Песок в подсвеченном месте почти не выдавал тайн набросившейся на людей твари. Чётких следов не осталось, за исключением нескольких тёмных пятен размером с ладонь «Осы». Это, очевидно, была её кровь.

– Живучая, – хмыкнул Роман. – Выстрела три-то я чётко в неё положил.

– Ты видел… её? – спросил странным тоном Подопригора. Складывалось впечатление, что он чем-то чрезвычайно обеспокоен.

– Длинная. Змея какая-то что ли…

– Змея так не перемещается… Тв-в-вою мать… – он неровно дышал. – Я, похоже, с ума схожу!

Оставаться на месте не имело смысла. Изготовившись, космопроходцы двинулись дальше, к челноку. Теперь уже и речи не могло быть о беге. Спешить на полученный от Ренаты сигнал они могли теперь разве что быстрым, но очень осторожным шагом, вслушиваясь в каждый шорох.

Впрочем, последнее-то как раз и не принесло бы никаких результатов. Звучало весьма нелогично, бредово даже, но факт оттого не переставал быть фактом: «смех», который тварь издавала будучи вне поля зрения, слышался только когда его не пытались расслышать.

Каждый про себя отметил эту особенность. И молчал. Пуще всех, так сказать, молчал Подопригора. Потому что он изо всех сил гнал от себя некоторые ещё более бредовые мысли, рождённые конкретными, прямыми, как рельса, аналогиями…

Вскоре до окончания леса вообще оставалось рукой подать – впереди то и дело проскальзывали ярко-белые вертикали света. Но они не успели до них дойти.

Гигантская масса в молниеносном броске сбила всех троих разом; кто-то от неожиданности выстрелил куда пришлось. Павлов прокатился кубарем, попытался подняться, но его швырнуло в сторону. Он врезался плечом в дерево и, резко перевернувшись, рухнул в песок.

Что-то орал Нечаев. Истошно вопил Подопригора.

Экзотело каким-то образом помогло восстановить сбитое ударом дыхание; нашарив рукой винтовку, Роберт встал. Он почти уже нажал на спусковой крючок, но оцепенел, не в силах даже пошевелиться.

– Стреля-а-ай!!! – кричал Нечаев, рыская вокруг в поисках оружия, выбитого внезапным броском.

Командир был прижат грудью к песку. Его целиком накрывало нечто членистое, змееподобное, с десятками подвижных крючковатых лап, колотивших по поверхности. Бесконечные и бесценные мгновенья Роберт пребывал в ступоре.

Укол в мозг, ток по спине…

Тварь впилась Подопригоре в ногу, Павлов чуть не оглох от его крика. Он вскинул винтовку, но гадина уже, частью гигантского тела стоя на спине командира, потянула вверх его ноги, будто желая отломить одну половину добычи от другой. Вопль Подопригоры резко оборвался.

Ординатор во второй раз пробился сквозь скорлупу оцепенения, и палец нажал на спусковой крючок. Крупнокалиберная винтовка изрыгнула несколько пуль, чудовище, вереща и визгливо посмеиваясь, с невероятной ловкостью бросилось в сторону. Спустя мгновение, Нечаев надрывно кричал и тоже поливал влажный полумрак беспорядочным огнём, разыскав отброшенную ударом винтовку.

Он ещё орал, сыпля в туманную глотку леса проклятья, а Роберт уже тащил командира к свету. Якут не смотрел наверх, не оглядывался по сторонам, хоть и слышал перемещение многоногого чудовища где-то очень близко. То и дело тварь визжала и, с хрустом обдирая деревья, уносилась прочь. Но всякий раз возвращалась, чтобы тут же нарваться на прицельный одиночный огонь.

Звуки перемешались, но Роберт готов был поклясться, что Роман что-то бойко, надрывно поёт. Каждый его выстрел попадал в цель, попеременно порождая визг и уже не смех даже, а клокочущий зацикленный крик.

Неясно сколько прошло времени, прежде чем на песке показались полосы света. Правая нога командира волочилась, словно приделанная на шаровый шарнир ниже колена – иной раз стопа смотрела и вовсе в неестественном направлении. А ещё лилась кровь. Тонкой, но непрерывной струйкой она отмеряла проделанный путь.

Выстрелы прекратились только когда разведчики целиком вышли на свет. Будто на прощанье лес послушным эхом разнёс удаляющийся смех.

