимается, чтобы было лучше видно.

– Да уж, – произносит ошеломленная Брей и подползает ближе к нам. – Я таких ни разу не видела.

Блондинка, только что пялившаяся на меня, с ухмылкой смотрит на Кэмрин. Кэмрин этого не видит; она показывает Брей своего Орфея.

Я решаюсь воспользоваться ситуацией:

– Детка, повернись и покажи всем, что у наших картинок – общий смысл.

Я приподнимаю Кэмрин, затем ложусь на песок и укладываю ее поверх себя.

Все с любопытством смотрят. У блондинки кривятся губы. Я прижимаюсь к Кэмрин, показывая всем единство Орфея и Эвридики. На моей Эвридике – прозрачные одеяния, развеваемые ветром. Она протягивает руки к Орфею, изображенному на боку Кэмрин. Брей смотрит, как зачарованный ребенок. Ее темные глаза полны искреннего восторга. Затем она переводит взгляд на Элиаса, и тому становится не по себе. Наверное, опасается, что невеста завтра потащит его в ближайший тату-салон.

– Какая красота! – восклицает Брей. – Восхитительно. А кто они такие?

– Орфей и Эвридика, – отвечаю я. – Есть такой древнегреческий миф.

– Трагическая история о настоящей любви, – добавляет Кэмрин.

Я крепче ее обнимаю.

– У вас, по-моему, трагедией и не пахнет, – заявляет Тейт.

Обнимаю Кэмрин еще крепче. У нас схожие мысли, о которых незачем знать чужим людям. Я целую ее в макушку.

– Удивительно красиво. – Брей сидит, подтянув колени к подбородку. – Представляю, сколько пришлось вам вытерпеть. Когда делают татуировку, бывает очень больно. А тут такие крупные рисунки.

– Да, больно было, и очень, – соглашается Кэмрин. – Но наши картинки стоили каждого часа боли.

Проходит время. Мы с Кэмрин успели выпить по три бутылки «Короны». На меня это не подействовало, а вот Кэмрин стала разговорчивее обычного.

– Знаю! – говорит она, обращаясь к черноволосой Брей. – Я слушала их на концерте. Мы туда ходили с моей лучшей подругой Нэт. Мы были в отпаде! Не многие группы живьем звучат так же, как на диске.

– Это правда, – соглашается Брей, допивая пиво. – Ты ведь из Северной Каролины?

Кэмрин приподнимается с моей груди и садится в позу лотоса.

– Когда-то жила там. Но сейчас мы с Эндрю там не живем.

– А где? – спрашивает Тейт, глубоко затягиваясь сигаретой. – В Техасе?

Все поворачиваются в мою сторону.

– Нет, мы… путешествуем, – говорю я.

– Путешествуете? – переспрашивает Брей. – У вас есть трейлер?

– Нет. Только машина, – отвечает ей Кэмрин.

– А почему вы путешествуете? – вдруг спрашивает блондинка, что неустанно пожирала меня глазами.

По ее лицу видно: она изо всех сил старается привлечь мое внимание, но я игнорирую ее вопрос и, повернувшись к Брей, говорю:

– Мы вместе поем песни под гитару.

– Так у вас группа? – спрашивает блондинка.

– Что-то вроде того. – На этот раз я удостаиваю ее ответом, но тут же снова поворачиваюсь к Брей.

– А что за песни вы поете? – спрашивает Кейлеб, брат Тейта.

Он уютно устроился рядом с другой девицей. Вряд ли это его подруга, но сегодня она наверняка уложит его под себя. Или на себя.

– Классический рок, блюз, фолк-рок. Вот такие направления, – отвечаю я и прикладываюсь к пиву.

– Спели бы для нас! – возбужденно предлагает Брей.

Похоже, она захмелела наравне с Кэмрин. Они успели сдружиться.

Кэмрин поворачивается ко мне. Ее глаза распахнуты и восторженно сияют.

– Спой, – просит она. – Мы же захватили акустическую гитару.

– Нет, детка, – качаю я головой. – Я сейчас не в том настроении.

– Ну почему ты упрямишься?

Она смотрит на меня умоляющими щенячьими глазами, только что не поскуливает. Безотказный прием. Однако эту просьбу я выполнять не тороплюсь, надеясь, что Кэмрин отстанет и скажет: «Ладно. Не хочешь – не надо».

