Будь все по-иному, проще, легче, будь я не звеном в золотом браслете на руке моего отца, а отдельной жемчужиной, я бы ответила ему, что не имеет значения мой он преподаватель или нет, что я готова рискнуть, что способна подпустить его ближе, но всё так, как есть. Возможно, когда-нибудь, если ему будет ещё это нужно, наступит день, когда меня перестанет сдерживать сжимающая изделие застежка, и я приду к нему и скажу, что совершенно свободна. Что избавилась от цепей и застежек, что теперь я полноценный аметист и могу, не прячась и не боясь, быть рядом с моим рубином. И тогда, когда я буду стучать в его дверь, с одной лишь надеждой, что глаза его всё ещё будут гореть восхищением.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Следующее утро встречает меня с болью в голове и ломотой в теле. И если крепатура сопровождается раскатывающейся негой внизу живота, то головную боль…

Как бы ни пыталась я убедить себя в правильности моего поступка, успокоить мечтами счастья в будущем, душевного равновесия это не прибавило. Человек живет лишь раз и каждый день сегодня. Всё остальное — далекое. Будь это будущее или прошлое. Надежды или воспоминания.

И если усадить за конспекты вечером я себя смогла, то насильно запоминать информацию была просто не способна. Я часами перечитывала несколько абзацев, чтобы где-то на втором слове вернуться к несбыточным в ближайшее время желаниям.

Когда стрелка часов переломила за десять, я взяла телефон, чтобы по давно сформировавшемуся обычаю набрать маме. Мы созваниваемся в разное время, но непременно каждый день.

На экране обнаруживаю сообщение: «Завтра будь на связи в 17:00 и ни минутой позже. Это важно. Мы отправились к друзьям, так что сегодняшний звонок отменяется. Доброй ночи»

«Доброй ночи», — пишу, и хочу добавить лёгкое «повеселитесь», но удалив, решаю оставить как есть.

Машу головой из стороны в сторону в попытке прогнать нарастающий ком плохого предчувствия и глянув в телефон, несусь в ванную. Так дело не пойдет, нужно брать себя в руки, опять затерялась в мыслях, забыв о времени. На чай и бутерброды лишних минут нет, поэтому быстренько натянув на себя кардиган и брюки, выпиваю цитрамон и натягиваю шапку вместе с курткой. Расческу сую в сумку, чтобы, обрадовавшись, что еду в лифте одна, там наскоро причесаться. Вбегаю в аудиторию без одной минуты девять. Официально: не опоздала, но если бы прознал отец… охх…

Взгляды одногруппников в этот раз ко мне не прикованы. Все болтают, перекрикиваясь между рядами, а я замечаю широкую улыбку своей русоволосой подруги, которая машет мне с третьего ряда.

— Первые ряды были заняты, когда я пришла, можно было втиснуться, конечно, но я не захотела толкаться локтями, — говорит, когда я плюхаюсь рядом с ней в попытке отдышаться. Летела-то как…

— Не беда, — отвечаю и улыбаюсь в ответ, быстренько доставая учебные принадлежности.

Студенческий день проходит в спокойствии. Марка я не видела, он, естественно, не писал, и я тоже. Иногда я возвращалась мыслями к «нам», но усилием воли отгоняла их. К счастью, со мной была Аринка, которая ни за что не давала мне скучать. Она рассказывала об одногруппниках, смешных случаях в университете и это очень помогало.

Но было еще кое-что, что кирпичом летало надо мной, угрожая упасть в любое мгновение: разговор с мамой. И я не хотела его так сильно, как желала исчезнуть, испариться, раствориться в небытие. Только все предположения даже и близко не могли стоять с тем, что она сказала. Я будто находилась на вершине горы, а затем резко больно и неестественно оказалась кубарем летящей, цепляющейся за все выступы и камни, счесывая своим телом ветки и утесы летела вниз и так мне хотелось потерять сознание, не чувствовать удручающей боли, не наблюдать, как тешу чужое самолюбие шрамами, но нет, я была в сознании. И снаружи я все еще была невредима.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не смей забыть об этом, Таисия. И сделай всё, чтобы отец был доволен, — даёт последние указания мама, и переходит на восторженный тон, — Такой день! Будут все: начальство его, подчинённые и вы с Илюшенькой, конечно, тоже должны присутствовать! Там и о помолвке расскажете!

