— Сьюзен, — говорит Рейнолдс Вульф, — это хороший вопрос. Всё, что нам известно наверняка, это то, что в Честер Милле сегодня не выпадет ни капли дождя, хотя поверхность Купола достаточно проницаема, и какое-то количество влаги туда попадёт, там, где ливни будут мощными. Метеорологи из Национального управления проблем океана и атмосферы говорили мне, что долгосрочные перспективы осадков под Куполом весьма неутешительны. И мы также знаем, что их главная водная артерия, река Престил, почти пересохла. — Он улыбается, показывая прекрасный комплект телевизионных зубов. — Поблагодарим Бога за артезианские колодцы!

— Ваша правда, Рейнолдс! — говорит Сьюзен, и на телеэкранах Америки появляется гекон Гейко[389]. Довольно с нас кабельных новостей; давай-ка проплывём вдоль полупустых улиц, мимо церкви Конго и пастората (встреча там ещё не началась, но Пайпер уже наладила большую кофеварку, а Джулия готовит сэндвичи при свете газового фонаря Коулмена), мимо дома Маккейнов, окружённого печальными жёлтыми полицейскими лентами, вниз по городскому холму и мимо городской совета, где его сторож Эл Тиммонс с парой своих приятелей наводит лоск перед завтрашним чрезвычайным собранием, мимо Мемориал-Плаза, где статуя Люсьена Келверта (прадеда Норри; хотя я, наверное, даже не должен был бы тебе этого объяснять) осуществляет свой длительный караул.

Сделаем короткую остановку, взглянем, как там Барби и Расти, ты не против? Проблем со спуском в подвал не возникнет, в комнате дежурных сейчас всего три копа и ещё Стэйси Моггин спит за диспетчерской стойкой, примостив, вместо подушки, руку себе под голову. Остальные офицеры сейчас в «Фуд-Сити», слушают свежую накрутку Большого Джима, но хоть бы и все они сейчас находились здесь, нам это без разницы, потому что мы невидимы. Они бы почувствовали бы разве что лёгкое дуновение, когда мы будем проскальзывать мимо них.

В клетке не на что смотреть, потому что надежда невидима так же, как и мы. Двум арестантам нечего делать, кроме как ждать завтрашнего вечера и надеяться, что всё рванёт в правильном направлении. Рука у Расти болит, но боль не такая страшная, как он ожидал, и опухоль не такая сильная, как он боялся. К тому же Стэйси Моггин, Господи, благослови её душу, где-то около пяти, втайне подкинула ему пару таблеток экседрина.

Итак, пока что эти двое мужчин — наших героев, я так думаю — сидят на своих топчанах и играют в «двадцать вопросов». Сейчас очередь Расти спрашивать.

— Животное, растение или минерал? — спрашивает он.

— Ничего из этого, — отвечает Барби.

— Как такое может быть, чтобы ничего? Оно должен быть чем-то этаким.

— А вот и нет, — говорит Барби. Он загадал Папу Смерфа[390].

— Ты меня обманываешь.

— Вовсе нет.

— Ты же должен.

— Перестань каверзничать и начинай задавать вопрос.

— А подсказку можно?

— Нет. Это моё первое тебе «нет». Осталось ещё девятнадцать.

— И подожди ещё хотя бы минутку. Так нечестно.

Мы оставим их самих тянуть лямку следующих двадцати четырёх часов, хорошо? Давай проложим наш маршрут мимо все ещё тёплой кучи пепла там, где ещё недавно была редакция «Демократа» (та, что уже не служит «Маленькому городу, похожему на сапожок»), мимо семейной аптеки Сендерса (задымлённой, однако все ещё на своём месте, хотя сам Энди Сендерс никогда больше не войдёт в её двери), мимо книжного магазина и «Maison des Fleurs» Леклерка, где вся флора умирает или уже умерла. Давай пролетим под мёртвым светофором, который висит над перекрёстком шоссе 117 и 119 (мы его чуточку зацепили, он легонько качается и вновь застывает), а дальше через автостоянку «Фуд-Сити». Мы бесшумны, как дыхание спящего ребёнка.

