Ей было всё равно – что это за нечто там было, откуда и появится ли вновь. Предел сил, который она никогда ранее не ощущала, таки был достигнут. Поедай её заживо какая-нибудь тварь, Рената лишь апатично бы за тем наблюдала.

Заперев изолятор, Буров что-то услышал в ангарном и исчез из виду. Рената не была бы против, исчезни Истукан в принципе…

Дважды она поймала себя на том, что засыпает сидя. И в третий раз почти рухнула со стула, после чего с трудом поднялась и направилась в кубрик. Как в полусне она медленно шагала вдоль стены, а когда оказалась в жилом помещении, упала на застеленную койку без сил, лицом вниз.

То, что уже не спит, Рената поняла не сразу. Неясная тревога выволокла её из тяжёлого забытья, и тут же в сознание впился импульс Ординатора: «вторжение». Какое вторжение, кого, откуда?.. Ничего не было ясно. Подобный импульс она воспринимала впервые, и ни разу не слышала ничего похожего от опытных психосерверов.

Сознание Ренату догнало только у переборки в медблок. Она постояла чуть-чуть, приходя в себя, держась за стену, чтобы не упасть.

И вдруг услышала. Вопреки расхожему заблуждению, психосерверы не могли слышать чужих мыслей. Но вот чей-то диалог с Ординатором – запросто.

Рената чуть не застонала – её словно тянули на две стороны! Ординатор оставался нем и не предпринимал ничего, не говорил ни с кем, но меж тем она отчётливо слышала его бесполый голос, звучащий в диалоге с…

Александр Александрович!..

Рената ударила по панели, и переборка отъехала. Милош в карантинном изоляторе лежала, подтянув ноги – свернуться калачиком, как обычно, ей не давали руки, стянутые за спиной магнитными наручниками.

Подопригора не шевелился. Серый цвет губ майора сказал Неясовой больше, чем любой развёрнутый доклад. Она вмиг очутилась у его кушетки, прощупала пульс на шее – жив. Стало ясно, что дело тут не в отсутствии положенной дозы неостерона. Кто-то забрался в голову Александра Александровича под видом Ординатора! Или…

Или каким-то непостижимым образом вторгся в его разум с помощью иного Ординатора! Кислых! Больше некому! Но зачем?!.

До Ренаты долетали лишь обрывки фраз, но смысл происходящего она уловила легко. Саныч уходил. Сдавался. И в этом ему активно кто-то помогал, указывая путь!

От безысходности она несколько раз ударила майора по лицу. Безрезультатно. Он дышал всё медленнее, пульс слабел с каждой секундой. И тогда она решилась на крайние меры.

Рената уселась прямо на пол, спиной опершись о гудящий реаниматор. Их этому учили. Экспериментальная практика, не обкатанная, но очень перспективная, и в первую очередь – в медицине. Она закрыла глаза и разом, без подготовки сняла заслоны, предоставив Ординатору полноту власти на собственным сознанием.

Руки потяжелели – холодный стеклянный шар, казалось, стал неподъёмным. Вокруг, пронзая серую хмарь различными цветами, светились семь точек. Быстро найдя самую блёклую из них, Рената направила в её сторону Ординатор.

Вспышка!.. Перед ней вдруг возникла дверь, и она расслышала негромкую музыку. Незнакомый вокал с приятной хрипотцой проистекал оттуда же, откуда слышался неторопливый диалог! Рената заколотила в дверь ещё и ещё. Ей только и оставалось стучать как можно сильней – ручки нигде не было.

Шаги. Она услышала шаги и…

«Нет. Не надо…».

Она отступила, не зная, что делать. Это была мольба. Просьба не мешать. Неожиданная боль пронзила её насквозь, точно стальным штырём. Рената выгнулась и упала в шевелящийся туман.

Когда она с трудом поднялась на ноги, с виду ничего не изменилось. Всё так же гудел реаниматор, по-прежнему жгло основание затылка… Но Александр Александрович уже не дышал.

К прозрачной стенке карантинного изолятора прижималась Милош. Кисти её по-прежнему стягивали магнитные наручники, только вот держала она их уже перед собой, а не за спиной, как изначально.

Жест, который изображала повреждённая, Рената уже видела однажды. Мизинец прижат к безымянному, указательный – к среднему… Она неотрывно смотрела на Подопригору, а по лицу Милославы текла одинокая, тяжёлая слеза.

