— Где? — спрашивает Арина после того, как я кладу телефон на стол.

— В «Террасе» на Андреевском спуске.

— Пафосно, — вердикт.

— Ей идет, — факт.

А что, если у отца действительно всё не так хорошо с делами? Никак не могу отделаться от мысли, что Арина может быть права. Но тогда зачем отправлять меня в другой город?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я сижу на террасе семьи Тумановых, и мне хорошо. Наполненность — вот что я чувствую. От них веет любовью и заботой. Они простые и искренние. Глупые шутки, смешные детские истории, при которых Влад и Арина заливаются краской, а я хохочу. Заботливая мама, понимающий отец. Мне тут нравится, я бы тут навсегда осталась!

— А потом он бежит ко мне с вооот такими глазами, — парадирует дядя Гриша, (мне категорически запретили отчество), — и говорит: у Арины в штанах другое!

— Да, я-то думала познакомить сына с анатомией немного позже! — поддерживает тетя Кристина.

— А ты её младенцем не видел, что ли? — спрашиваю сквозь смех.

— Я думал, у неё отрастет! — отвечает Влад и мы хохочем еще громче, — Мне было пять! — кричит в попытке оправдаться, но вызывает только новый приступ смеха.

— Н-да, вот это травма была у ребенка.

— Но сейчас-то с девочками как, сын?

— Пока ничего серьезного, па. Как только полюблю, обязательно вас познакомлю. А пока не с кем, — этот вопрос Влада не раздражает, и я понимаю, что это простое любопытство, а никакое не давление.

— Вот это правильно, — довольно кивает, — Но ты уж с эти не затягивай. В твоём возрасте у нас уже Арина родилась…

— На начинай, Гриш, ты же знаешь, у них сейчас всё по-другому, — Кристина Викторовна накрывает ладонь мужа своей.

— Да знаю я, знаю. Но когда своего человека встречаешь, время, кажется, летит. Улетает просто. Я же без тебя, моя хорошая, кажется, и не жил, — говорит Григорий, и касается щеки жены, — хотя мы столько лет вместе, что и не помню, как оно жить без тебя.

— И не вспомнишь! Я в тебя прочно проникла, так что всё, навеки связан! — отвечает с улыбкой. Они всё ещё влюблены. Как это прекрасно!

— Вот поэтому и сложно найти любовь. Хочется, как у вас, — говорит Влад, и он прав.

— Зато мы знаем какая она, — комментирует Арина, я согласно киваю.

— За любовь? — робко спрашиваю, подымая бокал. Хочется быть частью этой дружной семьи хотя бы недолго.

Моя фраза кажется неуместной, но ровно до того момента, пока:

— За любовь! — громко провозглашает хозяин дома, так и не выпуская из своей руки ладонь жены.

Мы сидим до поздней ночи. Темы для разговоров появляются сами собой, и я больше не чувствую себя чужой. Идеальный день! Один из лучших в моей жизни! Принять приглашение провести выходные на даче Арининых родителей было очень правильным решением.

— Была одна дочь, а стало две, — с какой-то невиданной мне отцовской нежностью говорит дядя Гриша, когда мы уже пьем чай, укрывшись пледами. Домой заходить никто не захотел, но стало немного прохладно.

— Мы очень рады, что ты появилась у нас, дорогая! Нам очень повезло, — добавляет тётя Кристина, а я застываю. Смотрю на них так, будто впервые вижу. Глаза наполняются слезами, руки начинаю дрожать, но я улыбаюсь. Я не знаю, правильно ли реагирую, я не задумываюсь. Это просто порыв. Я встаю с кресла, Кристина, будто все понимает, тоже встает и я обнимаю эту женщину.

— Ну-ну, малыш. Ты прекрасная. Прекрасная наша девочка. Всё будет хорошо.

— Спасибо, спасибо вам, — шепчу, а у самой слезы бегут.

От Тумановых веет искренностью, светом, теплом и я лечу на свет. Ничего не могу с этим поделать, мне ведь так давно этого хочется: чувствовать себя нужной и любимой просто так. Не за хорошую учебу, не за то, что подчиняюсь безропотно, а за то, что я есть. Я ведь не плохая такая, правда? Марк тоже говорил, что я прекрасна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну чего, готова вытащить зайца из шляпы? — наклоняется ко мне Аринка, когда профессор объявляет окончание лекции.

