— Меня не интересует, что там у тебя, Стюарт, — проговаривал Большой Джим. Похоже, что три миллиграмма валиума не добавили ему благоразумия; он был безоговорочно наглым, как всегда. — Вы с Ферналдом должны поехать туда, возьмёте с собой Роджера… а? Что? — Он послушал. — Я ещё должен тебе что-то объяснять? А то ты сам не смотрел никчёмный телевизор? Если у него хватит наглости тебе возражать, ты…

Он поднял голову и увидел в двери Расти. Лишь на короткий миг лицо Большого Джима приобрело оробелый вид человека, который прокручивает в голове только что состоявшийся разговор, стараясь угадать, сколько из него мог услышать новый свидетель.

— Стюарт, я здесь сейчас не один. Я тебя потом наберу, и будет лучше, если ты тогда скажешь мне то, что я хочу услышать. — Он прервал связь, не простившись, и, оскаля в улыбке свои мелкие верхние зубы, протянул телефон Расти со словами: — Знаю, знаю, это наглость, но городские дела не могут ждать. — Вздохнул. — Нелегко быть тем одним, от которого все зависит, особенно, когда сам не очень хорошо себя чувствуешь.

— Вероятно, тяжело, — согласился Расти.

— Бог мне помогает. Желаете услышать, какой философией я пользуюсь в жизни, друг?

«Нет».

— Конечно.

— Когда Господь закрывает двери, Он открывает окно.

— Вы так думаете?

— Я это знаю. И ещё одна вещь, о которой я стараюсь всегда помнить: когда вы молиться о том, чего вы желаете, Бог становится глухим. Но когда вы молитесь о том, в чём нуждаетесь, Он весь во внимании.

— Да-да.

Расти вошёл в ординаторскую. Телевизор на стене транслировал канал Си-Эн-Эн. Звук был отключён, но позади говорящих голов маячило фото Джеймса Ренни-Старшого, черно-белое, непрезентабельное. Большой Джим на нём был с задранным вверх пальцем, а также с задранной верхней губой. Не в улыбке, а в подлинно собачьем оскале. Титры внизу спрашивали: БЫЛ ЛИ ГОРОД ПОД КУПОЛОМ ПРИСТАНИЩЕМ НАРКОДИЛЕРОВ? Картинка сменилась рекламным клипом салона «Подержанные автомобили Джима Ренни», тем надоедливым, который заканчивался восклицанием кого-то из продавцов (но никогда в исполнении самого Большого Джима): УПРАВЛЯЙТЕ в лучшем стиле, Большой Джим в ДЕЛЕ!

Большой Джим махнул в сторону телевизора и горько улыбнулся.

— Видите, что внешние дружки Барбары делают против меня? И разве удивительно? Когда Христос пришёл спасать людей, они заставили Его нести Его собственный крест на Голгофу, где Он умер в крови и пыли.

Расти отметил мысленно — и не впервые, — что за странное лекарство, этот валиум. Когда даёшь их кому-то, особенно внутривенно, почти всегда услышишь, кем именно эти люди себя считают.

Расти пододвинул стул и приготовил стетоскоп.

— Задерите рубашку, — едва только Большой Джим отложил в сторону свой красный телефон и начал это делать, как Расти тут же опустил телефон себе в нагрудный карман. — Я пока что заберу аппарат, вы не против? Он будет лежать в столе в фойе. Там у нас как раз место для разговоров по мобильным. Стулья не такие мягкие, как здесь, но всё равно неплохие.

Он ожидал протеста со стороны Большого Джима, вероятно, даже взрыва, но тот только зыркнул, демонстрируя выпяченный, как у Будды, живот с нависающими на него сверху большими сиськами. Расти наклонился вперёд и начал слушать. Дела выглядели намного лучше, чем он ожидал. Его бы удовлетворили сто десять ударов в минуту и экстрасистолярная вентрикуляция. Вместо этого помпа Большого Джима держалась на девяноста ударах и без всякой аритмии.

— Я чувствую себя намного лучше, — сказал Большой Джим. — Это все стресс. Я находился в ужасно стрессовом состоянии. Я отдохну ещё часок или несколько, прямо здесь. Вы хоть осознаете, что из этого окна видно весь центр города, дружище? Посещу ещё раз Джуниора. А после этого я просто выписываюсь и…

— Это не просто стресс. У вас много лишнего веса, вы в плохой физической форме.

Большой Джим оскалил верхние зубы в той своей фальшивой улыбке.