– Я протестую, Роман Викторович!

– Кто тебя спросил, протестует он! – рявкнул сам того не ожидая командир. – Хорошо протестуется изнутри боевого экзотела, а, Майкл?

– Нет вообще никаких гарантий, что оно не причинит вам большего вреда…

– Чем Карина?! Серьёзно?!

Возможно, Бёрд нашёл бы контраргументы. Настоял, дожал бы. Но не успел: над кронами разнёсся далёкий обезьяний смех. Космопроходцы услышали его даже тут, возле чёрно-жёлтых «трупов». После этого всякий его довод уже весил не тяжелее пушинки.

– Ты проверить его можешь? – ища компромисс, спросил Роман.

– Могу. Но не стану. Я видел, как эти… вихри втекли в «Осы»! Это какая-то энергетическая, мать её, жизнь! Кто знает, может и моё экзотело… заразится!.. Подумайте – лишимся единственного исправного экзотела! Нет, я не подключусь к нему!

– И что, даже проголосовать не предложишь? – ухмыльнулся Нечаев.

Его трясло. Тихо. Невидно. Ярость шипела где-то внутри старой голодной змеёй – притаившаяся, холодная, ядовитая. До неё даже Ординатору было не дотянуться – так хорошо она хоронилась под глыбой напускного спокойствия. Роман сгорал желанием быстрей вернуться в модули. Но осознавал, что она, ярость, деструктивна, и едва ли следуя её тропою, можно на раз решить сложившуюся ситуацию. Но уж очень сладок был её яд.

Наплевать на всё. Выяснить что за чёртово Слово. Вернуться и…

Что? Что, майор? Ты вернёшься в пустую квартиру, где отвечать тебе станет эхо. И то, лишь когда завоешь достаточно громко.

Может, тогда и не возвращаться вовсе?..

Вспомнив свечение в виде человеческого лица, перекошенного болью в раскрытой голове экзотела, Роман засомневался. Но ненадолго.

Какая-то лихорадка охватила его. Сродни боевой дрожи – один лишь поступок, громкая мысль даже, может перевесить или одну чашу, или другую. Ты или презреешь текущий миг, или растворишься в нём без остатка, дрожа побитой псиной. Тонкая грань, по которой стоило бы пройти просто прямо.

– Подумай, Роман Викторович!..

К чертям всё!.. Будь что будет!..

Нечаев снял респиратор и лёг на секционную подложку экзотела, нейросканеры зафиксировали голову. Он расслабился, как мог, помня функционал «Осы». Ей нельзя выдавать крошево из зародышей мыслей и душевной боли.

Ничего не случилось. Всё заработало штатно: забрало схлопнулось, панель перед лицом засветилась. Светофильтры мгновенно подстроились под сгущающиеся сумерки планеты – плавно набирал силу режим ночного зрения.

Командир не спеша поднялся, поработал руками, присел, повернул торс – всё в норме. Шкалы проверки состояния одна за одной убеждали его, что все системы работают. Удивительно, но даже плечевой сервопривод, который он немного повредил при падении, функционировал как новый.

Роман обернулся к подчинённым и увидел их, стоящих рядом друг с другом, на расстоянии от него. Бёрд держал винтовку как бы опущенной, но не совсем. Скорее она смотрела ему, Роману, под ноги.

– Выдыхайте, – он настроил трансляцию звука на эфир и внешние динамики одновременно. – Бёрд, дай мне винтовку.

Но американец не пошевелился.

– Товарищ майор, вы дышали без респиратора, – уважительно, но твёрдо заявил Иванов. – Как ваш зам, заявляю – оружие останется у полковника Бёрда.

С этим Роман поспорить не мог, как бы ни хотелось. Сам поступил бы так же.

– Двинули, – вместо ответа скомандовал Нечаев и первым зашагал обратно по горной тропе.

Он старательно питал искусственную пустоту в душе. Пытался изо всех сил не думать об Ольге. Ясная оказалась таинственней всего, что видели люди. Планета-загадка каким-то непостижимым образом возрождала аборигена. Это ведь был не мимик, точно! Тот, когда менял облик, делал это быстро и просто – трансформировался, как огромный кусок пластилина. Абориген же будто вылез из него. Заполнил собой его тело, как сосуд. Через боль.