— Ты это о чем? — спрашиваю, застегивая сумку.

Понедельник — день учебный. Мы выходим из аудитории, двигаясь в направлении следующего кабинета.

Для кого-то такое течение жизни сравнимо с адом: стандарт, рутина, серые будни. Не-а. У меня другое мнение. Искаженное, как и я сама. Для меня эти стены — спасение. В них моя отрада. Общение с людьми, знания и надежда. В них надежда на то, что наступит моё «однажды». Однажды всё станет по-другому.

Сколько раз я прокручивала в голове отказ Марку? Изменила бы я решение? Ответила бы по-другому?

Возможно.

После того, как я увидела семью Арины я стала думать о принятии.

Принятие. Безоговорочное, беспрецедентное. Безвозмездное.

То самое, когда не сомневаешься в человеке. Когда уверен, что, выбрав его, будешь счастливым. И надежда только одна — чтобы это не прошло. И жалеть можно лишь об одном: и жизни одной мало, чтобы друг другом насладиться.

О чем на смертном одре будет жалеть моя мать?

О том ли, что посвятила жизнь тирану? О том, что и вовсе не жила? О том, что, когда-то была безвольна? О том, что безвольна была всегда? Будет ли винить меня? Да? Пусть. Но найдет ли она в этом отраду? Если да, пусть.

Иногда я размышляю о прострациях. Смотрю на нашу семью, будто не имею к ней никакого отношения.

Как если бы это не была моя мать.

Зачем она прожила жизнь? Кому нужна её жертва? Кому нужна она? Кто вспомнит о ней, когда её не станет? Кто вообще знает её настоящую? Или хотя бы помнит о ней настоящей? Не куклу, которую он из нее слепил.

Иногда я хочу, чтобы он выгнал её. Тогда она очнется? Или погибнет в снегу?

Если домашнего котенка выкинуть на улицу, он сумеет защититься от своры собак? Да? Точно? Я должна знать наверняка.

Она моя мать.

Несут ли ответственность дети за родителей, где родители — дети. Кто кого должен вытащить? Взрастить? Скажет ли она мне спасибо спустя время? Будит ли у нас это время? Хватит ли его?

Думают ли об этом другие дети? Взрослые? Старики? Кто-то о таком думает? Об этом думать нормально? Я должна знать наверняка.

Она моя мать.

— Эй, ты тут? Земля вызывает Таю, — сжимает мое предплечье Арина, и я выныриваю из философских размышлений.

— Да. Да, извини, — трясу головой и мягко улыбаюсь, — Я вернулась. Просто задумалась.

— У тебя часто бывает. Хочешь поделиться? — хмурится подруга.

— Нет, все в порядке, — не хочу говорить об этом. Это слишком… только моё.

— Ладно, но я рядом. Ты же знаешь? — участливо спрашивает Аринка.

— Конечно, спасибо, — я с трепетом заглядываю ей в глаза. Хочу, чтобы она знала, что очень дорога мне, — Так что там о шляпе и кролике? — спрашиваю спустя несколько минут, когда мы пробрались наконец по лестнице на второй этаж сквозь толпу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— О новостях и Милене, Тай.

— О, интересное сравнение. Обязательно используй в задании по литературе, — смеюсь, обернувшись к подруге. Холл в этой части университета и сам узок, а со студентами у стен приходиться проходить по одному.

—Так ты собираешься открыться ей? — громче обычного интересуется Арина, чтобы я расслышала.

— Смеешься? — усмехаюсь, хоть она и не видит, — Я вообще не имею такой привычки. Ты — мое исключение! — говорю вполоборота к ней.

— Приятно, но Маркуше надо было дать шанс.

— Не начинай. Я только успокоилась, — бурчу, на удивление ловко лавируя между студентами.

— Успокоилась? Правда?

— Да, и ты, — я разворачиваюсь лицом к Арине, продолжая идти спиной, — между прочим, — поднимаю указательный палец в учении, — мешаешь мне прогрессировать в этом направлении.