Но она не отстает.

– Старик, если гитара при тебе и ты умеешь на ней играть, это же клево, – говорит Тейт. – Живой звук – это тебе не диски.

Все вопросительно смотрят на меня. Даже Кэмрин. Я соглашаюсь только ради нее и иду к машине за гитарой.

– Ты тоже будешь петь, – говорю я Кэмрин, опускаясь на одеяло.

– Не-а. Я после пива… не в голосе.

Поцеловав меня, она садится поближе к Брей и Элиасу, освобождая мне пространство.

– А что спеть?

Мой вопрос обращен к Кэмрин, но отвечает Тейт:

– Да что угодно, старик. Сам решай.

Мысленно перебираю несколько песен и останавливаюсь на самой короткой. Быстро настраиваю гитару, затем беру первые аккорды песни «Ain’t No Sunshine». Мне ровным счетом наплевать, понравится им мое пение или нет. Но, начав петь, я становлюсь другим человеком. Не умею петь вполсилы. На протяжении почти всей песни мои глаза закрыты, что не мешает мне чувствовать энергетику слушающих и знать, затронула их моя песня или нет.

Затронула. Всех.

На втором припеве открываю глаза и смотрю на Кэмрин. Она стоит на коленях, раскачиваясь в такт музыке. Остальные девицы – тоже. Заслушались. На третьем припеве песня кончается, но стоило мне замолчать, как я хочу петь дальше. Брей переполняют эмоции. Она говорит, какое удовольствие доставило ей мое пение. Она не пытается быть соперницей Кэмрин, чего не скажешь о блондинке. Та не спускает с меня глаз.

– Старик, а ты умеешь зажечь, – произносит Тейт, забивая косяк.

– Спой еще что-нибудь, – просит Брей.

Она снова лежит, прислонившись к Элиасу, а тот обнимает ее.

Первой, кому Тейт протягивает косяк, оказывается Кэмрин. Пару секунд она просто смотрит на сигарету, решая, брать или нет. Ее лицо болезненно морщится. Знаю: она сейчас вспоминает те таблетки. Сильное болеутоляющее, от которого она отлетала.

– Нет, спасибо, – наконец качает она головой. – С меня сегодня хватит выпивки.

Улыбаюсь про себя, гордый ее решением. Затем Тейт предлагает косяк мне, и я тоже вежливо отказываюсь. Я бы не прочь сделать пару затяжек, но после того, как Кэмрин отказалась, удовольствия мне это не доставит.

Я никогда не был особым любителем покурить травку. Изредка, под настроение. Но сейчас не тот случай.

Исполняю еще несколько песен. Одну – вместе с Кэмрин. Теперь мне хочется послать остальных подальше и просто наслаждаться с моей девочкой этим глухим уголком флоридской природы. Кладу гитару на одеяло и вновь сажаю Кэмрин себе на колени.

Брат Тейта и та девица отошли поодаль и то ли сосутся, то ли просто щупают друг друга. Понятно, что в этом состоянии им не до разговоров. Блондинка, пожиравшая меня глазами, наконец-то поняла намек. Я так думаю. А может, набралась пива, и ей уже не до кого.

Тейт снова врубает свое стерео. Он возвращается с бутылкой виски «Сиграмс-7», двухлитровой бутылкой «спрайта» и упаковкой одноразовых чашек. Его подружка наливает в каждую чашку из обеих бутылок и раздает тусовщикам.

– Не боись, старик, – говорит мне Тейт. – В темноте ты все равно никуда не поедешь. Копы в этих местах не водятся.

– Пожалуй, выпью немного, – говорю я. Смотрю на Кэмрин и вспоминаю выражение ее лица, когда Тейт предлагал ей косяк. – Но если ты не хочешь, чтобы я пил, я не буду.

Мне не хочется, чтобы она напивалась. Во-первых, у нее потом начинаются угрызения совести. А во-вторых, если она переберет, утром у нее будет жутко болеть голова. Поэтому я готов отказаться от выпивки.

– Малыш, я тоже хочу выпить, – говорит она. – И всего капельку, а? – Она просительно улыбается и ждет моего разрешения. Ее улыбка меня заводит.