— Что? – ахаю и замираю, — Это невозможно! Илья не делал мне предложения!

— О, доченька, опять эта современность! — с напускной безмятежностью бросает на том конце провода, — Он договорился обо всём с отцом, твоё решение здесь не ключевое.

— Но меня никто не спросил, — бормочу растерянно, и, словно за спасительную соломинку хватаясь, произношу с надеждой, — Я ведь не люблю его, мама…

— Таисия, — одергивает она, — Мы обсуждали это уже тысячу раз! Стерпится-слюбится, помнишь? Ничто не бывает сразу, — её голос становится покровительственно-слащавым, словно я не понимаю прописных истин, — а любовь, она у всех разная. Для кого-то любовь в детях сосредоточена. Доучишься и будешь всю себя им отдавать. А мне-то как хочется внуков в колыбели покачать. Вот ты, когда маленькая была... — она всё говорит и говорит, но я ничего не разбираю. В ушах шумит, перед глазами плывет, а я просто не хочу верить, что нахожусь в реальности. Не хочу.

— Тая, куда ты пропала? Таисия!? — всё внутри, словно похолодело. Невеста, помолвка. И согласие моё не нужно. Может, снится?

Словно в бреду, я действительно со всей силы щипаю себя за бедро. Больно.

— Да, мам, я тут. Пойду выбирать платье. Я перезвоню.

— Давай, доченька, будь умницей и не накручивай лишнего. Помни, стерпится… — я не дослушиваю этот полоумный бред!

Бред! Как так можно? Мы что, в средневековье!? Какого черта меня, как корову на рынке продают!? Так. Спокойно. С матерью разговаривать бесполезно, надо говорить с отцом!

Я-то думала, у меня хоть время есть! Закончить универ, устроиться на подработку на последнем курсе, накопить денег и помахать папе ручкой. И набраться храбрости. У меня было бы время набраться храбрости! Я была бы независима с работой и образованием! Это был гениальнейший план! Мне всего-то время нужно было!

А теперь я в отчаянье. За квартиру платят родители, даже общежитие мне никто не даст, если отец замолвит слово. А он замолвит. Я в Киев-то мечтала перевестись только для того, чтобы он не смог мне мешать устроиться на работу. Сейчас бы зарекомендовала себя на парах, сдала бы хорошо сессию, доказав, что могу учиться здесь сама и смогла бы подыскивать вакансии во вторую смену, например. Возможно, это паранойя, мой отец не настолько влиятелен и сферу бизнеса заставить работать на себя не сможет, но полезных знакомств, как для военнослужащего у него действительно очень много.

Не даром не пропускал ни одного застолья с шишками, присутствовал на любой, где бы она ни происходила, встрече и всегда поддерживал знакомства. Из рядового прапорщика он, быстро проходя по карьерной лестнице, вырос в полковника. Он не только звонил нужным людям по делу, а и регулярно посылал швейцарский шоколад и французский коньяк высокопоставленным личностям в праздники и получал ответные поздравления сам. И судя по количеству подарочных коробок и пакетов у нас дома, нужных связей он выстроил предостаточно. Потому подстраховаться не помешает. Вот я и подстраховалась.

Он же заберёт меня в Чернигов по щелчку своих пальцем! По единому звонку документы мои вернутся обратно, а мне ничего не останется, как бежать за ними, обгоняя поезд, чтобы быть дома раньше отца. Потому что, самой приготовив десерт к ужину можно рассчитывать на амнистию! Амнистия, кажется, тюремный термин, но мне как раз подходит!

Черт бы их всех побрал! Отца, который любит общественное мнение больше меня, мать, которая готова пожертвовать всем лишь бы угодить ему, и Илью, которому на меня плевать с высокой колокольни, а на связи отца- нет. Удивительно, как он не бросил наш ВУЗ и не пошел в военное. Полагаю, он мой канвой. Как это все мерзко. И я мерзкая.