Большие передние витрины «Фуд-Сити» заслонены экспроприированными с лесосклада Тебби Моррела щитами, Джек Кэйл с Эрни Келвертом посмывали с пола самые грязные лужи, однако в супермаркете все ещё властвует мерзкий беспорядок, коробки и пакеты с сухими продуктами позакиданны повсюду способом «от забора до обеда». Остатки товара (то есть то, что не вывезли тележками в разные кладовки или в гараж позади полицейского участка) кое-как валяются на полках. Пивной автомат и автомат безалкогольных напитков, а также холодильник для мороженого стоят разрушеные. Резко воняет разлитым вином. Именно этот хаос и есть то, что Большой Джим хочет, чтобы увидели его новые — и преимущественно очень молодые — кадры надзирателей за правопорядком. Он хочет, что бы они себе представили, что весь город может стать похожим на этот маркет, и он достаточно опытен, чтобы понимать, что ему не надо об этом говорить вслух. Они сами поймут суть: вот что случается, когда пастух не выполняет своих обязанностей и стадо охватывает паника.

Надо ли нам слушать его речь? Да нет. Мы послушаем Большого Джима завтра вечером, и этого будет достаточно. Кроме того, каждый, и мы также, хорошо знает, как это происходит; две больших специальности Америки — демагогия и рок-н-ролл, и все мы этого добра понаслушались в своё время предостаточно.

А впрочем, прежде чем уйти отсюда, мы рассмотрим лица его слушателей. Заметь, какие они приподнятые, а потом припомни, что многие из них (скажем, Картер Тибодо, Мики Вордло, Тодд Вендлештат и прочие) — это хулиганы, у которых в школе недели не проходило без наказания оставлением после занятий за нарушение порядка на уроках или потасовке в туалете. Но Ренни их гипнотизирует. Никогда он не был достаточно убедительным тет-а-тет, вместо того перед толпой… это возбуждает, как горячее ча-ча-ча, как любил говорить Клейтон Бресси в те дни, когда в его мозгу ещё оставалось несколько работающих клеток. Большой Джим говорит им «тонкая голубая линия полиции на страже закона» и «гордость стоять бок обок с коллегами-офицерами» и «город полагается на вас». И всякие другие вещи. Хорошие вещи, которые никогда не теряют своего обаяния.

Большой Джим переключается на Барби. Он говорит им, что друзья Барби все ещё действуют, сеют распри, подстрекают к раздору ради их злых целей. Понизив голос, он говорит: «Они будут стараться дискредитировать меня. Их вранье бездонно».

Эти его слова встречает гневный гул.

— Станете ли вы слушать это вранье? Будете ли потворствовать им в моей дискредитации? Позволите ли нашему городу страдать без сильного лидера в то время, когда он нам так нужен?

Конечно, в ответ звучит громкое НЕТ! И, хотя Большой Джим продолжает (как большинство политиков, он верит не только в надувание шариков, но и в то, что их надо раскрашивать), на этом мы можем его оставить.

Айда этими безлюдными улицами к пасторату Конго. Взгляни-ка! Вон кое-кто, с кем мы можем прогуляться рядом: тринадцатилетняя девочка, одетая в выцвевшие джинсы и олдскульную майку скейтеров «Крылатый Призрак»[391]. Куда и делась в этот вечер с лица Норри Келверт пренебрежительная гримаса крутой бунтовщицы, постоянный источник отчаяния её матери. Её место уступило удивлённому выражению, которое делает Норри похожей на восьмилетнюю девочку, которой она и была совсем недавно. Мы следуем за её взглядом и видим огромную полную луну, которая взбирается вверх из-за туч на восточном горизонте города. По форме и цвету она — точно как свежеразрезанный розовый грейпфрут.

— Ох… Бог… мой, — шепчет Норри.

Смотря на эту розовую уродливую луну, кулак одной руки она прижимает к груди между пока ещё хилыми шишечками своих сисечек. И тогда идёт дальше, не настолько удивлённая, чтобы забыть то и дело оглядываться вокруг, удостоверяясь, что за ней никто не наблюдает. Это приказ Линды Эверетт: они должны идти поодиночке, должны не попадаться на глаза и должны быть абсолютно уверенными, что никто не идёт за ними.

— Это не игра, — говорила им Линда. На Норри большее впечатление оказало её бледное, настороженное лицо, чем эти слова. — Если нас схватят, с нас не просто снимут баллы или отодвинут назад в очереди. Вы понимаете это, дети?