Уже в отсеке стабилизации Павлов вновь провалился в ступор. Кровь на полу перемешивалась с маслом из торсовых сервоприводов в мутно-бурую жижу. Нечаев уже в который раз колотил в переборку, но отчего-то никто не спешил их впускать, а местная панель никак не реагировала.

Вскоре они получили импульс от Ренаты. Она отчего-то прощупывала их, точно опасалась, что они могут оказаться кем-то ещё. Только после этого переборка прошуршала в сторону, впуская разведчиков.

В них сходу уставились сразу два протоволновых излучателя.

– Маски! – потребовал лейтенант Иванов. Его «валенок» тонко попевал на грани слуха, приведённый в боевую готовность. Рядом стоял не менее решительно настроенный Бёрд, а уже за спинами чересчур бдительных стражей куталась в собственные руки бледная Рената. Её тихого «это они» оказалось недостаточно.

Только когда забрала разъехались на три стороны, являя лица живых людей, излучатели опустились. Не говоря лишних слов, Нечаев отшвырнул винтовку и принялся раскрывать экзотело Подопригоры.

– Бурова сюда! – выкрикнул он.

Но вместо инженера, способного быстро и грамотно вызволить друга из плена углепластиковой брони, напротив вдруг возникла Виктория.

– Отставить! – вскрикнула она, будто из них двоих Роман ходил в старлеях; резкая, всклокоченная, Вика напоминала уличную кошку. – В медблок! Живо! Вынимать только у реаниматора! Павлов – помоги! Schneller!!!

Нечаев взял командира за ноги. Но тут же перехватился выше колен, побоявшись что правая голень попросту останется у него в руке. Бороздя головами низкие в этой части челнока потолки, они занесли Подопригору в медблок. Там же обнаружился и Буров. Краем глаза Роман увидел его, лежащего на нарах, где не так давно выдумывал название газу Трипольский. Голова Истукана была почти полностью перемотана пропитанными кровью низолиновыми бинтами, а на руку наложен временный фиксатор.

Экзотело раскрыли быстро. Только район повреждения никак не хотел поддаваться. Чтобы вытащить изувеченную ногу, Нечаеву пришлось действовать в качестве гидроножниц спасателей, с той лишь разницей, что требовалось не резать зажавший плоть материал, а аккуратно его разжимать, стараясь при этом не навредить ещё больше. Александр Александрович всё время оставался без сознания. Цвет лица красноречиво характеризовал его состояние.

Когда Подопригору уложили на реаниматор, и аппарат, повинуясь быстрым женским пальцам, начал первичный анализ состояния, Нечаев выдохнул.

– На выход! – коротко скомандовала Виктория, зубами разрывая упаковку низолиновых тампонов. – И это уберите!

Пострадавший коленный сустав выглядел жутко. Немного ниже исходил тёмной кровью двойной прокус по обеим сторонам голени: мандибулы твари расходились в стороны четырьмя клыками. Рана на плече тоже кровоточила, но оказалась в сущности пустяковой – оружие Саныч не смог поднять скорее из-за повреждения экзотела.

Как выволокли они раскуроченную «Осу», так и стояли бы в коридоре, буравя пересохшими глазами серые стены челнока, не призови их Иван с Бёрдом самих наконец вылезти из экзотел.

В арсенале дожидались Ганич и Трипольский. Они не моргая смотрели на покорёженную броню, волоком втащенную в отсек. Глубокие множественные рытвины были весьма красноречивы. Ганич бледнел. Трипольский никак не мог проглотить что-то.

Оставив «Осу» на растяжках, Нечаев не ожидал, что не устоит и упадёт обессиленно на пол. Все его мышцы тряслись, будто он только что на спор переплыл Ла-Манш. Но то была не усталость даже. Вернее, усталость не физическая.

Роман встретился взглядом с Павловым, тоже рухнувшим на четвереньки. Раскосые глаза на посеревшем, взмокшем лице взирали опасливо, виновато, загнанно.

Геолога вырвало.

Нечаев слишком часто пел свою боевую песенку, чтобы кого-то обвинять в трусости или ещё в чём-то подобном. Не единожды видел он в людских глазах ужас: корнями из подсознания, первобытный, парализующий, с которым Ординатор не мог совладать с первого раза. Однажды он сам испытал неодолимый ступор, забыв не то что как стрелять, а как дышать даже. Вот поэтому он молчал. И жалел. Жалел, что в этот раз вынужденно запел свою песенку слишком поздно.