— Я руковожу своим бизнесом и всем городом, друг, и оба дела безубыточны, кстати. С такой нагрузкой немного времени остаётся для всяких тренажёров, шведских стенок и всего другого.

— Ренни, два года назад вам поставили диагноз ПЖТ. Это означает: пароксизмальная желудочковая тахикардия.

— Я знаю, что это означает. Я заходил на сайт Webmd, прочитал там, что здоровые люди часто сталкиваются с…

— Рон Гаскелл говорил вам абсолютно однозначно, вы должны сбросить вес, чтобы на вашу аритмию повлияло медикаментозное лечение, а если оно окажется неэффективным, эту проблему можно скорректировать операционным вмешательством.

Большой Джим стал похожим на несчастного, заключённого в высоком стуле малыша.

— Бог приказал мне не делать этого! Бог сказал: никаких кардиостимуляторов! И, Боже правый! У Дюка Перкинса был кардиостимулятор, и вспомните, что с ним произошло!

— Не говоря уже о его вдове, — кротко произнёс Расти. — Несчастная женщина. Наверное, оказалась в плохом месте в плохое время.

Большой Джим изучал его, что-то вычисляли его поросячие глазища. И тогда он поднял глаза к потолку.

— Снова есть свет, не так ли? Я обеспечил вас пропаном, как вы и просили. У некоторых людей нет чувства признательности. И конечно, кто-нибудь на моём месте к этому привык бы.

— Он у нас закончится уже завтра вечером.

Большой Джим покачал головой.

— К завтрашнему вечеру вы будете иметь достаточно пропана, чтобы это заведение работало на нём, если понадобится, хотя бы и до Рождества. Это моё вам обещание за то, что вы так обходительны с пациентами и вообще такой замечательный парень.

— Мне тяжело демонстрировать большую признательность, когда мне возвращают то, что мне и так принадлежало, начнём с этого. Вот такой я забавный.

— О, так вы теперь отождествляете себя с госпиталем? — фыркнул Большой Джим.

— А почему бы и нет? Вы только что отождествляли себя с Христом. Давайте лучше вернёмся к вашему диагнозу, вы не против?

Большой Джим небрежно отмахнулся своей большой толстопалой рукой.

— Валиум — не панацея. Если вы уйдёте отсюда, ещё до пяти вечера вас вновь может догнать аритмия. Или совсем взять в блокаду. Приятная сторона в этой ситуации то, что вы можете встретиться с вашим Спасителем ещё до наступления тьмы.

— Так что бы вы мне рекомендовали? — Ренни говорил спокойно. Он уже полностью собой овладел.

— Я мог бы дать вам кое-что, что, скорее всего, поможет проблеме, по крайней мере, на некоторое время. Кое-какие лекарства.

— Какие лекарства?

— За них надо заплатить цену.

— Я так и знал, — благодушно произнёс Большой Джим. — Я знал, что вы сторонник Барбары, ещё с того дня, когда вы появились в моём кабинете со своими требованиями: дайте мне то, дайте мне это.

Единственным, о чём тогда спрашивал Расти, был пропан, но он не обратил внимания на эти слова Ренни.

— Откуда вы тогда могли знать, что у Барби есть какие-то сторонники? Об убийствах тогда ещё не было ничего известно, и как вы могли знать, что он имеет сторонников?

Большой Джим хлопнул глазами от удивления, или от паранойи, или от того и другого вместе.

— У меня есть свои методы, друг. Ну, так какова же цена? Что бы вы хотели получить от меня за лекарство, которое уберегло бы меня от инфаркта? — И прежде чем Расти успел что-то сказать, произнёс: — Дайте, я угадаю. Вы хотите, чтобы Барби оказался на свободе, не так ли?

— Нет. Город линчует его, как только он выйдет на улицу.

Большой Джим рассмеялся.

— Вы то и дело демонстрируете проблески ума.

— Я хочу, чтобы вы ушли в отставку. И Сендерс тоже. Пусть город возглавит Эндрия Гриннел, а пока она полностью не освободиться от своей зависимости от лекарства, ей будет помогать Джулия Шамвей.

На этот раз Большой Джим расхохотался ещё громче, от искреннего восторга он даже хлопал себе по бёдрам.

— Я думал, это Кокс дурак, он мечтал, чтобы Эндрии помогала та, с большими сиськами, но вы ещё больший придурок. Шамвей! Эта, прости Господи, что скажешь, лахудра, которая рифмуется с «пядь», несостоятельная даже сама себе помочь.